Римский карнавал - Виктория Холт

Когда из Испании приходили плохие новости, он запирался в комнате и плакал. Несчастным он оставался в течение примерно дня — для него это достаточно долгое время пребывания в печали, после чего он веселел и говорил:

— Нельзя верить всему, что слышишь. Такой блестящий кавалер, естественно, имеет врагов.

Новости всегда приходили плохие, так что Лукреция пугалась, когда слышала о необходимости идти к отцу.

Она все же сказала:

— Я не стану медлить и пойду к отцу сейчас же.

— Конечно, он с нетерпением ждет тебя, — согласилась Адриана.

Лукреция отправилась в свои апартаменты, Джулия шла следом. Джулия была довольна — она снова обрела прежнюю власть над Александром. Она поняла, что нужно просто переждать недолгое увлечение папы испанской монашкой или мавританской рабыней; подобные желания проходят. Лукреция рассказала подруге об отношении ее матери к мимолетным увлечениям Александра; Ваноцца снисходительно смеялась над ними, а он всегда любил ее и заботился о ней; он дал ей двух мужей, к Канале относились как к члену семьи; даже Чезаре питал к нему некоторое уважение из любви к матери. И только посмотри, как папа любит детей Ваноцци, показывая свою привязанность к ним и проявляя такую заботу, что она просто не могла быть больше, если бы он женился на Ваноцце, а дети стали бы законными отпрысками супругов.

Лукреция была права; и Джулия решила, что к Лауре, ее маленькой дочке, папа тоже должен относиться с такой же любовной заботой. Александр бесспорно обожал малютку и в знак любви к ее матери обещал возложить на голову Алессандро Фарнезе кардинальскую шапку.

Семейство Джулии не успевало повторять, как все они восхищаются ею и как от нее зависят.

Сейчас Джулии очень хотелось знать, что за новости папа желает сообщить своей дочери. Раньше бы ее задело, что он не сообщил ей новости первой, теперь же она приспособилась и научилась скрывать свое недовольство.

— Отец ждет меня, — сказала Лукреция подруге, когда раб помог ей снять костюм для верховой езды.

— Меня волнует, какие новые неприятности произошли, — сказала Джулия.

— Это необязательно могут быть неприятности, — возразила Лукреция. — Возможно, это приятные новости.

Джулия начала смеяться над подругой.

— Ты совсем не изменилась. Ты почти полгода назад вышла замуж, а все такая же, как тогда, когда мы познакомились.

Лукреция не слушала ее, она вспоминала о приготовлениях к отъезду Джованни. Она знала, как относился ее отец к сыну, знала, как много сделал он, чтобы убедить испанский двор, что его сын понравится королю. Знала и о епископе, под чьим присмотром находился Джованни, едва успев ступить на испанскую землю; знала о приказах, посылаемых Гине Фире и Пертузе. Бедняги, как могли они заставить Джованни подчиняться воле отца?

И бедный Джованни! Не выходить ночью. Не играть в кости. Довольствоваться обществом жены и спать с ней каждую ночь, пока не будет зачат ребенок. Носить перчатки, когда находишься у моря, поскольку соль портит руки, а в Испании знатный сеньор должен иметь белые руки.

Джованни, конечно, не слушался отца. Об этом писали в своих письмах Фира и Пертуза, эти письма повергали папу в мрачное настроение — временно, прежде чем он воспрянет духом и скажет, что, несмотря ни на какие слухи о сыне, его любимый мальчик сделает все, что хочет от него отец.

Приходили и мрачные письма от Джованни. Его свадьба состоялась в Барселоне, на ней присутствовали король и королева Испании, что являлось высочайшей честью и демонстрировало их отношение к Марии. Но, писал юноша, он не испытывал влечения к жене: она была скучна, лицо ее было слишком длинно, она вызывала в нем отвращение.

Лукреция старалась не вспоминать о том дне, когда пришло письмо от Фиры и Пертузы, сообщавших, что Джованни не хочет делить постель с женой и вместо того, чтобы спать с новобрачной, отправился в компании приятелей рыскать по городу в поисках молоденьких девушек, чтобы похитить их и изнасиловать.

Это было ужасно, потому что если Александр простит своего сына, то король Испании не сделает этого, а жена Джованни приходилась родственницей королю и принадлежала королевскому дому и, конечно, не должна испытывать подобного унижения.

Первый раз Александр обо всем этом написал сыну, внизу несколько строк приписал Чезаре — это он сделал с огромной радостью.

Лукрецию огорчало поведение Джованни. Она знала, что отца беспокоит положение дел, он волновался, и Лукреции, любившей отца всем сердцем, становилось больно при мысли о его переживаниях и тревогах.

Она плакала при нем, он обнимал ее и горячо целовал.

— Дорогая моя, — говорил он, — ты никогда не причинишь боль своему отцу, милая моя, милая моя девочка.

— Никогда, отец, — уверяла она его. — Я скорее умру, чем сделаю тебе больно.

Он прижимал ее к себе, называл самой любимой и говорил, что едва ли сможет прожить без нее хоть один день.

Но буря проносилась, и снова Александр становился веселым, его жизнерадостность брала верх, несмотря на то, что Джованни в своем письме отвечал, что отец своими упреками превратил его в самого несчастного человека на свете, никогда он так не страдал.

Александр плакал над письмом и упрекал самого себя.

Он прочитал письмо Лукреции, послав за дочерью сразу же, как получил его.

— Не могу понять, как ты можешь верить в те жуткие донесения, которые были написаны злобными людьми, теми, кому нет дела до истины…

— Вот видишь! — торжествующе вскричал Александр. — Мы не правильно судили о нем.

— Тогда выходит, что Фира и Пертуза лгали? — воскликнула Лукреция.

В обычно мягких серо-голубых глазах Лукреции появились искорки страха. Она испугалась за тех двоих, которые выполнили требования святого отца и кого теперь ожидало наказание, чтобы Александр смог доказать правоту Джованни.

Папа махнул рукой.

— Не имеет значения, — сказал он. Он не хотел обсуждать тот фалл, что два человека, которым он доверил сообщать всю правду, подвели его; он не хотел признавать, что знает лживость сына. Гораздо приятнее верить, что Джованни не лгал.

— Его брак более чем осуществился, — продолжал папа читать письмо. — Воистину так! Я знаю своего Джованни!

Он стал читать дальше:

— Если я и выходил вечером, отец мой, то только вместе со своим тестем, Энрико Энрике и друзьями Его Величества. Здесь принято перед сном прогуливаться по Барселоне.

Потом Александр стал расхаживать по комнате, говоря о Джованни, повторяя, что он знал — дети никогда не подведут его; но Лукреция видела его тревогу. И когда пришло очередное письмо, она испугалась, что в нем снова окажутся тревожные вести о брате.