Город лестниц - Роберт Беннетт

1) Это еще ничего не значит – могла быть утечка.

II. Ефрема забили насмерть каким-то тупым инструментом прямо в рабочем кабинете. А эти люди выглядели профессионалами.

А. Это ты так думаешь. Между прочим, того, кто убил Ефрема, не поймали. Вот тебе доказательство высочайшего профессионализма убийцы.

1. Профессионализм и некомпетентность местных властей – две большие разницы, как здесь выражаются.

Б. На Ефрема могли напасть из-за его поездок на Склад. А ни я, ни Во к хранилищу отношения не имеем.

1. Но я же знаю, что он существует.

а. Навряд ли меня хотели убить исключительно по этой причине.

2. Мы, все трое, закоренелые еретики, с точки зрения обычного континентца.

а. Слишком общая характеристика. Под определение ереси на Континенте попадает буквально все.

Факт: Ефрем Панъюй что-то изучал в стенах Запретного склада.

I. Винья в курсе? Конечно, в курсе, как же иначе…

А. Мог ли Ефрем работать на Континент? Не предатель ли он?

1. Не будь дурой.

Б. А почему меня не поставили в известность? Что там такое запрятано, что мне знать не следует?

1. Да куча всего, еще бы.

2. Могли ли континентцы его убить, чтобы получить доступ к Складу?

а. Мулагеш абсолютно уверена, что в Склад, кроме Ефрема, никто больше не заходил.

В. Если Винья в курсе задания Ефрема, то почему она разрешила мне остаться?

1. Может, она думает, что я слишком тупа, чтобы разобраться что к чему.

2. Может, она хочет уберечь меня? От чего?

а. Не будь дурой. На тебя только что напали – естественно, никто тебя ни от чего не уберегает.

3. А не хочет ли она, чтобы меня убили?

а. Она твоя тетя.

1) Она сначала министр, а потом уж твоя тетя.

а) Хорошо, но зачем министру нужно, чтобы меня убили?

2) Если Винья хочет, чтобы меня убили, меня убьют, и рассуждать тут не о чем.

4. Хотела ли Винья, чтобы убили Ефрема?

а. Похоже на то, что Ефрем был агентом Министерства. Зачем убивать собственного оперативника?

Факт: Я не спала уже двадцать три часа.

I. Мне нужно выпить еще чаю, тьфу ты пропасть.

Шара вздыхает:

– Капитан Незрев еще не приехал?

– Нет, – качает головой Мулагеш. – Еще нет. Но сейчас четыре утра, и он живет далеко от управления.

– Вы знаете, где он живет? Откуда?

– Не надо тут цветуечком прикидываться, госпожа посол, – хмурится Мулагеш. – Вам не идет.

Шара про себя ухмыляется: эх, молодость, молодость, вот зачем ты губернатору…

– Хотя у нас с Незревым есть некоторое общее… хм… прошлое, я не уверена, что этого хватит, чтобы ему показалась привлекательной идея передать в руки посла иностранной державы уголовное дело такой важности.

– А я и не претендую, – быстро говорит Шара. – У них свое расследование, у меня свое. Я просто хочу первой поговорить с захваченным боевиком.

«В Кивосе все-таки гораздо, гораздо проще действовать, – думает она. – Мы бы взяли его на улице и сделали вид, что такого человека вообще не было… Хм, интересно, а ведь тебе все сложнее работать в цивилизованных странах. Это звоночек, Шара. Все-таки Воханнес молодец – хранит верность идеалам молодости. Зря, конечно, но все равно здорово…»

И тут ее осеняет. Шара хватает со стола старую газету и судорожно перелистывает страницы, пока не находит статью под броским заголовком: «Отец Города Уиклов против иммигрантских гетто». А ниже – фотография мужчины с круглым, зло скукоженным лицом и чудовищных размеров бородищей. Бррр… Словно бы он смотрит и думает: наорать сразу? Или для начала громко отчитать?

– Почему вы читаете об Уиклове? – интересуется Мулагеш.

– Вы его знаете?

– Кто ж его не знает! Говно человек, по правде говоря.

– Мне тут подсказали, – говорит Шара, – что он может быть как-то связан с убийством Панъюя.

– Это Вотров вам такое сказал?

Шара кивает.

– Я бы на вашем месте вела себя осмотрительнее, посол, – говорит Мулагеш. – Вполне возможно, Вотров натравливает вас на своих личных врагов.

Шара продолжает разглядывать фотографию, но Мулагеш озвучила ее опасение: она ведь действует вслепую. Обычно ей давали шесть месяцев или шесть недель на подготовку операции. А не шесть часов.

И наливает себе еще чаю. Нет, Шара не станет говорить Мулагеш, что потребляет кофеин в таком количестве, если работа совсем, совсем не спорится.

