Если о нас узнают - Кейл Дитрих

единственный голос, который говорил колкости, сокрушался, когда я ошибался, и утверждал, что с первого раза у меня никогда ничего не получится, был голосом, который жил внутри моей головы.

Единственный голос, от которого я никогда не смогу сбежать.

Конечно, логически я понимаю, что мама не звонит мне через всю Атлантику, чтобы сообщить, что сегодня утром я пел подобно оголодавшей козе, но, несмотря на это, щеки сами собой начинают гореть. Когда вы познали стыд, он въедается в вашу кожу, словно татуировка. Ее можно замазать, но чувство неполноценности не сотрешь.

Альбом «В этом доме», под который я тренировался, резко прерывается, когда я поднимаю трубку.

– Привет, – говорю я. – Уже поздно, а ты не спишь.

Дома уже за полночь.

Когда она начинает говорить, меня охватывает знакомая смесь любви и страха. Искренняя любовь к собственной матери, смешанная с трепетом от того, что я не знаю, к чему это приведет. Сейчас у меня нет настроения для новых конфликтов, и я бы проигнорировал звонок, но единственное, что раздражает маму больше, чем возражения, – игнорирование.

– Привет, детка. Рада слышать твой голос. Я ходила поужинать с девочками после работы и засиделась допоздна, поэтому решила попробовать застать тебя перед тем, как ты ляжешь спать.

Я до сих пор не расслабился.

– Вообще-то, хорошо, что ты позвонила сейчас. Мы собираемся на интервью примерно через полчаса.

– О, значит, у тебя легкое утро?

Голос у нее веселый, но я прекрасно разбираюсь в двойных смыслах. Перевожу: «Я надеюсь поймать тебя на безделье, чтобы прочитать тебе лекцию об обязательствах и упущенных возможностях».

– Нет, я в спортзале. Все утро тренировался, – говорю я и попадаю в очередную ловушку.

– Ох, прекрасно. Ты уже работаешь над «е» в слове «безответный»?

Я приступил к этому. Но у меня никогда не было проблем со словом «безответный».

– Эм, нет, – я смеюсь, но выходит напряженно. – А стоит?

Слава богу, в спортзале нет никого, кроме Кигана, который проводил меня и стоит на страже у двери, лениво поднимая гантель и украдкой поглядывая на себя в зеркало. У меня такое чувство, что сейчас начнется такой разговор, который я не хочу вести на людях.

– Это звучало немного сбивчиво, да. Вчера в офисе я показывала Джоан видео, и мне было немного неловко. Я думала, вы уже работаете над «е».

Подождите, о каком видео идет речь? Когда я, черт возьми, успел облажаться с «е»? Все мои куплеты легко испортить, не так ли?

Не так ли?

– Я… Так и есть. Больше никто не заметил этого.

– Я заметила. – Ее смех звучит с надломом, вымученно и жестко. – Или это уже не в счет?

Мой мозг судорожно пытается придумать возможные ответы и ее предполагаемые реплики на мои слова, стараясь наметить пути мирного урегулирования конфликта. Но, видимо, я слишком долго отвечаю, потому что фальшивая жизнерадостность пропадает, когда она продолжает говорить:

– Ты всегда так защищаешься, когда кто-то пытается преподнести тебе критику, Рубен. Ты так же относишься к своим тренерам, когда они делают тебе замечания? Ты думаешь, что у тебя все получилось или что-то в этом роде? «Рубен не может сделать ничего плохого, потому что он в международном турне!» Поверь мне, это только начало пути, в котором тебе придется доказывать свою состоятельность, и не думай, что они не бросят тебя в…

– Нет, ты права, – поспешно произношу я.

«Пожалуйста, – тихо умоляю я про себя, – дай мне сегодня передышку».

– Конечно, ты права. Вот почему я тренируюсь. Я знаю, что могу добиться большего. Остальные сегодня утром тусовались и смотрели кино, но я решил этого не делать, потому что знал, что мне нужно потренироваться, прежде чем мы…

– Значит, ты ведешь себя асоциально, – прерывает она с ликованием. – Рубен, быть частью команды означает быть частью команды. Ты не можешь просто прятаться в своей комнате каждую свободную минуту. Ты должен налаживать связи и производить хорошее впечатление.

Я не могу победить. Знаю, что в этом нет смысла. Так почему же я продолжаю пытаться?

– Я часть команды. И всегда общаюсь со всеми.

– Ну, если только это не всегда. Тебе нужно уделять много времени и тренировкам.

Мы снова ступили на этот круг. А мама даже не замечает.

– Я так и делаю, – отвечаю слабо.

– Я слышала о какой-то ссоре.

Вот она, настоящая причина звонка. Наверное, она что-то видела, когда ходила выпить. Или кто-то заговорил об этом, и ей было стыдно, что она ничего не знает. И теперь я снова думаю о Заке, и все, что я хочу сделать, это повесить трубку и упорно делать жим ногами, пока вся боль не сменится мышечным истощением.

– Нет, никаких ссор, – вру я. – Это просто сплетни.

– Хорошо. – Конечно, нехорошо, что я ссорюсь со своими близкими друзьями. Хорошо, потому что… – Ты не можешь позволить себе заполучить репутацию дурного человека. Даже если что-то происходит за кулисами, ты должен оставаться профессионалом.

Я пытаюсь. Может быть, ей нужно позвонить Заку и прочитать ему эту лекцию?

– Абсолютно верно.

– Что это за односложные ответы?

– Извини, я не хотел. – Я ломаю голову, чтобы придумать безопасный способ сменить тему. – Куда ты ходила выпить?

– Кто сказал, что я пью?

Я перевожу взгляд на окно.

– Никто. Но сейчас час ночи. Я просто предположил.

– Что я не могу хорошо провести вечер с друзьями, не будучи алкоголиком?

Мне кажется, что я все еще могу спасти ситуацию.

– Конечно, можешь. Тебе стоит выпить пару коктейлей. Ты заслужила хороший вечер, чтобы просто повеселиться. В этом нет ничего плохого. Я бы тоже так хотел.

Теперь мама хихикает искренне.

– Ну, я выпила парочку. Заметно, что я пьяна?

– Нет, ты просто звучишь счастливой.

Это ложь, но я пошел на это, чтобы она расслабилась.

Мама постоянно дает мне конструктивную критику, но даже воображаемой критики с моей стороны достаточно, чтобы она выпустила когти. Комплименты, ласка и восхищение – вот единственные инструменты в моем арсенале, чтобы заставить ее втянуть те самые коготки. Иногда притворство – единственный путь к самосохранению.

– Я счастлива. Это был прекрасный вечер, – говорит она, и мне наконец-то удается расслабиться. Я успешно попал в более спокойные воды.

Кто-то входит в зал, и я поднимаю взгляд. Это Джон. Он направляется ко мне и молча садится на соседний тренажер. Когда он оказывается достаточно близко, чтобы мне удалось дотронуться до него, я хватаю парня за руку и шепчу: «Помоги».

Джон прищуривается и делает пару шагов назад.

– Рубен! – зовет он, отдалившись на достаточное расстояние, чтобы не орать в телефон. – Нам пора идти!

– Мам, подожди, – быстро говорю я. – Буду через минуту.

– Автобус отправляется, – поет Джон.

– Господи Иисусе, – шиплю я маме, как будто она заговорщица.

– Нет-нет, – тепло говорит она. – Похоже, тебе отдали приказ.

– Я знаю, знаю, – отвечаю я. – Мы можем поговорить в автобусе? Но там у нас не будет много личного пространства.

– Нет, ты иди, мне все равно уже пора спать.

Это один