Ганнибал, сын Гамилькара - Георгий Гулиа

– Шагай, шагай… Вот сюда…

Гано Гэд не мог понять, куда это шагать – «вот сюда»: впереди вроде бы только темная стена. Бармокар показал куда – рванулся вперед и потянул за собой Гэда. И совсем стало черным-черно. И вдруг – тепло.

– Здесь хорошо, – проговорил Гано Гэд. – Озяб, как собака.

– Проходи дальше. И тогда будет светло.

Бармокар присел на корточки, поковырял палочкой в земле. И вдруг засияла крошечная звездочка.

– Огонь?! – воскликнул Гэд.

– А сейчас будет настоящий костер.

Бармокар принялся изо всей мочи дуть на уголек. Его рука нащупала комочки сухого мха. Вскоре и в самом деле запылал огонь. Гано Гэд с удивлением осмотрелся: это была пещера, довольно просторная, сухая пещера – прекрасное жилище в этой болотистой стороне…

– Как тебе нравится?

– Очень, – сказал Гэд, грея руки. Можно было присесть на камни, которые вполне заменили низкие скамьи.

– Я все приготовил, – хвастал Бармокар. – Почистил эту пещеру, приволок эти камни, набрал мха побольше и этих сучьев. Чем не дом?

– Послушай, брат, я готов жить в этом доме. Здесь приятней, чем на болотах.

Оба пращника удобно устроились на своих сиденьях, а спинкой им служила плотно слежавшаяся глина.

– Я даже вина раздобыл, Гэд. Отдал много золота.

– Где же оно?

Бармокар вытащил кувшин из небольшой ниши, прикрытой дерном.

– И еще есть хлеб, – сказал он. – Пей.

Гэд приложился к кувшину и долго тянул из него. И молча передал сосуд Бармокару.

– Что скажешь, Гэд?

– Крепкое.

– Оно от простуды.

Гэд обхватил руками голову и уставился на огонь. Бармокар шумно пил вино, и оно булькало в кувшине. Рвал зубами черствый хлеб.

– Ешь, – предложил он Гэду.

– Дай лучше вина. Мне оно кажется прекрасным. Почти как иберийское.

– Пей, Гэд, а скажу я тебе вот что… Когда я мерз на льду в этих проклятых Альпах, думал, что умру, хотя была какая-то надежда. А сейчас мне кажется, что умру наверняка. И нет надежды… Я не мог вообразить, что есть на свете нечто, что похлеще и снега, и льда, и пропастей. Не мог вообразить, что на свете так много болот и таких страшных, как здесь. Отсюда только один путь – в загробное царство.

– Выпей еще, и ты перенесешься в свой родной Карфаген, в свою гавань. Я уже одной ногой там…

– Ты шутишь, Гэд, а я – серьезно. У меня разрывается сердце. И я спрашиваю себя: зачем я здесь?

Гэд хмыкнул. Почесал кончик носа:

– Зачем? Чтобы сокрушить Рим.

– А теперь я не желаю.

– Почему это, Бармокар?

– Потому что силы нет. Потому что гибну в болотах. Я пока живой человек. А ты – разве нет?

Гэд молчал. Бармокар выпил еще, вытер кулаком губы:

– Я скажу тебе нечто… Сокровенное… Как брату… Можно?

– Можно, – промычал Гэд, не глядя на друга.

– И не выдашь?

– Не знаю, – сказал Гэд.

Бармокар махнул рукой:

– Ладно, можешь выдавать! А я все равно скажу. – Бармокар подбросил сучьев в огонь, пламя поднялось на высоту трех локтей. – Вот что замыслил: сейчас приведу Рутту.

– Где ты возьмешь ее? – бесстрастно спросил Гэд.

– Я знаю, где она…

– Ночь темна – хоть глаз выколи.

– Сказал, найду – значит, найду.

– И ты приведешь сюда, в это подземелье?

– А чем здесь плохо? Светло, тепло.

– Это правда, Бармокар. А ежели сотник хватится?

– Нет, не хватится.

– Уснет, что ли?

– Словом, не хватится.

– Дал?

– Дал, – признался Бармокар. – Чистого золота.

За земляным порогом было тихо. Пещера плавно изгибалась, и свет костра был светом в некоем подземном царстве, воистину волшебным среди тлетворного болотного окружения.

– Тащи ее сюда, – сказал Гэд. – Тащи да поживее. Кажется, ты прав: мы ляжем в эту тину, и засосет нас, да так, что никто не найдет нашей могилы… Торопись, Бармокар!

Над миром бледная луна. На болотах ее бледный свет. Зеленые болота шипят коричневатыми испарениями. Лагерь спит. И мир спит глухим сном.

Он знал, где искать индуса. И нашел его. Он бы выискал его даже в морской пучине – так нужна была эта Рутта. Он умрет без нее.

Она спросила:

– Куда?

Ничего не ответил. Не все ли равно – куда? Она согласилась: да, все равно.

Бармокар наклоняется к ней и шепчет на ухо:

– Я умираю без тебя.

– И я.

– Мне кажется, что мы идем по кладбищу.

– Ты не ошибся. Это и есть кладбище.

– А я хочу любить. Тебя. Будь что будет – ночь наша, только наша.

