В кого влюбляются парни? - Макс Ярский

– Дань! Мы вообще-то не про Рождество снимаем! – встрял я.

– Надо бы тебе сделать «снежного ангела», – не слушая меня, продолжил он. – Девчонки обожают всю эту чепуху. Давай найдем местечко во дворе, ты ляжешь и подвигаешь руками и ногами.

– Не лягу! – отказался я. – Мы вообще-то не в Европе и за собаками никто не убирает. Не хватало измазаться невесть чем!

– А мы найдем девственно чистый снег!

– Интересно, где? – скептически заметил я.

Но Даня не ответил и потащил меня на детскую площадку.

Мы увидели на качелях девушку. Она сидела неподвижно, снег падал, ее плечи и шапочка были уже белыми.

– Какая прелестная картинка! – обрадовался «режиссер» – Надо срочно снимать, а потом подумаю, куда вставлю. Будет типа фона… Макс, ты встань вот здесь, пусть качели окажутся позади и чуть слева. О, как здоровски смотрится эта одинокая печальная фигурка на заднем плане. Дружище, не выходи из кадра! Сделай лицо погрустнее.

Я встал там, где требовал Даня, он начал увлеченно снимать. За моей спиной, видимо, что-то происходило, потому что он вдруг поднял руку и громко сказал:

– Прошу вас, не двигайтесь!

– Ребята, вы чего? – раздался знакомый голос.

И я резко обернулся. Девушка приближалась к нам. Это была Луиза.

– Черт побери! – пробормотал мой друг. – Только этого нам не хватало. Приветик, Лу! – громко сказал он и натянуто улыбнулся. – А мы тебя и не узнали! Богатой будешь! И чего ты тут сидишь?

– Просто так! – нехотя ответила она и поцеловала Даню в щеку. – Привет!

И девушка потянулась ко мне. Но это было уже выше моих сил. И я уклонился. Я думал, что она наконец успокоилась. Но, судя по ее лицу, вовсе нет. Луиза смотрела на меня жадно, ее глаза начали увлажняться и заблестели. При расплывчатом свете фонарей ее лицо выглядело даже хорошеньким, вьющиеся от природы волосы выбились из-под берета, от таящего на них снега они закручивались в колечки и казались пушистым черным облачком в завитушках. Огромные глаза Лу гипнотизировали меня. Я начал напрягаться и ощутил ставшую уже привычной неловкость в ее присутствии. Спас положение Даня.

– Ты, наверное, замерзла, – заботливо проговорил он. – Иди домой!

– А может, я хочу с вами побыть! – ответила она, не сводя с меня глаз. – Мы совсем перестали видеться! А ведь столько лет учились в одном классе. Макс, ты совсем мне не звонишь, – жалобно добавила она.

– А когда ему? – засмеялся Даня. – Учеба, зимняя сессия, к тому же любовь!

Он сделал упор на последнем слове, и я понял, это специально, чтобы Лу поняла намек и оставила меня в покое.

– Да что вы можете понимать в любви-то? – с горечью произнесла она, отвернулась и пошла в сторону своего дома.

Я машинально сделал шаг за ней, на душе было неприятно, уж очень потерянной выглядела Лу. Но Даня схватил меня за локоть.

– Не надо! Пусть идет! – сказал он. – И молодец, что с ней не общаешься! Быстрее поймет и забудет!

Лу остановилась. Потом повернулась и быстро пошла к нам.

– Что-то еще? – сухо спросил Даня.

Она остановилась напротив меня.

– Ты жесток! – сказала Лу. – Ты ведь даже на мое письмо не ответил. Неужели так трудно было написать хоть пару слов! Или это намек, что вообще больше не хочешь со мной общаться? А может, я уже и в «черном списке»?

– Какое письмо? – удивился я.

– А ты не получил? – оживилась она.

– Знаешь, я почту пару дней не проверял. Хорошо, я сегодня же посмотрю! – пообещал я. – А что там? Раз уж мы встретились, то можешь сказать все на словах.

– На словах так не получится, – тихо ответила она, отвернулась и быстро пошла к своему дому.

Мы молча проводили ее взглядами. И когда Лу скрылась в подъезде, посмотрели друг на друга. Мне все еще было неприятно. Эта затянувшаяся история начала раздражать, а мне не хотелось выходить из безмятежного состояния счастья и влюбленности, в котором я находился последнее время.

– Кто б меня так любил! – со вздохом заметил Даня.

– Уверяю, это не так приятно, как кажется на первый взгляд. Чувствуешь себя мерзко, словно совершаешь что-то подлое! – ответил я. – Но не могу же я из жалости делать вид, что Лу меня интересует. Это гадко!

– Согласен! – кивнул он и внимательно на меня посмотрел. – Зато у тебя появилось нужное мне выражение лица. Зафиксируй эти эмоции!

– Знаешь, всякое желание пропало сниматься! – сообщил я.

– А как же признание? – не унимался он. – Давай хотя бы просто скажешь: «Грустно жить на свете без любви!»

Я посмотрел в камеру, Даня махнул рукой, и я повторил эти слова. Но мой друг на этом не остановился. Он все же заставил меня улечься на нетронутый снег и сделать «снежного ангела». И пока я синхронно двигал руками и ногами, он снимал с разных точек.

