Запечатанное письмо - Эмма Донохью

Гарри показалось, что адвокат смотрит на него с самодовольным видом палача.

— Хорошо, — едва слышно произнес он. — Все, что понадобится.

Миссис Уотсон трагически воздела руки к потолку.

— Если когда-либо мужчина заслуживал счастья…

— Да, но развод не имеет ничего общего со счастьем, — подчеркнуто произнес Бёрд, едва ли не шутливо покачивая пальцем. — Люди, несведущие в юриспруденции, частенько ошибочно полагают, что он является правовым инструментом, предназначенным для спасения неудачного брака. Тогда как развод освобождает добродетельного супруга от безнравственной половины.

Уотсоны в унисон закивали.

— И здесь мало того, чтобы один из вас был виновным, — строго сказал Бёрд своему клиенту, — но чтобы и другой был невиновен.

— Вы имеете в виду в супружеской измене? — Гарри удивился. — Уверяю вас…

— В данном случае больше всего меня тревожит опасение, — пояснил юрист, снова сооружая башенку из своих пальцев, — что из всех незначительных упущений вам могут предъявить обвинение в том, что вы предоставляли миссис Кодрингтон излишнюю свободу.

— Вы женаты, мистер Бёрд? — осведомился Гарри.

— Нет, адмирал, не женат; слишком часто на моих глазах брачное судно терпело крушение, чтобы я сам счел возможным довериться его шпангоуту, — заявил Бёрд, явно довольный найденным им морским сравнением.

— В течение пятнадцати лет я всеми силами старался поддерживать мир в семье, — с негодованием прорычал Гарри. — А для этого приходилось держать мою жену на длинном поводке. Если она действительно была… если она завела… э-э… преступную связь, то я могу сказать одно: я этого не знал.

— Так-таки ничего?

— Мистер Бёрд, вы сомневаетесь в слове адмирала?!

— Отнюдь, мадам…

У Гарри начались рези в желудке. «Каким же безнадежным слепцом я был! Понятия не имел, что люди посмеиваются за моей спиной!»

— Почти все время я посвящал своему служебному долгу.

— Существует еще возможность, что сторона ответчицы будет доказывать remissio injuriae, что означает, что вы должны были догадаться и давно уже простить ее вину, — объяснил Бёрд. — И тогда присяжные могут решить, что вы сами во всем виноваты и все прочее.

— Прощение — это… — высокопарным шепотом произнес преподобный.

— О, там, на Божьем суде, способность прощать почитается одной из высших добродетелей, — с усмешкой перебил его Бёрд, — но, боюсь, здесь, в нашем грешном земном суде, — напротив. Извинительно и понятно, когда жена прощает мужа, особенно если у нее есть дети и ей некуда пойти, но муж… — Он сокрушенно покачал головой.

— Уверяю вас, мистер Бёрд, я и не подозревал, что мне было что прощать, — с трудом признался Гарри. — Да, я знал, что моя жена не лишена недостатков, но ни в коем случае не… Я находился под впечатлением, что страсть не могла увлечь ее до такой степени…

Все устремили на него недоверчивые взгляды. Учитывая эксцентричное поведение и взбалмошные капризы Хелен, она, безусловно, была натурой страстной и непредсказуемой. Но каким образом в присутствии дамы он может объяснить свое давно устоявшееся представление, что после того, как она родила двоих детей, все ее желания… так сказать, переместились к северу от экватора?

Бёрд милостиво кивнул:

— И наш адвокат представит вас как любящего супруга, который, хотя и замечал в своей жене некоторое легкомыслие, отказывался думать о ней плохо до случая с телеграммой, оставшейся без ответа.

«Телеграмма без ответа!» Это похоже на название рассказа о привидениях из популярного журнала.

— Если бы вы ее знали… — Гарри обхватил руками голову. — Она еще такой ребенок! Вечно играет роль какой-нибудь игривой героини из ее любимых французских романов. Однажды, после случайной встречи с принцем Уэльским на каком-то приеме, она хвасталась, что он влюбился в нее, вы помните, миссис Уотсон?

Та кивнула, сурово поджав губы.

— Я с самого начала привык не обращать внимания по меньшей мере на половину болтовни Хелен. Каждый из нас жил своей жизнью…

— Ага! Но это расценивается как невнимательность, небрежное отношение к своему долгу мужа… — предупредил Бёрд, многозначительно подняв палец.

— Поможет ли то, что сейчас адмирал установил в доме определенные строгие правила? — поинтересовалась миссис Уотсон. — Он всегда спрашивает ее о том, куда она собирается идти, и, если не одобряет ее намерения, запрещает покидать дом.