Рутта прижалась к нему. Они думали одинаково. Ей тоже хотелось любви.

– Далеко ведешь?

– Нет, сейчас будем дома.

– Как – дома?

– А так: свет, тепло, уют.

Ей не верилось. Шли они не по тропе, а посреди колючих кустарников. Было страшно от тишины и полной заброшенности.

– Там тоже так, Бармокар? – Рутта оглядела местность.

– Где там?

– В подземном царстве…

Он торопился. Она шла рядом. Не отставая. И откуда в ней такая сила?..

Над головой пролетает что-то тяжелое, черное. Раздается жуткий крик. Не сова ли? А коричневатое испарение расползается по земле, точно тяжелая, вязкая жидкость. И луна стоит в небе вся дрожащая – зимняя, озябшая луна…

Они вваливаются в пещеру. С удивлением рассматривает она земляное жилище и неподвижного Гано Гэда. Бармокар усаживает Рутту между собой и Гэдом.

– Здравствуй, индус, – говорит Гэд и дружески обнимает ее.

Она отстраняет Гэда, целует Бармокара и сладостно вздыхает:

– Хорошо…

Рутта хвалит жилище, греется у огня. Ей весело. Как быстро забываются все невзгоды!

Бармокар глядит на нее, точно иберийский бык, – то ли сердит, то ли возбужден при виде возлюбленной. А Гано Гэд прикидывается совершенно спокойным.

– Скажите мне, – говорит Рутта, – скоро кончится этот ужас?

Вот тут наступает тишина. Пращники не могут сказать ничего путного. Бармокар подкладывает хворосту в огонь. Гано Гэд ковыряет палочкой в твердом земляном полу…

– Молчите? – спрашивает Рутта.

Бармокар наблюдает за ее тонкими пальцами, которые даже здесь, среди болот, бело-розовы и нежны, как в Новом Карфагене. А Гано Гэд глядит в огонь, в самое пламя, с отсутствующим видом.

– Скажи, Гано, скоро кончится этот ужас?.. Ты рвался в поход. Ты верил в скорую победу. А где она? Ты не молчи. Скажи что-нибудь… Я вам верила – тебе и Бармокару, – пошла с вами. И я хочу знать.

– Она права, – говорит Бармокар.

Гано Гэд молчит. Только желваки ходят на его щеках. Наверное, знает кое-что, да не желает отвечать.

– Один я виноват, – бормочет Гэд.

– Вы что-то скрываете, – говорит Рутта. Ее ноги так плотно укутаны в шерстяные повязки, что совершенно потеряли волнующие очертания. И Бармокар пытается представить себе их, ибо они словно изваяны эллинскими ваятелями…

Гано Гэд усмехается:

– А что скрывать? Эти болота?

– Куда мы идем?

– Объясни ей, Бармокар, – говорит Гэд.

– Почему – я? – удивляется Бармокар. – Ты верил ему. Ты говорил его словами. Ты рвался в бой.

Гано Гэд отвечает, как истый карфагенский рыбак:

– Я верил? Я говорил? Я рвался? – и разводит руками.

Один умный человек в Карфагене, в квартале Нэш, заваленном тухлой рыбой, говорил умные речи:

– Что такое костер? Горит дерево, дым поднимается кверху и тает. Превращается в ничто. Люди, приглядитесь получше: это же ваша жизнь…

Гано Гэд берет в руки кувшин, взбалтывает содержимое (булькает ли еще?) и, отхлебнув изрядное количество, говорит замогильным голосом:

– Бармокар… Кто мечтал об этом? Кто бежал за некоей Руттой? Кто разжигал костер в этом великом доме? Если я не ошибаюсь… – Здесь Гано Гэд надолго умолкает. А после продолжает: – Если не ошибаюсь, ты, Бармокар, мой друг и брат. Когда все сбылось, как в лучшем сне, мы сидим и несем сущую околесицу: что будет? Куда идем? Да кто что говорил?.. Разве дело в этом? Умные люди, задайте сами себе вопрос: в этом сейчас дело?

– А в чем же? – Рутта вдруг становится той самой Руттой из Нового Карфагена – царицей рынка и площадных девиц.

Гано Гэд кладет ей руку на колени и медленно движет вверх, к животу. Она и не думает сопротивляться, ей приятна эта грубая мужская повадка.

– Гэд, – говорит Бармокар прерывающимся голосом, – у меня тоже есть рука. – И смеется. Через силу.

Гэд отталкивает Рутту и отворачивается от нее.

– Бери ее. Не жалко. Только не надо тянуть эту дурацкую песню. Меньше слов, больше дела. Разве не этому учили нас босяки в Карфагене?

Бармокар исподлобья глядит на Рутту – что скажет? Она прикрывает глаза. Это воистину зов дикой серны. У него вот-вот разорвется сердце.

– Что-то душно здесь, – говорит догадливый Гэд. – Я люблю землю, но она порою давит. Простор лучше любого подземелья. Нет, я не хаю эту пещеру. Я отошел здесь: во мне снова бьется сердце, которое, как мне казалось, остановилось… Я выйду на свежий воздух. Подышу…

– Куда ты?.. – для приличия выговорил Бармокар.