Капитан Незрев – кстати, красавец-мужчина, на десять лет моложе Мулагеш, – добирается до управления к пяти тридцати утра. Сначала он весьма несговорчив, как это водится у людей, которых разбудили в такую рань. Но Шара поднаторела в игре «я сейчас покажу тебе бумажку, а потом удостоверение, а потом еще бумажку», а еще пару раз ввернула грозное «международный инцидент», и потому капитан в конце концов мрачно отмахивается: «у вас есть час, время пошло».

– Отлично, – кивает Шара – ограничение по времени она намерена игнорировать. – А что там с Вотровым?

– Он дал показания, невеста сгребла его в кучу и уволокла домой, – сообщает Незрев. – Этого мужика любая баба будет за член водить – если сумеет ухватиться, конечно.

Он ожидает, что Шара хихикнет, но той, как ни странно, совершенно не до смеха.

Схваченный боевик оказывается парнишкой лет восемнадцати от роду. Он сидит за большим деревянным столом, занимающим почти всю камеру. Увидев ее, он выпрямляется, одаривает ее злющим взглядом и, потирая запястье, сердито выговаривает:

– А, это ты. А тебе-то что от меня надо?

– Я прослежу, чтобы тебе оказали необходимую медицинскую помощь.

И она придерживает дверь для доктора. Тот еле стоит на ногах от усталости.

Чем дольше врач осматривает арестанта, тем сильнее у него вытягивается лицо:

– Этот мальчик упал на оконное стекло? Почему он так изрезан?

– Его несколько раз ударили хрустальной люстрой.

Доктор хмыкает и качает головой, словно желая сказать: с ума сойти, какие затейливые способы изыскивают люди, чтобы причинить друг другу телесные повреждения.

– Большинство порезов поверхностные… А вот запястье он потянул серьезно.

Закончив, доктор отвешивает поклон и удаляется. Шара садится напротив юноши и ставит сумку на пол рядом с собой. В комнате зябко: стены из толстого камня, а тот, кто проектировал помещение, не озаботился провести сюда отопление.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Шара.

Мальчишка гордо молчит в ответ.

– Пожалуй, я спрошу прямо и без уверток, – говорит она. – Я хочу знать: зачем ты на меня напал?

Он вскидывает взгляд, с мгновение они смотрят в глаза друг другу, потом мальчишка отворачивается.

– Тебя действительно за этим туда послали? У твоих коллег были все возможности, но…

Он смаргивает.

– Как тебя зовут?

– У нас нет имен, – отвечает юноша.

– Совсем нет?

– Совсем нет.

– А почему?

Он явно хотел бы ответить, но не решается.

– Так почему?

– Потому что мы – умолкшие, – выговаривает мальчишка.

– Что это значит?

– У нас нет прошлого. Нет истории. Нет страны.

Похоже, он декламирует давно заученные строки.

– Нам отказано в этом. Но нам это и не нужно. Нам не нужно все это, чтобы знать, кто мы такие.

– И кто же вы такие?

– Мы – ожившее прошлое. Нас не забудешь. От нас не отвернешься. Мы – запечатленная память.

– В таком случае вы – реставрационисты, – делает вывод Шара.

Юноша молчит.

– Ты – реставрационист?

Он отворачивается.

– Оружие. Одежда. Машина, – перечисляет Шара. – Все это стоит немалых денег. Когда такие суммы перечисляют или передают из рук в руки, люди это замечают. Сейчас мы ищем тех, кто финансировал налет. И кого мы найдем? Уиклова? Эрнста Уиклова?

Никакой реакции.

– Он ведь богат и поддерживает Реставрацию, правда? Я смотрю, на его предвыборных плакатах часто изображают оружие… Если мы потянем за эту ниточку, мы ведь его найдем на другом кончике? Да, дитя мое?

Мальчик буравит взглядом столешницу.

Голос Шары звучит очень ласково:

– Ты не похож на закоренелого преступника. На человека, склонного к насилию. Тогда зачем тебе лезть в такие дела? Разве у тебя нет дома? Все это – грязные политические делишки. Я могу сделать так, что все это закончится. Могу сделать так, чтобы тебя отпустили.

– Я ничего вам не расскажу, – говорит мальчик. – Я не могу. Я – из умолкших. И это вы заставили нас замолчать.

– Боюсь, тут ты очень сильно ошибаешься.

– Ничего подобного! Много ты знаешь, женщина! – сердится мальчишка.

И снова окидывает ее злющим взглядом. А потом отводит глаза, но они против воли скользят по ее открытой шее и ключицам.

Ах, вот оно что. Он из староверов.

– Надеюсь, я не нарушаю никаких ваших правил, – обеспокоенно произносит Шара. – Тебя не накажут за то, что ты оставался наедине с незамужней женщиной?

– Ты не женщина, – цедит мальчишка. – Чтобы быть женщиной, нужно быть человеком. А шалотников мы за людей не считаем.