Шофер (Управдом, часть 3) - Андрей Никонов

Гриша замотал головой, показывая всем своим видом, что сказать ему нечего.

— Жаль. Ладно, Блоха, бывай. И смотри, если повстречаю тебя ещё раз на узкой дорожке, одной ногой не отделаешься, вторую выдерну и заместо головы приставлю, — пообещал Травин, и вышел из палаты.

Зуля, едва Сергей ушёл, сел на кровати и сунул ноги в ботинки. Он попытался встать, пошатнулся, едва не упал, но кое-как всё же удержался, хватаясь за что придётся, и направился к выходу.

— Вам нельзя ходить, товарищ больной, — и тут вмешался пухлый. — Сейчас же вернитесь на место, или я доктора позову.

— Слышь, ты, жирдяй, в подушку хлапай, — Блоха немного пришёл в себя, — а не то я тебе эту самую подушку в хаву замастырю. Илюха, ты куда?

Рыжий только рукой махнул, чудом сохранил равновесие и выбрался в коридор. Там он, держась за стенку, добрёл до чёрной лестницы, как есть, в халате с завязочками позади и голой задницей, спустился вниз, прихватив по пути чьё-то старое пальто, и уже в этом пальто очутился на улице. Шёл он сначала мелкими шажками, но потом, кое-как разогнав кровь, задвигал ногами пошустрее. Травин следил за ним с другой стороны улицы. Зуля не оборачивался, не пытался рассмотреть, нет ли слежки, он хотел было взять извозчика, но никто не решился везти замотанного бинтами человека в дырявом пальто и стоптанных ботинках.

До Преображенской площади рыжий добирался не меньше получаса, Сергей успел купить у уличного торговца крендель с маком, выпил кружку кваса на углу Стромынки и Ермаковской, и догнал Зулю уже у ресторана братьев Звёздных. В «Звёздочку» рыжий заходить не стал, обошёл здание со стороны Генеральной улицы и вошёл во флигель, в ту же самую дверь, где Травин буквально вчера был вместе с Ковровым.

Преследователь повернул обратно, он выяснил всё, что хотел, даже особо не надеясь на это — вообще Травин спросил Блоху про скрипача, чтобы тот потом вопросы начал задавать и те, кто Пилявского порешил, зашевелились бы и себя обнаружили. Но тут он, что называется, в точку попал, Зуля себя сначала выдал, а потом, скорее всего, настоящих убийц сдал, оставалось только неясным, участвовали в этом только двое, Пётр и Павел, или ещё и их командир, офицер со шрамом на лице. Обдумывая это, Травин и не заметил, как дошёл до дома, а потом толкнул дверь в свою комнату. И сразу переключился на другую проблему — на кровати, поджав под себя ноги и листая июньский выпуск журнала «Мотор», сидела племянница убитого Пилявского, Лена Кольцова.

Глава 13

Глава 13.

О том, что он теперь жених, Сергей узнал от Пахомовой, когда проведывал Дмитрия Степановича. Старик сдал окончательно, и Травина не узнал, приняв молодого человека за своего бывшего командира, всё порывался встать и отгладить несуществующий штабс-капитанский мундир. Пришлось дать двойную дозу успокоительного, чтобы угомонился.

На ночь Кольцова осталась комнате Травина, а утром вытащила из шкафа парадную рубаху, заставила надеть новые, ещё не разношенные штиблеты и потащила на Варсонофьевский. Молодой человек на короткое время почувствовал себя комнатной собачкой, на которую нацепили ошейник, но возражать пока не стал. Лена в постели вела себя раскрепощённо, насчёт женитьбы сразу успокоила, заявив, что ей и одного мужа вполне хватает, и обещала накормить превосходным обедом — пока что минусов в их отношениях Сергей не находил.

— Глаша такого поросёнка делает, ты свои пальцы не оближешь, а откусишь, — сказала она. — Но только в час дня, а до этого будь паинькой, изобрази из себя моего воздыхателя. Ну там ласковое слово скажи, взгляд страстный брось, тётя Яна тогда от меня на время отстанет. А ещё сегодня у нас Протазанов будет из Межрабпома, обещал с собой привести актёров из нового фильма «Закройщик из Торжка». Я ещё не смотрела, говорят, очень смешной. Ты ведь любишь кино и актёров?

Сергей пожал плечами, немые чёрно-белые фильмы были наивными и наигранными, но за неимением других — вполне сносными. От актёров требовали определённой внешности, контрастной, чтобы она выделялась на плёнке из серых интерьеров, поэтому мужчины подводили тушью глаза, красили волосы в чёрный цвет и подчёркивали губы тёмной помадой — использовали чисто женские уловки, но в жизни в большинстве своём оставались нормальными людьми.

