Долина в огне - Филипп Боносский

— Так скажи, что тебе уже восемнадцать!

— Это все, что ты можешь мне посоветовать насчет того, как получить работу? — спросил с презрением Винс. — Пожалуйста, не беспокойся, — прибавил он с горечью. — Если старикан не хочет, чтобы я оставался в его доме, я уйду. Пойду бродяжничать! Сколько парней ушло — и я уйду! Мне до смерти надоело сидеть в этой глухой дыре, где тебя каждая собака знает как облупленного, где, чтобы иметь право ходить по улицам, нужно начальнику полиции задницу лизать! До того обнаглел, что требует, чтобы мы с ним делились доходами от игры! Неужели на Литвацкой Яме свет клином сошелся? Поеду в Нью-Йорк или в Чикаго, переменю фамилию. Вот посмотришь — года через два вернусь с таким мешком денег, что лошадь не свезет!

— Никто не говорит, чтобы ты уходил из дома.

— Ах нет? Тогда что же ты предлагаешь, черт побери?

— Я прост о хочу, чтобы ты помог семье.

— А что я могу сделать? Конечно, если я захочу, я сейчас же могу получить работу в Клэрвилле. Восемь монет в день.

— Что? — вскричал Бенедикт.

— Наверняка, если бы я был подлецом! Там бастуют шахтеры; тут один парень приходил, когда мы играли на холме, и сказал, что мы могли бы заработать по восемь монет в день. Хотел бы ты, чтобы я пошел на это?

— Папа убил бы тебя.

— Значит, все в порядке. — Он с горечью смотрел на свои худые, загорелые руки. — Я буду продолжать давать маме денежки, которые мне перепадают. Она не должна знать, откуда я их беру. Да, да! Это деньги! Пожалуйста, можешь сколько угодно плевать на них, но это — деньги, понимаешь! А ты хочешь непременно быть святым и ходить в рваных штанах с голой задницей? Даже священники не побрезговали бы этими деньгами.

Бенедикт начал раздеваться. Воцарилось напряженное молчание. Ему хотелось сказать этому упрямому лицу, этим сжатым губам, этим желтым глазам, полным горечи, что-нибудь такое, что рассеяло бы давящую тяжесть. Даже если слова его вызовут лишь новые насмешки...

— Я пойду с тобой вместе на исповедь в субботу, — пообещал он. — После исповеди тебе станет легче.

Винс посмотрел на него злыми глазами.

— Да неужели? А что, если я не пойду? Ведь мне за это платить не станут!

— Но ты ведь пойдешь, правда?

— Если захочется.

— Послушай, Винс, не отрекайся от веры, — страстно сказал Бенедикт. — Может быть, наступит день, когда ты будешь в ней нуждаться и она тебе поможет.

— Ложись-ка ты спать.

Винс затушил сигарету о железную ножку кровати и вытянулся. В комнату тихо проскользнул Джой. Винс, как только заметил его, выпрыгнул из постели и схватил Джоя за плечо.

— Ах ты негодник! — завопил он. — Если я еще хоть раз увижу, как ты куришь окурки, я так тебя исполосую, что ты неделю не сядешь.

Джой затрясся от испуга. Винс обернулся к Бенедикту и негодующе вскричал:

— Прошлый раз поймал его с поличным — этот сопляк уже курит! Марш в постель, немедленно! — заорал он и, отпустив Джоя, шлепнул его хорошенько по тощим ягодицам. — И читай сейчас же свои молитвы, черт бы их побрал! Заставь его, Бенни, прочитать все, слышишь? Ты у меня смотри, не пропусти ни одной, — орал он, угрожающе наступая на Джоя, который поспешно стал на колени, — а не то я из тебя дурь выколочу!

— Читай молитвы, — приказал Бенедикт.

— Все, какие знаю? — робко спросил Джой, уткнувшись лицом в ладони.

В субботу после ужина Бенедикт настороженно сказал Винсу:

— Пора идти в церковь. Ты мне обещал, что пойдешь сегодня, — быстро прибавил он. — Он сказал, что пойдет, — повторил он, обращаясь к матери.

Она с мольбой посмотрела на Винса.

— Ну ладно, ладно, — пробормотал он с затравленным видом.

Мать разжевала кусок мяса и сунула в рот Рудольфу.

— Пойди с ним, — попросила она Бенедикта.

— Могу и сам пойти. Я в телохранителях не нуждаюсь, — угрюмо запротестовал Винс.

Вошел отец с пучком зеленого лука. Он посмотрел на двух старших сыновей; те сразу присмирели, а отец уставился на Винса, которого не видел целую неделю.

— Бездельник! — рявкнул он наконец. Винс кинул на него исподлобья злобный взгляд. — Бездельник хорошо знает, куда пойти пообедать, — сказал отец по-английски. — Когда ему нужно пожрать, он находит дорогу домой.

Винс сжал кулаки.

— А как дело до работы коснется, не знает, где его дом.

— Не набрасывайся на меня, папа, — произнес Винс тихим, предостерегающим тоном. Глаза его сузились, лицо потемнело.