Бёрд улыбнулся:

— Парадоксально, но это сделает невозможным для… как зовут этого агента?

— Крокет, — подсказала она.

— Да, для Крокета собрать какие-либо доказательства. Нет, ваша проблема, — он обернулся к Гарри, — похожа на проблему полицейского, который видит в переулке подозрительного субъекта. Погнаться за ним и тем самым предотвратить преступление или дождаться, пока этот тип разобьет окно, что позволит арестовать его.

В голове у Гарри снова началась тупая пульсирующая боль.

— Нет, адмирал, вам придется действовать очень тонко, — сказал Бёрд. — Пожалуйста, иной раз вы можете сделать ей замечание по поводу отсутствия внимания к вам или к детям, но никоим образом не препятствуйте ей встретиться с любовником.

Это кажется ему нереальным: какой-то любовник, безликий призрак, силуэт на проекционном фонаре, страстно прижимающий ее к сердцу.

— Сдерживайте свои чувства и помните, что, скорее всего, у нее не осталось добродетели, которую следует спасать.

Гарри судорожно сглотнул.

— И сколько времени все это будет тянуться?

— Это зависит от того, какие доказательства сумеет собрать Крокер в Лондоне и мои агенты на Мальте, — заключил Бёрд.

— «Не заточив меча, не наноси удара!» — торжественно продекламировала миссис Уотсон.

В эти дни вера служила слабым утешением для Гарри. Он вознес короткую благодарственную молитву за выздоровление Нелл. А в отношении Хелен даже не знал, чего и просить у Бога.

После возвращения семьи с Мальты по воскресеньям он водил девочек в церковь на Экклестон-сквер; он встретил там всего одного-двух знакомых соседей и выслушал скучные проповеди о противоречиях церковной реформы. Сегодня он оставил Нэн дома развлекать выздоравливающую сестренку. (Вчера он застал их в классной комнате за шумной игрой в чехарду: какое счастье, что дети ничего не замечают!) Он собирался пойти в церковь на Итон-сквер, куда ходил в детстве, «для разнообразия», как объяснила Хелен неестественно веселым тоном. На самом деле он чувствовал необходимость поскорее уйти, пока не поддался приступу ярости, который заставит его орать на нее и опрокидывать все эти столики и этажерки. Ему приходилось переносить опасность кораблекрушения, но и тогда он не чувствовал себя таким беспомощным.

В пятьдесят шесть лет походка у него остается легкой, как у спортсмена. (Прохожие часто удивленно вскидывают на него голову; благодаря своему огромному росту он всегда выделяется над толпой.) Сегодня он явился на Итон-сквер намного раньше начала службы. И убивал время прогулкой по кладбищу, навестил могилу, где покоятся его родители, старший брат и старший сын Уильяма. Оба мальчика утонули; Гарри поразил тот факт, что море взяло свою дань у каждого поколения Кодрингтонов.

Пятнадцатилетний Гарри сочинял стихи в дортуаре школы Харроу, когда пришла печальная весть: внезапно набежавшая крутая волна опрокинула лодку, в которой был его брат, красавец Эдвард. Когда прошел срок траура (он ничего никому не говорил, но все знали о трагедии), открылась вакансия гардемарина на усмотрение их отца: назначение Гарри на корабль взамен погибшего сына было бы принято без вопросов. Хотя в пятнадцать лет поздно было начинать морскую службу и Гарри плохо знал евклидову геометрию и тригонометрию — два кита образования в Морской академии, — он сразу решил воспользоваться этим шансом. Он понимал, что служба на море будет опасной, но его неудержимо влекло к приключениям.

Только сейчас, склонив голову перед могилой Кодрингтонов, расположенной по соседству с домом, где он жил в детстве, Гарри вдруг с волнением осознал, что занял место погибшего брата. Как своевольно распоряжается нами судьба!

Зазвонил колокол, созывая прихожан: Гарри вошел в маленькую тесную церковь и нашел служку, чтобы заплатить за место на лавке. Портьеры стали еще более выцветшими и пыльными, с тех пор как он бывал здесь. Шла знакомая, утешающая литургия: он может закрыть глаза и снова представить себя мальчиком. Но по какому-то случайному совпадению слова проповеди взяты из Книги притчей Соломоновых о добродетельной жене: «Крепость и красота — одежды ее. Она наблюдает за хозяйством в доме своем и не ест хлеба праздности. Встают дети и ублажают ее, и муж хвалит ее».

Гарри старался не слушать, но монотонное перечисление викарием достоинств супружеской жизни против воли проникает в мозг. Ему видится застывшее лицо утонувшего брата с широко раскрытыми глазами. И вдруг Гарри почувствовал, что его сейчас вырвет.