Роза Йорков - Жюльетта Бенцони

шапочке, которая прикрывала седую голову старика. Однако Морозини мог поклясться, что у себя на родине этот человек не был простым лавочником. Вне всякого сомнения, он получил прекрасное образование. И вполне возможно, носил титул мандарина.

— Меня привели к вам любопытство и любовь к старинным вещам. Я сам антиквар и приехал из Венеции. Князь Морозини, — представился он, слегка наклонив голову. Старик также ответил легким поклоном.

— Тем большая честь видеть вас у себя. И все-таки с вашего позволения я повторю свой вопрос: кому я обязан удовольствием принимать такого гостя?

— Никому в частности и всем вместе. Случайное слово в гостиной, услышанное посреди светской болтовни, затем еще одно, подхваченное в холле гостиницы. Я полагаю, что вы и есть господин Ян Чанг?

— Я должен был назвать свое имя сразу, как только вы представились, князь! Прошу вашего снисхождения и прощения за нарушение приличий. Могу я теперь спросить вас, что вы ищете в этом магазине, недостойном вашего взгляда?

— Ничего и все, что угодно! Не стоит излишне скромничать, господин Ян Чанг. Вы известны как знаток азиатских древностей, и я вижу здесь среди вещей… скажу прямо, сомнительной ценности, несколько предметов, достойных другого окружения. Например, эта бронзовая с золотом застежка была сделана у вас на родине где-то между Х и XII веками, — прибавил Альдо, наклонившись над маленьким крылатым львом, лежавшим на кусочке бархата.

Ян Чанг и не старался скрыть своего удивления:

— Мои самые искренние поздравления! Я вижу, что имею дело со специалистом по искусству моей страны?

— Нет, нет, просто я занимаюсь древними украшениями, откуда бы они ни происходили. И меня очень удивляет, что вы так небрежно храните эту драгоценность. Ее у вас запросто могут украсть.

В черных глазах под побелевшими бровями сверкнула молния.

— Никто не осмелится украсть что бы то ни было из моего дома! А что касается этого льва, если он пришелся вам по вкусу, то я с огорчением вынужден сообщить, что он уже продан. Хотите посмотреть еще что-нибудь?

— Больше всего меня интересуют драгоценные камни.

Я специализируюсь на старинных драгоценностях. Главным образом исторических. Есть у вас что-нибудь в этом роде? Из нефрита, например?

— Нет. Вопреки тому, что вам, по-видимому, рассказывали, должен сказать, что магазин мой очень скромен, и я…

Он не закончил фразы. За вылинявшим занавесом раздались возмущенные голоса, и отведенный энергичной рукой бархат пропустил начальника полиции Уоррена. В неизменной накидке он еще более, чем когда-либо, был похож на зловещую птицу.

— Прошу прощения, что вторгаюсь без предупреждения и почти вопреки правилам приличия, Ян Чанг, но мне необходимо поговорить с вами, — проговорил полицейский.

Даже если китаец и рассердился, то глубокий поклон, который он отвесил английскому начальству, скрыл его гнев.

Зато испуга от грубого вторжения не было и в помине. И, когда старик заговорил, Альдо показалось, что в его голосе звучит ирония.

— Чем я заслужил честь, что прославленный начальник полиции снизошел осквернить свои подошвы пылью моей жалкой лавчонки? — спросил китаец.

— Сейчас не время для цветистых восточных любезностей, Ян Чанг! Но вы не ошиблись. Должны были возникнуть серьезные причины, чтобы я здесь у вас появился. Сударь, — обратился Уоррен к Морозини, ни единым жестом не дав понять, что узнал его, — полагаю, что такси, которое стоит у двери, ждет вас. Могу ли я попросить, чтобы вы меня в нем и подождали?

— Вы хотите поговорить со мной? — осведомился Альдо с некоторым высокомерием, которое приличествовало его нынешней роли. — Но я просто покупатель… точнее, потенциальный покупатель…

— Не сомневаюсь. Но поскольку я человек крайне любопытный, то ни один из покупателей почтенного Ян Чанга не может оставить меня равнодушным. Прошу вас!

Птеродактиль уступил дорогу Морозини, и тот был вынужден двинуться к выходу, не подав вида, что просто сгорает от любопытства. На улице Альдо увидел большую черную машину и рядом с ней еще одну, поменьше. Их также окружали толпы ребятишек, которых держали на расстоянии два полицейских в штатском — в одном из них князь узнал инспектора Пойнтера. Альдо, не торопясь, уселся в свое такси.

— Куда едем? — осведомился Гарри Финч.

— Никуда, дружище. Остаемся пока здесь. Полицейский, который только что вошел в магазин, попросил меня подождать его. Очевидно, он хочет перемолвиться со мной о чем-то.

— Это не просто полицейский, это сам Уоррен, лучшая ищейка Скотленд-Ярда. Не человек — кремень!

— Этого я не знал. И что же, этот Ян Чанг тоже важная птица?

— Король китайского квартала, не больше и не меньше.

Душа у него, должно быть, чернее его халата, но еще никому не удавалось поймать его с поличным. Он хитрее целой стаи обезьян.

— Может, они приехали его арестовать? Такой наплыв полицейских…

— Не преувеличивайте! Их всего с полдюжины. И потом, когда едет шеф собственной персоной, он едет, ясное дело, не один и не на мотоцикле. Вопрос престижа. В китайском квартале ценят престиж.

Ожидание продлилось добрых четверть часа, после чего наконец появился Уоррен, шепнул несколько слов на ухо своему верному помощнику, затем уселся в такси рядом с Морозини и распорядился, чтобы Финч отвез их в Скотленд-Ярд.

После этого он поднял стекло и удобно устроился в углу на сиденье.

— А теперь поговорим, — сказал птеродактиль со вздохом. — Надеюсь, вы будете более откровенны, чем эта китайская крыса с лживыми глазами!

— А вы всерьез надеялись, что он заговорит? И о чем же?

— Я мог бы вам сказать, что здесь задаю вопросы я, но поскольку мне кажется, что нет ничего дурного в том, чтобы сообщить вам кое-какие сведения, то отвечу: нет, на многое я не рассчитывал. Но мне было интересно самому посмотреть, как он отреагирует на мою новость: сегодня утром на рассвете бригада Эппинга, которая разыскивает лодку продавца наркотиков, обнаружила возле Собачьего острова трупы двух желтых, связанных и задушенных. В них опознали братьев Ю, тех самых, которые наверняка прикончили ювелира Хэррисона.

Новость была ошеломляющей, и Морозини понадобилось несколько минут, чтобы как-то с ней справиться. Птеродактиль тем временем справлялся со своей трубкой: он тщательно набил ее табаком из кожаного кисета, раскурил и выпустил клуб такого едкого дыма, что Альдо невольно раскашлялся.

— Ради всех святых! Чем это вы ее набили? Коровьим навозом?

Уоррен расхохотался:

— Однако какой вы нежный! Это французский табак.

Тот самый, который солдаты в окопах называли «пердунчик».