Аркаимский колдун - Александр Прозоров

– Конечно, нет!!! – возмущенно вскинулся раб. – Я Ченосик из рода росомахи, кровь от крови зверя храбрейшего! Неужели по мне не видно?

Андрей отрицательно покачал головой, и паренек тут же обмяк, словно из него выпустили воздух:

– Ну да… Оброс, голый. Всю зиму почти не жрамши… Но кровь росомахи себя еще покажет! – вдруг вскинул он подбородок. – Поверь мне, Еундрей, так просто все это не кончится!

– Андрей, – машинально поправил его студент, снова откинул голову на траву и опустил веки.

Долгих десять дней обоз катился на восток, от ручья к реке, от реки к колодцу. В пути к нему присоединились еще с десяток возков и несколько рабов. Мужчины разного возраста, но, в отличие от Ченосика, довольно крепкие. Из их хмурых переговоров Андрей понял, что все принадлежали к разным звериным родам: бобрам, рысям, лисицам, лосям и даже волкам. Славян среди пленников не оказалось ни одного. Все они были…

– Жрите, лесовики, – сказал однажды скиф, кинув на всех мешок кураги, и колдун сразу вспомнил: «лесовики»! Именно так назвали варяги напавших из березняка разбойников. Народ, про который Андрей в своем будущем и вовсе никогда ничего не слышал.

Разросшийся обоз наконец-то докатился до могучей полноводной реки, каковая могла быть только Доном. Скифы развязали всех рабов, кроме Андрея, и погнали разгружать повозки на бревенчатые плоты. Телеги с грузом эти примитивные паромы, похоже, не выдерживали. В несколько ходок все тюки, корзины и бочки были переправлены на восточный берег. Следом наступила очередь пустых колымаг.

Лошадей степняки заставили переплыть самих: сидели на краю плота и удерживали за морды, не давая хлебнуть воды и помогая двигаться.

Закончился весь этот тяжкий труд только ночью. Усталые люди расселись у костров, подкрепляя силы, – связанный колдун, как всегда, валялся в темноте возле телеги.

Неожиданно Андрей ощутил щекочущий аромат запеченной рыбы, услышал осторожные шаги…

– Еундрей, ты где?

– Ченосик? – отозвался студент.

– А-а, вижу… – Паренек уселся рядом, положил на траву тушку крупного окуня, аккуратно разломил вдоль хребта. – Обижаются люди на тебя, Еундрей. Тяжело всем приходится. Работы много, ладони в кровь. А ты лежишь и ничего не делаешь. Я им сказываю, ненавидят тебя сильно скифы, оттого и не развязывают. Вон, даже удавка с колдовскими рунами на шее и голове. А они мыслят, что за себя и тебя трудиться вышло.

Он отломил ломтик рыбы, положил колдуну в рот.

Андрей прожевал угощение и торопливо предложил:

– Развяжите меня! Я вам сразу покажу, чего умею!

– Поздно уже. – Ченосик дал ему еще рыбы.

– Развяжи, не пожалеешь!

– Видел я твои путы. Наглухо затянуты. Их резать надо.

– Ты развязан, чего не бежишь? – спросил его студент.

– Куда? – развел руками Ченосик. – Тут степь, прятаться некуда. Выследят скифы да изувечат, дабы прочим неповадно было.

– Развяжи, я проведу! Мне бы только освободиться!

– Ты же северянин, Еундрей, – покачал головой паренек. – Откуда тебе здешние тропы знать? – Лесовик положил ему в рот остатки рыбы и поднялся. – Пойду. Вестимо, всех уже на ночь вяжут.

С рассветом рабы, понукаемые плетьми и грозными окриками, загрузили телеги, собрались возле Андрея, бросая на него недовольные взгляды.

– Ничего, чужак. Мы тебе твою лень еще попомним… – пообещал кто-то из них.

Студент не ответил. Скифов рабы, понятно, боялись. Вот и решили отыграться на том, кто неспособен дать отпор.

Степняки скрутили невольникам руки за спины, прихватили шеи одной длинной веревкой и двинулись в путь, куда-то в северо-восточном направлении.

Путь по восточному берегу оказался намного тяжелее, нежели до переправы. Здесь длиннющий обоз шел от рассвета до заката и останавливался возле колодцев. Каждый вечер обозники забирали рабов и ставили их черпать воду. Вволю напоить две сотни лошадей удавалось только к полуночи, лесовики возвращались на привязь вымотанные и злые – и любви к вечно «отдыхающему» молодому чародею это не добавляло.

– Проклятый чужак! – Иначе о нем уже не вспоминали. И кабы не доброта Ченосика, быть бы Андрею всегда голодным. Именно паренек, когда невольники разбирали вечернюю или утреннюю пайку, урывал немного кураги или вяленых груш для связанного товарища, быстро напихивая ему полный рот.