Отец взглянул на него.

— Что? — спросил он угрожающе. — Что ты сказал, мистер американский бездельник? Ты еще смеешь так со мной разговаривать! — прибавил он по-литовски. — У тебя же глаза убийцы. А ну-ка погляди на меня еще разок. — Он размахнулся и ударил Винса. — Игрок, бродяга, ничтожество! Приходит домой и лопает, когда я сам без работы, когда я сам недоедаю. А ты жрешь — ты... — И он опять поднял руку. Мать вскрикнула, увидев, что Винс замахнулся в ответ. Она схватила на руки маленького Рудольфа и прижала его личико к своему плечу, чтобы он не видел.

— Не смей поднимать руку на своего отца! — крикнула она хрипло.

Отец ударил Винса, и тот зашатался, прислонился к стене. Винс замер на мгновение, мускулы его напряглись, он сжал кулаки, потом улыбнулся матери какой-то истерзанной, кривой улыбкой, опустил руки и нагнул голову. Отец наносил ему удар за ударам и кричал:

— Ну, что же, бей, бей своего отца! Ну, ударь старика! Он кормит тебя, одевает, он вырастил тебя, американский мальчишка, наглец! — И он колотил его все сильней. А Винс, весь бледный, припал к стене, засунув руки глубоко в карманы. Он даже не уклонялся от ударов и молча ждал, когда они кончатся. Наконец, когда отец, обессилев, отступил и, тяжело дыша, сел к столу. Винс поднял голову, с горькой укоризной посмотрел на мать и вышел из дома.

Бенедикт последовал за ним.

Он шел за ним по пятам, миновал задний двор и перепрыгнул через канаву.

— Винс! — окликнул он.

Брат повернул к нему бледное лицо в кровоподтеках и горько вскричал:

— Убирайся домой! Оставь меня в покое! Чтоб мои глаза тебя не видели.

— А исповедь? — заикнулся было Бенедикт.

— Иди домой! — заорал Винс. — Смотри не заставляй меня пускать в ход кулаки! — Он отвернулся и пустился бежать. Бенедикт помчался за ним, перелез через забор, пересек двор, где лаяли собаки, и понесся по улице, стараясь не терять из виду долговязую фигуру. Его брат время от времени оборачивался на ходу и, грозя кулаком, метал на него яростные взгляды. Однако Бенедикт, охваченный каким-то неосознанным страхом, упорно продолжал бежать за Винсом, настойчиво взывая к нему:

— Ты же обещал мне пойти!

На пути встал еще один забор. Бенедикт перелез через него и угодил прямо в объятия поджидавшего его брата. Винс схватил его за горло и стал стукать головой о забор, приговаривая:

— Не гонись за мной, сукин ты сын! Убирайся домой!

Дико выпучив глаза, Бенедикт прохрипел:

— Отпусти меня, Винс!

Винс схватил Бенедикта за волосы, повалил наземь и стал тыкать его лицом в песок.

— Я не желаю, чтобы ты шел за мной, слышишь? — прошипел он. — Ненавижу тебя, твоих священников, всю эту вонючую дыру.

Бенедикт задыхался, слезы жгли ему глаза. Он ухватился за лодыжки Винса, вцепился в них обеими руками.

— Останься, Винс! — умолял он. — Не убегай!

Винс злобно лягнул его ногой.

Бенедикт поднял к нему измазанное грязью лицо.

— Прошу тебя, Винс, не убегай из дому! Я знаю, ты хочешь это сделать! Останься с нами! Я помогу тебе!

— Т ы! — Винс издевательски хмыкнул. — Будешь мне мораль читать? Иди домой! А я и без вас обойдусь, только оставьте меня в покое, дайте мне жить, как мне хочется! Не хочу вас больше видеть! Меня тошнит от вас всех! — кричал Винс. Он выдернул одну ногу из рук брата, но Бенедикт крепко вцепился в другую, и Винс несколько шагов волок его за собой.

— Отпусти ногу! — заорал Винс, глядя на него и останавливаясь. Бенедикт стиснул зубы и зажмурился, чувствуя, что другая нога Винса опускается ему на голову. Винс с силой пнул его.

— Пойдем со мной, Винс, — бормотал Бенедикт. — Пойдем на исповедь! Отец Дар поможет тебе. И отец Брамбо тоже. Пожалуйста, Винс, прошу тебя, не покидай нас. Останься с нами, Винс! Папа вовсе не хотел тебя бить; он без работы, поэтому такой раздражительный! Вот и все. Останься дома, Винс!

Он горько разрыдался, а Винс ушел. Бенедикт еще долго лежал, распростертый на земле. Наконец он сделал попытку подняться. Он привстал на четвереньки и пополз вдоль канавы, словно у него были переломаны ноги, потом поднял голову, чтобы в последний раз поглядеть на брата, но увидел лишь пегую корову, которая мирно брела по улице, волоча по земле длинную цепочку, продетую сквозь ее широкие ноздри.

Часть вторая

Хо, хо, Джо Магарак!