Венец из окровавленных костей (СИ) - Сторибрук Сэд

— Отец, семья — Дункан торжественно поклонился. — Сэр Ричард Эксмурт и его дрожайший дядя Руэн Эксмурт и его почитаемая и красивейшая из всех женщин, графиня Маэрин.

Мать будущего мужа Анви вышла из разукрашенной синими цветами кареты и медленно совершила легкий реверанс перед графом. От леди Маэрин не веяло старческим холодом, а наоборот, она, не смотря на морщины и неуклюжую тяжелую походку, излучала некую легкость юной девицы, возможно, даже, вздорность.

Из-под шерстяного плаща, в который она была завернута, выступали края алого платья. Сопровождали графиню две молодые служанки. Оулден приметил их заинтересованные взгляды, кидаемые на Дункана.

— Прелестнейшая графиня. — Граф Тирион, опираясь на сына, поклонился даме. — Прошу, — он указал в поклоне на двери замка — не смотря на солнце, здесь все-таки холодновато.

— Да, тем более для нашего возраста.

— Ой, да бросьте, я бы еще мог так сказать, но вы, лет на 20 меня младше, насколько я помню? Не будь вы матерью моей невестки, я непременно бы попытался вас обольстить.

Маэрин засмеялась совсем по-девичьи, кровь прилила к лицу, отодвинув старческую бледность:

— Будет вам, прелестнейший. Боюсь, дни, когда меня пытались обольстить, давно канули в лету.

Она подхватила лорда Тириона под локоть, и они вместе зашагали в сторону раскрытых дверей. За старшими почти ровным маршем зашагали дети, Оулден вел под руку сестру, а Дункан, держа в одной руке свой огромный шлем, вел за собой Ричарда. Позади них десятки слуг и оруженосцев.

— Гости начнут прибывать завтра, я распорядилась, чтобы мои рыцари нашли себе приют в борделях в городе неподалеку, чтобы не обременять вас.

— О, любезно с вашей стороны, но, браво, не стоило. Я рад нашему союзу, и буду рад разделить эту радость со всеми нашими людьми.

— Я тоже рада, особенно тому, что мой балбес хоть кому то мил.

Ричард Эксмурт хоть может и услышал колкость матери, но не подал виду. Хотя, взглянув на скользящие друг по другу взгляды будущих супругов, можно было понять, что ни Ричард, ни Анви не могут думать ни о чем, кроме друг друга. Не могут видеть и слышать ничего, кроме друг друга. Оулден это видел, и от этого становилось только больней.

— …однако, — продолжила графиня — я не хочу терпеть сегодня всю эту возню, я вдоволь успею насладится этим.

— Это не по приличию.

— В бездну приличия. Мой муж, да покоится он у ног Всеотца нашего, всегда заботился о приличиях…приличиях и традициях. Я сыта по горло этим. Хочется, хотя бы на старость лет, вкусить неприличия, пускай, даже, в мелочах.

— Эй! — графиня рассмеялась, укорив сына. — Перестань смущать бедную девочку, она еще успеет напялится на твой бессмысленный взгляд!

Братья расположились с ближайшими рыцарями, что были в свите, на дальнем конце стола. На другой стороне старшие и будущие супруги. Дункану следовало сидеть рядом с отцом, но представив, что ему придется участвовать в обсуждении каких-нибудь предсвадебных вопросов или выслушивать кокетливое заигрывание двух стариков, но решительно решил нарушить эту традицию. Общество грубых воинов было ему милее, как и разговоры, текущие на этой стороне стола.

— Ну что же, милорды, предлагаю нам выпить за встречу и предстоящий союз. — Сэр Оуэн, старый мечник из свиты Эксмуртов достал из-за плаща большой серый мех.

— Вино вам не по нраву, сэр? — Учтиво спросил Оулден.

— В замке такого не подадут. — Усмехнулся Дункан. — Попробуй, — он подмигнул брату — как-то я забил до смерти иллирийца кольчужной варежкой, передо мной несколько ночей его разобранное по косточкам лицо перед глазами представало. Выпил это, и до сих пор вспомнить его не могу. Прекрасный напиток!

Это и близко не было вином. Напиток не был похож даже на то, что вливал в себя Оулден, будучи студентом. Горечь обдала все внутренности, на секунду, ему показалось, что его горло полыхнуло изнутри, но пламя потухло через пару секунд. Он изрыгнул остатки огня наружу, внос ударил вкус хлеба и горечи.

