Голубая лагуна - Генри Де-Вер Стэкпул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сотня человек с косами могла бы проложить здесь дорогу, и по прошествии одного – двух месяцев вы бы её уже не нашли: растительность сомкнулась бы над ней, как смыкается рассеченная вода.
Здесь росла кувшинковая орхидея – подлинный кувшин с крышкой. Если приподнять крышку, видно, что кувшин наполовину полон воды. Вообще орхидеи процветали здесь, как в теплице. Редкие деревья имели чахлый, призрачный вид, наполовину истощённые пышным ростом гигантских сорняков.
Человеку с воображением становилось здесь жутко. Казалось, что вот-вот из заросли протянется рука и потянется к твоей руке. Даже Дик, и тот ощущал это, несмотря на своё бесстрашие и отсутствие воображения. Ему потребовалось три четверти часа, чтобы дойти до конца, когда его, наконец, озарил свет настоящего дня, и сквозь ветви мелькнула синева лагуны.
Он мог бы, разумеется, добраться сюда кружным путем, на шлюпке, но это было бы слишком долго. Когда он спустился к краю лагуны, было около одиннадцати часов, и наступил уже почти полный прилив.
Лагуна здесь имела форму корыта, и риф отстоял очень близко от берега. Берег не шел уступами, а спускался отвесно, и можно было удить с берега, как с мола. Дик положил под деревом принесенную с собой пищу, насадил приманку и закинул удочку, после чего прикрепил конец её к растущему у воды дереву для большей надежности и, взяв лесу в руки, уселся удить.
Дик был прирожденным рыболовом, – другими словами, существом с кошачьим терпением и равнодушием устрицы ко времени. Его не столько привлекала рыба, сколько сам спорт.
Сидя у воды, он думал об Эммелине. Скорее, это были не мысли, а проходившие в уме картины – радостные, счастливые, озарённые то солнцем, то луной, то звездами.
Прошло три часа, и можно было подумать, что в лагуне нет ничего, кроме воды и разочарования, но он не унывал. Не даром же он был прирожденным рыболовом. Он оставил удочку привязанной к дереву и принялся за еду. Едва успел он закончить, как деревцо начало гнуться и извиваться. Нечего было и думать вытащить из воды такую крупную добычу. Он дождался, чтобы леса ослабела, и деревцо приняло прежнюю задумчивую позу, и тогда вытащил из воды – пустой крючок! Он и на этот раз не стал ворчать, но вторично насадил приманку и закинул удочку, в надежде, что свирепое существо клюнет вторично.
Поглощенный этой мыслью, он совсем забыл, что обещал Эммелине возвратиться до захода солнца. Солнце клонилось к западу – он не обращал на это внимания. Вдруг, как раз за его спиной, из-за деревьев послышался ее голос, звавший:
– Дик!
Глава XII. Исчезновение Эммелины (продолжение)
Он вздрогнул, уронил удочку, посмотрел вокруг. Никого не было видно. Тогда он стал бегать среди деревьев, выкрикивая ее имя, но ему отвечало только эхо. Он был уверен, что над ним подшутило воображение, но близился закат, и пора была возвратиться восвояси. Он вытащил леску, свернул ее, взял удочку и отправился.
Он достиг как раз половины трудного места, когда его обуял внезапный страх. Что, если с ней стряслась беда? Здесь уже наступили сумерки, и никогда еще травы и плети не казались столь похожими на силки. Потом он сбился с пути – он, который всегда был так уверен в своем пути! Инстинкт охотника был нарушен, и какое-то время он метался, как судно без компаса. Наконец, он выбился в тот лес, куда следовало, но гораздо правее. Чувствуя себя вырвавшимся из капкана зверем, он поспешил вперед, руководимый шумом прибоя.
До сих пор. когда бы он ни возвращался домой, первое, что попадалось ему на глаза, была всегда фигура Эммелины. Сегодня ее не было видно. Поискав поблизости, он остановился, растерянный, неспособный думать и действовать
После происшествия на рифе у Эммелины иногда случались сильные головные боли, и когда ей становилось невмоготу, она иной раз уходила в чащу. Дик вспомнил об этом и пошёл вдоль границы леса, зовя ее и останавливаясь, чтобы прислушаться. Но ответа не было.
Он дошел до самого водопада, будя эхо своим криком, затем медленно вернулся, вглядываясь в глубокие сумерки, которые постепенно уступали место звездному свету. Он сел у порога, и, глядя на него, вы могли бы подумать, что он на последней стадии изнеможения. Глубокое горе и глубокое истощение выглядят почти одинаково. Он сидел, опустив подбородок на грудь, беспомощно опустив руки. Он слышал ее голос, такой же тихий, как и на другой стороне острова. Она была в опасности и звала его, а он спокойно удил рыбу, не подозревая об этом.
Мысль эта привела его в исступление. Он поднял голову, озираясь и в отчаянии ударяя руками по земле. Потом вскочил и бросился к шлюпке. Он переправился на риф: поступок сумасшедшего, так как быть там она не могла.
Луны не было; свет звезд одновременно освещал и скрывал мир, и не было иного звука, кроме величавого грома прибоя. В то время, как он стоял там и ночной ветер дул ему в лицо, а у ног его кипела белая пена, и в великом безмолвии наверху горели звезды, в его первобытный ум с болью вонзилось сознание, что он стоит среди глубокого и ужасающего равнодушия.
Он возвратился домой: все было пусто. На траве у порога лежала миска, которую он незадолго видел в ее руках. Он взял ее и крепко прижал к груди, потом бросился ничком на землю, опустив голову на руки в позе спящего.
Должно быть, сам того не сознавая, он ночью опять скитался по лесам, ибо на заре очутился в долине идола. А потом настало утро, и мир исполнился света и красок. Он сидел у порога, измученный и усталый, и вдруг, подняв голову, увидел Эммелину, выходящую из-за далеких деревьев по ту сторону лужайки.
Глава XIII. Новый пришелец
С минуту он не мог двинуться, потом вскочил и бросился к ней навстречу. Она была немного бледна и держала на руках что-то, завернутое в свой шарф из полосатой фланели. Когда он прижал ее к себе, нечто, скрытое в свертке, зашевелилось и издало писк, похожий на кошачье мяуканье.
Он отшатнулся, а Эммелина, нежно отодвинув шарф немного в сторону, обнажила крошечное личико. На нем блестели два глаза, а надо лбом торчал пучок темных волос. Вдруг глаза зажмурились, личико съежилось, и существо дважды чихнуло.
– Где ты это взяла? –
