Сжигая запреты - Елена Тодорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шатохин не отстает.
Минуты моей неприкосновенности иссякают.
Я люблю рассказывать, как хорошо умею собой владеть. Но в этот вечер мне это дается с огромным трудом. Держу баланс, упорно гоня пугающее ощущение, что одна секунда слабости спровоцирует полную потерю контроля и, как следствие, катастрофу. Нельзя допустить высвобождения эмоций, с которыми я не смогу справиться.
Иду к дому, впервые испытывая потребность завернуться в полотенце. Вряд ли температура успела снизиться хоть на градус, но мне вдруг становится зябко. Поэтому к хижине я лечу, не разбирая толком дороги. И там, перешагнув порог, сразу же скрываюсь в ванной.
Странно, что тут нет замка. Каждый раз, когда вхожу, приходится полагаться лишь на Данину совесть, которой, как мы знаем, попросту нет.
Впрочем, ему, как позже оказывается, не до меня.
Пока я принимаю душ и одеваюсь, он выполняет свою часть работы. Уж не знаю, кто ему помогает, и когда он успевает все это организовать, но выглянув в какой-то момент из хижины, я вижу не просто столик со стульями, а шикарную беседку из диких тропических цветов, с развевающимися газовыми занавесками, внутри которой и размещается не менее красивая ресторанная мебель. А еще… В конце деревянного пирса, у самых ступеней, которые ведут прямиком в воду, белеет простынями и кучей подушек самое романтическое ложе, которое только можно себе вообразить, даже если бы место его расположения не являлось настолько потрясающим.
Шатохин днем, конечно, отлучался, но совсем ненадолго. Неужели успел сделать звонок и все это заказать? Как доставили? Мы точно здесь одни? Или где-то в подземном бункере, на глубине тысячи метров находятся целый город с уникальной системой обслуживания и люди, которые за нами непрерывно наблюдают?
Фантазия, конечно… Жуть.
Разозлившись, возвращаюсь в хижину. От души толкаю дверь. Однако и та выражает по отношению ко мне пренебрежение. Выполненная из каких-то странных материалов, не издает ни звука.
Выругавшись, позволяю себе недолго покипеть. А потом, принимаясь за обещанный ужин, решаю, что едой я все и испоганю.
Во-первых: никаких деликатесов и изысков. Рис и рыба. Точка.
Во-вторых: побольше перца и соли.
В-третьих: доварить рис до состояния разбухшей каши. Долить воды. Сто раз перемешать.
В-четвертых: сжечь рыбу. Слегонца. Чтобы Шатохин не догадался, что все это свинство – умышленное преступление глупой девчонки с разбушевавшимися гормонами.
«Отлично», – думаю я, выкладывая еду на две тарелки.
Жижа из риса и вязкой белой жидкости тотчас расплывается, грозясь выйти из берегов. Сморщив от омерзения нос, прикладываю к краю плоского фарфора салфетку, чтобы удержать ее, пока перекладываю тарелки на поднос.
Вино? Черт, сегодня мне нужно что-нибудь покрепче… И в голову тут же прибивается очередная гениальная идея. Я ее толком не обдумываю. Горю таким энтузиазмом, что без особых усилий выдергиваю из выбранной бутылки пробку. Подбегая с ней к раковине, почти половину отправляю в слив. Освободившееся пространство заполняю водкой.
После сделанного меня начинает конкретно трясти, но я все игнорирую.
Он сам не захотел перемирия! А мне нужны гарантии и безопасность.
Выставляю бутылку рядом с подносом. Там же оставляю бокалы и сок для себя.
Перевожу дыхание и отправляюсь еще раз в душ. Не нравится, как пахнут волосы после взаимодействия с запахом горелой рыбы. Еду испортить – это одно, а себя… Себя я слишком люблю.
Успеваю просушить волосы, надеть свой самый сексуальный купальник и легкое полупрозрачное платье сверху, как в хижине появляется Шатохин.
– Привет, – выдыхает он приглушенно, чрезвычайно интимно.
– Привет!
Отворачиваюсь не только потому, что волнение топит все точки восприятия. Стыд захлестывает, когда замечаю, как Даня, реагируя на гарь, морщит нос, а отыскав ее источник, еще и глаза в шоке выкатывает.
Сволочь!
Когда ловлю эту гримасу, меня отчего-то очень сильно подмывает рассмеяться. Но я не могу себе это позволить. А потому, кусая внутреннюю сторону щеки, шумно дышу через нос и бестолково переставляю вещи.
Пока Шатохин, наконец, не спрашивает:
– Ты готова?
Ну, все! Не собираюсь перед ним ни робеть, ни смущаться, ни хохотать! Все это нервное! Даня не то что готовки моей не заслуживает… Он не заслуживает ничего!
– Да! – оборачиваясь, цепляю на лицо маску безмятежного хладнокровия. – Заберешь поднос и бутылку с вином? А я – бокалы и сок.
Он тоже успел овладеть собой. Мастерски притворяется, что содержимое тарелок его не ужасает.
– Ок.
Ух, гад! Ну, посмотрим, как ты есть это будешь!
Только Шатохин и тут не сдается. Пока я выказываю демонстративное равнодушие относительно всей той красоты, что он сотворил для нас на берегу, он делает вид, будто то, что я приготовила, пригодно к употреблению. В то время как я едва не подыхаю от одной вилки риса, он абсолютно спокойно съедает всю порцию!
Настороженный взгляд на меня Даня направляет только после бокала вина, который ему, что неудивительно с такой-то жрачкой, приходится залпом осушить.
Он, сощурившись, замирает.
Я в ответ невозмутимо приподнимаю бровь.
– Что-то не так, дорогой? – выдыхаю сладко.
Шатохин, как мне кажется, сдерживает ухмылку. Лишь один уголок его губ приподнимается. Две секунды спустя он их поджимает и скашивает в противоположную сторону.
– Вино десятилетней выдержки на вкус, словно дешевая паленка, – констатирует Даня ничего не выражающим голосом, не сводя с меня взгляда. – Странно.
– И правда, странно, – поддакиваю ему в тон.
У меня сердце куда-то срывается. Забывает о своем биологическом местоположении, о своем предназначении и о том, что как бы к моему телу привязано. Мечется по всему организму. Бьется о внешнюю оболочку. Одурело просится наружу.
Зрительный контакт до конца не выдерживаю. С бесшумным вздохом роняю взгляд в месиво на тарелке. Имитируя естественный процесс употребления пищи, перерубила и смешала все содержимое, и оно стало выглядеть еще хуже.
– А ты почему не ешь, Марин? Не голодная?
Реагируя на чертово ехидство в его голосе, резко вскидываю взгляд, пропуская свои настоящие эмоции, которые, судя по выражению лица Шатохина, приносят ему кровожадное удовлетворение.