— Да — мечтательно протянул Дункан. — А еще от скуки на корабле только это и спасало.

— Когда сушенная рыба уже из задницы вылезала! — Гогот Оуэна, казалось, заполонил весь двор.

— Как тебе? — Дункан сделал еще одни большой глоток.

— Горьковато.

— Зато меч после этого перышком кажется, а враги подушками для битья. Но это не все поймут — Оуэн подмигнул Дункану, явно намекая на неопытность младшего Тавруса в военном деле.

— Неприятно, наверное, когда тебя подушки побеждают. — За секунду придумал ответ Оулден.

Старый вояка даже не мигнул и глазом, а просто рассмеялся. Дункан поддержал смех и врезав брату по плечу, пробасил:

— С мечом то может он и не повоевал, но вот словесные баталии я все до единой ему проиграл.

— Один умный, другой сильный, вашему отцу повезло. А вот мои все трое идиоты. Все в мать пошли. — Он несколько раз опрокинул мех.

— Да бросьте, слышал Арн победил на турнире на Солденских полях. Сразил сэра Артура Торна и даже самого Хромого Быка. А с ним бы даже я не посмел вступить в поединок, пускай даже с тупым оружием.

— Бык может и опасен с мечем или топором, но с копьем он полный профан. А в седле и вовсе нелеп. А после того, как навернулся с кобылы и руку сломал, копье держит, как старуха трость. Об этом знали все на турнире, и мой сынок решил легкой победы достичь. Прилюдно унизил быка и не дал ему шанса отвертеться поединком на мечах.

— Умно…

— Наверное. — Старый рыцарь поджал губы. — Признаюсь, я бы выступил с мечем, по чести. И оказался бы мертв, — покачал он головой — но честен. — Он отхлебнул. — Но что для молодежи честь. Не в обиду, Дункан…

— Да ничего.

— За что его назвали Хромым Быком? — Оулден попытался вникнуть в беседу. Он почувствовал себя лишним в зале собственного дома.

— Быком — за битву на поле под Хоринесом. Парень топором прошелся сквозь ряды щитов иллирийцев. Клянусь памятью отца, что зарубил не менее десятка этих ублюдков. Ну а хромым он был от рождения. Вот такая печаль, ни с рукой, нис ногой не повезло.

— Да и с головой — Дункан постучал себя по лбу. — Он не очень умен.

— Ему и не нужно. Бык ушел служить Аррону. Два сапога пара — не так ли?

«Отлично, теперь безумный рыцарь в рядах не менее безумного графа, и нашего врага» — подумал про себя Оулден.

— Я слышал граф холмов намеревается просить прошения, вторгнутся в земли танов для расследования.

— Вот как?

— Это всего лишь слухи, но на вашем месте я бы поостерегся, зная о ваших…отношениях.

— Да, спасибо.

Вскоре к разговору о былых баталиях войны вступили другие рыцари. Пустое поддакивание чужим речам и выслушивание Оулдену порядком поднадоело. Единственное, что ему хоть чуть-чуть доставляло радости — это пение нанятого отцом менестреля-шута и вид его сестры, на которую он пытался не пялится, хоть это и было сложно. Ее хладность куда-то исчезла. Румянец покрыл все ее девушки, а улыбка, которую она бросала при каждом взгляде на своего суженого, лишилась всякой стеснительности. Она расцвела, из хрупкой девочки она на глазах за вечер превратилась в разгоряченную девушку с вырисовывающимся на лице плотским желанием, которое он частенько наблюдал по вечерам у университетских студенток после приличного количества выпитого. И все это в ней пробудил костлявый, женоподобный брюнет-Эксмурт…

Оулден не заметил, как из-за этих размышлений он выпил не меньше, чем развеселивший на весь зал Дункан. Вино не помогло ему подавить злость на Эксмурта, на Анви, на ее любовь к Эдуарду, на себя и на свои желания.

«Надо выйти на воздух» — пронеслось ветром в голове. Оулден неловко встал со стула. По пути из зала его сопровождала грустная любовная баллада менестреля: «Песнь о Галахарде и каменной леди». Сказ о доблестном, но несмышлёном рыцаре, что во имя каменного изваяния, которую он считал своей девой, отправился биться с великанами, да и сгинул там. А каменная леди, зарыдала окровавленными слезами и в туже грозовую ночь, когда Галахард был сражен, молния разбила вдребезги и ее.