До дома Лацисов молодые люди добрались пешком — ночью прошли грозы, размыв грязь на булыжных мостовых, город очистился, заблестел, да и погода установилась солнечная и тёплая, по-настоящему летняя, как и должно быть в начале августа. Старательно обходя лужи, Сергей и Лена разговаривали обо всяких пустяках. Она рассказывала, как учится в университете и как им жилось после революции, когда её отец поначалу пропал, а потом появился, он — как придумал прицепить немецкое магнето к советскому мотоциклу и лежал в психушке. Тему гражданской войны и особенно то, что было до неё, Травин старательно обходил, к тому же история про лечение в психиатрической больнице вышла смешной и неожиданно интересной. Кольцова настолько заслушалась, что чуть было не попала под извозчика на Сретенке.

— Значит, в автопробеге ты участвовать не будешь? — уточнила девушка, отряхивая сарафан.

— Чем больше вес, тем медленнее мотоцикл едет, — пояснил Сергей, — это как жокей на бегах. Меня разве что тяжеловоз потянет или грузовик.

Лена смерила молодого человека оценивающим взглядом, и перевела разговор на предстоящий обед. Янина Иосифовна Лацис была ответственным работником центрального аппарата Главлита и близкой подругой бывшей жены наркома Луначарского, а ещё членом партии большевиков с дореволюционных времён и обладателем партийного нагана. В свои сорок пять, несмотря на внушительную комплекцию и плохое зрение, располагавшие к лени, она оставалась бодрой и активной, участвовала в каких-то обществах и движениях, и опекала, а точнее допекала столичные театры и кинофабрики. А ещё тётя Кольцовой любила светскую жизнь и не пропускала приёмы в советских организациях и иностранных посольствах. У себя дома она устраивала нечто вроде смотрин, где её соседи, такие же ответственные работники ОГПУ, ЦК и Совнаркома, встречались с артистами и режиссёрами, вкусно ели, от души пили и старались разговаривать о чём угодно, кроме работы.

— Ну и я там зачем? — Сергей подхватил Лену на руки и перенёс через большую, во всю улицу, лужу, — я не актёр и не чекист.

— Я же тебе объяснила, тётя Яна хочет, чтобы я вышла замуж за нормального мужчину, а не за хлюпика навроде Пашки. Вот я тебя и покажу, пусть порадуется, она ведь, в сущности, тётка неплохая и относится ко мне хорошо, особенно после того, как папы не стало.

Травин при упоминании одного из братьев Пилявских уже рот раскрыл, чтобы сказать, что милиция поймала одного из убийц, точнее — соучастника, но тут они подошли к подъезду.

— Веди себя свободно, — дала Кольцова последнее наставление, ничуть не смущаясь постового, сидящего в холле, — не стесняйся. Захочешь на пол высморкаться или ухо пальцем почистить, так даже лучше, а то разведут буржуазные порядки, словно мы не в Советской России, а где-нибудь в Париже или Берлине. Ну вот, проходи. Тётя Яна, я не одна, со мной Серёжа!

Янина Павловна в нарядном укороченном балахоне и туфлях на низком каблуке стояла в коридоре, сложив руки на животе и поблёскивая очками.

— Без цветов явились, юноша? И правильно, пусть на Западе профурсеткам веники дарят, а то взяли моду подражать. Что это?

— Эклеры, — Травин протянул Глаше, выскочившей из кухни, бумажную упаковку. — Лена сказала, ваши любимые.

В кондитерскую он заглянул, несмотря на возражения Кольцовой, тортик или сладости отлично подходили для первого знакомства. Лена обозвала это своим любимым словом «мещанство», а потом долго выбирала трубочки с заварным кремом, и по дороге слопала две.

— Как мило и современно, — Пилявская картинно всплеснула руками, — герой революционной войны, и в то же время галантный мужчина. Гости будут через час, а пока, Леночка, иди-ка на кухню к Глаше, ну а вы, молодой человек, помогите Генриху Яновичу передвинуть мебель.

И Сергей помог Генриху Яновичу. Лацис сидел в кресле-качалке, курил, читал «Красный спорт», протирал лысину платком и давал ценные указания. Травин переставил тяжёлый, красного дерева буфет, собрал и раздвинул большой овальный стол, принёс от соседей дополнительные стулья, а из кладовой — табуреты. Хозяин дома было решил ещё и люстру перевесить, но тут Глаша принесла накрахмаленную белую скатерть и начала расставлять приборы. Пилявская выставила мужа в кабинет, распахнула смежные двери в гостиную, где стоял большой рояль. Его тоже надо было