Вернулся я домой почти в час. И первым делом проверил почту.

Письмо от Лу:

«…я знаю, любимый, совершенно точно день и час, когда я всей душой и навек отдалась тебе. Возвратившись с прогулки, я и моя школьная подруга, болтая, стояли у подъезда. В это время подъехал автомобиль… Ты взглянул на меня теплым, мягким, обволакивающим взглядом и ласково улыбнулся мне – да, именно ласково улыбнулся мне и негромко сказал дружеским тоном: «Большое спасибо…»

Вот и все, любимый; но с той самой минуты, как я почувствовала на себе твой мягкий, ласковый взгляд, я была твоя. С этого мгновения я полюбила тебя… поверь мне, никто не любил тебя с такой рабской преданностью, с таким самоотвержением, как то существо, которым я была и которым навсегда осталась для тебя…

Ты был для меня – как объяснить тебе? любое сравнение, взятое в отдельности, слишком узко, – ты был именно всем для меня, всей моей жизнью. Все существовало лишь постольку, поскольку имело отношение к тебе, все в моей жизни лишь в том случае приобретало смысл, если было связано с тобой. Ты изменил всю мою жизнь.

Ах, сколько я делала глупостей! Я целовала ручку двери, к которой прикасалась твоя рука… По вечерам я сотни раз под каким-нибудь предлогом выбегала на улицу, чтобы посмотреть, в какой комнате горит у тебя свет, и сильнее ощутить твое незримое присутствие.

…я искала встречи с тобой, я хотела, чтобы после долгих сумеречных лет тоски по тебе ты меня узнал, хотела, чтобы ты заметил меня, полюбил… непрестанно думая о тебе, я обольщала себя мыслью, что и ты часто вспоминаешь обо мне и ждешь меня; как могла бы я жить, зная, что я для тебя ничто, что даже мимолетное воспоминание обо мне никогда не тревожит тебя!»

Не было ни подписи, ни комментариев. По стилю я понимал, что Лу не сама это сочинила, а воспользовалась отрывками из какого-то произведения. Я забил в поисковик цитату, открыл ссылку и узнал, что это новелла Стефана Цвейга «Письмо Незнакомки». Я не удержался и прочитал весь текст, тем более по объему он был не очень большим. Сюжет оказался душераздирающим: некая девушка с детства влюблена в известного писателя, но не смеет ему признаться, они периодически пересекаются, но он никогда не узнает ее. И это письмо, в котором она решается рассказать ему всю свою жизнь, – предсмертное. Читая, я испытывал двоякое чувство. С одной стороны, я был захвачен гением классика, жалел несчастную, сочувствовал ее горестям, но с другой – понимал, что это произведение полностью попадает в какое-нибудь модное по тем временам литературное течение. И этот завуалированный призыв к рабской любви, бессловесной преданности, безоговорочной покорности обстоятельствам возмущал меня. Я знал, как сильно может влиять литература на умы. И чем талантливее автор, тем сокрушительней это влияние. Одно время я увлекался Гете. И первым делом прочитал роман «Страдания юного Вертера». Он произвел на меня впечатление. Но потом я узнал, что во времена Гете это произведение вызвало целую волну самоубийств среди юношей, названную «эффектом Вертера». И роман из-за этого запретили во многих странах. Литературное течение, к которому принадлежал Гете, называлось «Буря и натиск». Характеризуется отказом от культа разума, свойственного классицизму, в пользу предельной эмоциональности и описания крайних проявлений индивидуализма.

Я заглянул в Википедию, почитал о С. Цвейге. Он творил почти на век позже Гете, но предельная эмоциональность роднила их стили. Кроме того, оказалось, что писатель в конце жизни совершил двойное самоубийство, уговорив молодую жену принять одновременно смертельную дозу снотворного.

Мой ответ Лу:

«Я прочитал твое послание. Вернее, оно не твое, ты воспользовалась новеллой Цвейга. Ценю твою креативность, но мне больше по душе, когда люди находят собственные слова, чтобы выразить то, что они чувствуют, а не списывают из книг. И к тому же вообще не вижу смысла в подобных посланиях, ведь мы все уже обсудили.

Луиза, мне кажется, ты идешь по неверному пути! Не стоит так унижаться передо мной, это моего уважения не прибавит. Мне тебя искренне жаль, но твое нежелание изменить ситуацию начинает уже сильно напрягать. А такие романы… Ты пойми, это ведь всего лишь литература! И не стоит распалять себя такими сюжетами. А я думаю, с тобой именно это и происходит. Я читал, что определенные литературные течения рождают устойчивые мифы в сознании, к примеру, что любовь не может быть обоюдной, один любит по-настоящему, а другой только позволяет, что любовь обязательно должна быть несчастной, взаимность ее лишь губит, что истинная любовь может быть одна и на всю жизнь и так далее. Знаешь, думаю, не стоит засорять свои мозги навязанными стереотипами, ведь это только твоя жизнь, а вовсе не придуманный роман! И если я тебя не люблю и никогда не полюблю, то это еще не конец света! На нас влияет все – и искусство и литература, но научись четко понимать, что тебе во благо, а что во вред.