Река времен. Жребий брошен - Михаил Дьяконов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре мы с Чалым выбрались из танковой утробы и уселись на лобовой броне с папиросками в зубах. Утреннее солнце слегка обогревало нас с правого бока. Хорошо!
Зайцева мы увидели, когда он преодолел уже почти полпути от штабной машины к нам. Точнее, мы не сразу заметили его. Сначала отметилась какая-то суета у машины комбата, откуда в разные стороны побежали маленькие фигурки в комбезах, но нашего лейтенанта среди них не было. Потом от стоявшего у леса Т-34 отделилась группа командиров, двигающаяся в нашем направлении.
Среди прочих выделялась рослая фигура в синем. Наш ротный. И как только он помещается в башне своего БТ? Засмотревшись на ротного, не заметил, как от хвоста группы отделился и Зайцев, который бегом направился прямо к нам.
Лишь когда он поднял руку вверх и принялся интенсивно вертеть ею, я обратил на него внимание.
– Заводи! – закричал прямо на ухо Чалый, и до меня дошел смысл жестов, которыми сигналил нам лейтенант.
Ухватившись за ствол орудия, скользнул на свое место и надавил кнопку стартера. Двигатель, чихнув пару раз, взвыл как скаженный и через мгновение наполнил отделение управления ровным басовитым ворчанием, время от времени оглушительно стреляя выхлопом. Через раскрытый люк было видно, как у танка напротив тоже взвилось вверх густое облако серого дыма. Тоже завелись! Значит, приказ о выступлении имеется.
Надев шлемофон, подсоединил болтавшуюся у пояса вилку к ТПУ[37] и щелкнул тумблером, включая его.
Перед глазами в зеве раскрытого люка промелькнули сапоги лейтенанта, и спустя пару минут я услышал в наушниках его голос:
– По сигналу следуем за машиной ротного, на опушке разворачиваемся в цепь. Наша задача – атаковать противника у Птичьего. Идем во втором эшелоне. Перед нами средние танки второго батальона. Держать интервал двести метров. Строй держать как по нотам! Слушать мои команды. Наблюдать передний край. Об обнаруженных целях докладывать незамедлительно! Никакой самодеятельности! Все понятно?
– Да, понятно!
Волнение, что наполняло меня доселе, куда-то улетучилось. Выдохнув весь имеющийся в легких запас воздуха, положил ноги на тормоза и взялся правой рукой за кулису передач, выжав несколько раз рукоять сцепления. Норма!
– Готов! – на всякий случай дублирую свои слова двойным нажатием на клаксон.
Стоявший перед нашим танк несколько раз выстрелил в воздух сизыми клубами выхлопных газов и начал почему-то пятиться назад. Что такое? Хрен его знает!
Поерзал задницей на сидушке, отыскивая более удобное положение.
Интересно, а как будет подан сигнал? Наверное, ракетой! Хотя пес его знает…
– Сигнал! – раздался в наушниках голос Зайцева. – Приготовиться!
Выжимаю сцепление, ткнув кулису сразу во вторую передачу, немного увеличивая подачу топлива. Теперь – ждать новой команды.
Мимо нас справа налево потянулись танки Т-34. Один, второй, третий, четвертый… И все. Стоп! Как, это все? Ведь их должен быть батальон – и Т-34, и КВ!
Ах, вот они! Отстав от Т-34 метров на сто, с громким завыванием прополз тяжелый угловатый КВ. За ним – второй. Потом – опять пауза и еще два чадящих густым тяжелым выхлопом Т-34.
Вот, похоже, и весь батальон! Неужели почти все новые танки остались на дорогах в предыдущем марше? Да, а какая была сила три дня назад и во что она превратилась? Память подсказывала мне, что в ходе пятисоткилометрового марша восьмой мехкорпус оставил на дорогах от пятидесяти до шестидесяти процентов материальной части. Но одно дело – читать об этом и совсем другое – видеть своими глазами. Перед нами двигались уже БТ и «двадцать шестые».
– Пош-ше-ел! – сорвавшись на фальцет, крикнул Зайцев, заставив меня вздрогнуть.
Рефлекторно отпустив рукоять сцепления, я увеличил обороты двигателя, и танк, немного дернувшись, стронулся с места. Выйдя на линию движения, подтормозил левой педалью и выжал левый фрикцион. Танк, загребая правой гусеницей, шустро повернул налево и начал догонять машину командира роты. Отпустив рычаги управления и поймав скорость впереди идущего, расслабился.
Теперь мы выдвигаемся по лесной дороге к месту развертывания. Оно вроде бы где-то тут недалече. На опушке. Главное – держать должный интервал!
На опушке у выезда из леса показался боец с флажком в руках, который махал флажком куда-то направо. Понятно. Вот он, рубеж развертывания!
– Внимание, – послышался голос в наушниках, – принять вправо!
– Есть!