Впрочем, к Ченосику остальные лесовики относились тоже с легким презрением. Хлюпкий мальчишка приносил мало пользы.

Но он хотя бы работал!

Обоз же катился и катился через степь, обрастая все новыми и новыми возками, подошедшими из местных кочевий. Рабов тоже становилось все больше. Но объем работы увеличивался еще быстрее!

На каждой стоянке степняки в первую голову отпускали лошадей на выпас, и расставлять возки в удобный табор рабам приходилось вручную. Воду из колодцев они качали для большего числа людей и лошадей, а сверх того многие воины теперь желали горячей пищи – и невольники, выбиваясь из сил, рвали и носили к кострам траву, поддерживая беспрерывно подбрасываемыми пучками ровное пламя.

Наконец, впереди блеснули воды просторного залива. Скифы засуетились, сортируя обоз. Часть отогнали в сторону и повели рабов сбрасывать груз, но большинство возков отважно въехали в воду и – благополучно покатились по воде.

Не совсем, конечно, по воде. Вода поднималась заметно выше колесных ступиц, бредущего на привязи Андрея она местами захлестывала до пояса. Однако студент-медик никак не ожидал, что на великой могучей Волге, одной из крупнейших рек мира, да еще на срединном течении существуют проезжие для обычных телег броды[1]!

За переправой обоз остановился на привал. Рабы перенесли на голове тюки и корзины с боящимся влажности добром, снова загрузили повозки.

В этот вечер несколько лесовиков даже пнули отдыхающего студента – вроде как случайно, укладываясь спать. Но – со всей силы. Стало ясно, что еще немного – и «бездельника» начнут бить.

Однако Андрею повезло – два ближайших привала случились возле ручьев, вдоль которых росли деревья и кустарник. Естественный водопой, нормальные дрова – лесовикам наконец удалось хоть немного отдохнуть, валяясь вечерами на привязи в ожидании еды и поднимаясь утром только перед выходом в дорогу.

Правда, на каждом из этих привалов к обозу пристраивались еще по нескольку телег – так что на третий вечер работы оказалось заметно больше, чем раньше.

Еще одна передышка случилась на пятый переход – скифы пригнали откуда-то сразу четыре десятка невольников. Однако отдыхать рабам степняки не позволили – после нового перехода обоз свернулся в табор в небольшой низинке, и там всех лесовиков погнали строить нечто вроде колодца: ворочать свезенные заранее огромные валуны, складывая из них пирамиду над вымазанной глиною ямой.

Андрей в это время лежал в тени возка. Он даже начал безмятежно насвистывать, когда мимо проходил какой-то незнакомый скиф: безбородый, белобрысый и в меховой безрукавке. С такой внешностью он запомнился бы молодому чародею. А раз нет – то наверняка был из последних обозов, недавно примкнувших к общей массе.

– Ты почему валяешься, дикарь?! – в недоумении остановился степняк.

– А меня не заметили, – с нахальной непосредственностью ответил колдун. – Повезло!

– Повезло? – засомневался воин.

– Или отвернулись, – предположил студент. – У меня узлы затянулись так, что не распустить. Вот никто ковыряться и не хочет.

– Ничего, – скривился скиф и потянулся за ножом. – Я знаю хороший способ. Ну-ка, встань!

Андрей послушно поднялся и повернулся к воину спиной. Медный клинок с затянувшимся шипением перепилил веревки – и в руках колдуна впервые за много-много дней возникла блаженная легкость.

– Бегом работать! – грозно прикрикнул скиф. – До темноты колодец должен быть готов!

– Слушаю и повинуюсь, господин… – Молодой чародей с наслаждением поднял руки сперва в стороны, потом вверх. Постоял так несколько секунд, потом опустил ладони на голову, содрал с нее липкую от пота повязку, смотал с шеи и отшвырнул в сторону. – Да-а-а!!!

Его душа, до того стиснутая в плотный кокон, будто посаженная в карцер, – вдруг ощутила свободу и с легкостью необычайной, словно вода из лопнувшего аквариума, выплеснулась наружу и растеклась далеко-далеко в стороны.

И внезапно вселенная снова стала звездной! Колдун ощутил сразу сотни, даже тысячи живых существ вокруг себя – птиц в небе, мышей в норах, рабов в колодезной яме, лошадей в обозе и целый табун на выпасе в стороне. Он чувствовал их всех, всех до единого! Их желания, надежды и страхи, их голод и жажду, и недовольство появлением вонючих чужаков.

На Андрея обрушилась лавина запахов – степных, костровых, обеденных, походных: вонь пота и аромат жареного мяса, тухлятина старой кошмы и благоухание впитавшего в себя солнечную систему ковыля. В него ударило море звуков – гомон людей, свист птиц, стрекот кузнечиков, топот копыт.