Я повернул не сразу, а тремя последовательными ступеньками[38], боясь на такой мягкой почве потерять гусеницу, и поехал по следам прошедшей недавно машины ротного. Отлично! А до каких пор ехать-то?
– Стой, – вновь напомнил о своем присутствии Зайцев, – влево! Выйти на опушку!
Окружающий кустарник вдруг раздвинулся в стороны и отступил куда-то назад. Перед нами раскинулось светло-зеленое пшеничное поле, постепенно понижающееся к реке, за которой виднелись какие-то строения. Наверное, это и есть объект нашей атаки.
Кстати, интересно, что это за местность? Я напряг память своего реципиента и понял, что вьющаяся впереди речушка – Слоновка или Слонувка.
Немцы, похоже, закрепились вдоль поймы реки и в лесочке, что за ней. А где же наша пехота? Неужто одними танками таранить будем? Зачем же тогда развернулись?
– Ракета! Вперед! – опять напомнил о себе Зайцев.
Эта атака была образцом бестолковой организованности. Мы развернулись и пошли по полю правильными рядами, но по окончании его уперлись в заболоченную пойму реки. Аллес. Два моста, пешеходный и автомобильный, что шли через реку, были взорваны, а с противоположного берега по нам ударили противотанковые пушки. Три танка загорелись еще до того, как подошли к возможным местам переправы.
Тяжелые КВ открыли огонь по обнаруженным целям, тогда как остальные откатились назад, в ивняк, густо покрывавший берега речушки. Я отвел танк правее и въехал в кусты по самую башню, увидев, как к мосту, неся на горбу жерди и бревна, бежали саперы.
Вот они, мои сослуживцы того времени! Пока остальные сидят в укрытиях, они под огнем немецкой артиллерии и пулеметов спешно ремонтируют переправу. Может быть, и мой прадед где-то тут ворочает эти бревна? Жаль, не знаю, где он был в июне сорок первого. Этого дед мне никогда не рассказывал.
– Куда залез, скотина? – прорвался в уши голос командира. – А ну-ка, сдай влево метров на пятьдесят!
– Есть!
Я пошевелил рычагами управления, отводя танк левее, и удивился. Правый берег реки весь опоясался вспышками выстрелов. Каждая вспышка несла нам смерть или выход из строя.
– Товарищ лейтенант, а может, давайте «маятником» попробуем?
– Это как?
– Засекайте цели. Выберите какую-то и приготовьтесь ее поразить! Секунд пять-шесть – и в кусты. Ну и по команде – назад! А потом – выстрел, и опять назад!
– Годится! Вылезай медленно, но, когда скомандую, вали в кусты.
– Есть!
Я закрыл глаза, чтобы не видеть эти смертельные вспышки, отсчитывая про себя: «Один, два, три, четыре, пять, шесть…»
– Назад!
Кажется, я слишком резко дернул мою боевую машину.
– Осколочным, – вновь протянул лейтенант в наушниках. – Шаманов! Выезжай потихоньку, плавненько так, будто яйца в лукошке везешь. Пошел!
Втыкаю первую и чуть-чуть прибавляю оборотов мотору. Едем. Опять считаю про себя: «Один, два, три, четыре…»
Бумп! – раздалось прямо над ухом, словно кувалда жахнула по наковальне. Нет, все же помягче. Попали по нам, что ли, или это лейтенант стрельнул? И почти тотчас следом: «Тра-та-та-та…» – затакал башенный пулемет. Так это командир цели затачивает. Живем! Считаю дальше: «Пять, шесть, семь…»
– Назад! – резануло уши фальцетом.
Опять ухожу, изрядно дернув танк.
Бум-тс! – звонко бухнуло в правый борт позади меня. Запахло чем-то сгоревшим. Попали, гадюки!
– Назад, скорее! – опять почти в истерике орет Зайцев.
Поддаю газу, ничего не понимая.
Бум-тс! – ударило в край моего водительского люка, обдав меня при этом каким-то мелким острым песком. Я зажмурился, рефлекторно закрыв лицо руками.
– Стой! Стой! – Едва слышный крик раздался откуда-то сзади. Меня колотили кулаком в спину, стаскивая шлемофон. Безотчетно глушу мотор танка, тут же в уши ворвались звуки боя.
– Что с тобой? – Командир тормошит меня за руку.
– Не знаю, глаза запорошило чем-то, не могу открыть.
– Куда тебя ранило-то, вся харя и руки в крови!
– Не знаю. Ничего не чувствую.
– Ты руки-то убери в стороны, ведь не даешь ничем помочь тебе.
Опускаю руки и пытаюсь открыть глаза. Правый глаз режет как ножом, левый ничего, терпимо. В нем промелькнул раскрытый люк водителя и чьи-то грязные руки. А вот и русая голова командира выплыла откуда-то справа. Хочется протереть глаза руками, но руки в масле, грязи и крови.
