Закон забвения - Роберт Харрис

на латыни, но ему не составило труда перевести: «Оливер, протектор Английской, Шотландской и Ирландской республики. Родился 25 апреля 1599, инаугурирован 15 декабря 1653, умер 3 сентября 1658. Здесь он покоится».

Нэйлер медленно опустил медальон обратно в гроб, позволив серебряной цепочке собраться в лужицу на груди протектора, и сделал шаг назад. Бог свидетель, он не питал любви к этому человеку, но считал, что осквернить его могилу означает опуститься даже ниже своего врага.

– Это Кромвель, без сомнения.

Парламентский пристав распорядился, чтобы гроб вынесли на главную площадь аббатства, чтобы народ мог увидеть тело за плату в шесть пенсов с каждого, а тем временем возобновилась эксгумация остальных цареубийц. Айртон, лорд-наместник Ирландии, пролежал в земле дольше всех, девять лет. Труп атрофировался, усох и почернел. Зато Бредшоу, похороненный всего четырнадцать месяцев назад, был зеленым, а когда подняли крышку, смрад распространился такой, что ближайших к гробу рабочих стошнило.

На исходе короткого зимнего дня три трупа погрузили в телегу и повезли к таверне «Красный лев» в Холборне, чтобы устроить пародию на первоначальное прощание с телом Кромвеля. От желающих заплатить за зрелище, несмотря на вонь, распространявшуюся от трупа Бредшоу, не было отбоя.

Утром 30 января Нэйлер ехал на лошади вслед за кусками плетня, на которых трупы тащили по улицам к Тайберну, где скопилась толпа в несколько тысяч голов, чтобы посмотреть, как их вздернут на виселицу. Когда тела закачались на ветру, общественный палач спустился с лестницы и заметил:

– Я бы отрезал старому Ноллу хрен и яйца, кабы они так не усохли.

Нэйлер повернулся к нему спиной. После полудня трупы сняли и обезглавили. Чтобы рассечь затвердевшую шею Кромвеля, потребовалось восемь ударов топором. Затем трупы сбросили в общую могилу, а головы сложили в мешок, чтобы нанизать на двадцатифутовые шесты и выставить у суда в Вестминстер-холле.

Нэйлер проследил за исполнением этих процедур, а с наступлением сумерек направился прямиком в публичный дом на Милфорд-лейн, где взял первую из предложенных женщин. Ему было все равно, старая она или молодая, красивая или уродливая; все, чего он хотел, – это слиться с живой плотью. Позже ночью в своей спальне он впервые за многие годы не зажег свечу под портретом Сары. Он не мог смотреть на нее и не вынес бы ее взгляда.

Наутро он отправил Ноксу записку, что заболел.

В последующие дни Нэйлер оставался у себя в комнатах, по большей части лежал в постели, никого не принимал, а еду слуга оставлял ему перед дверью. Такие припадки черной тоски преследовали его с юности. Иногда они длились неделями. Вызывали их холодные сухие гуморы меланхолии, против которых не помогало никакое средство: ни отвар лаврового листа, ни настойка из чемерицы белой, ни конские пиявки для кровопускания.

Однажды утром, спустя три с небольшим недели его затворничества, в одиннадцать часов, его разбудил громкий стук в дверь. Он попытался его не замечать. Но громыхать не перестали. Наконец он накинул поверх ночной сорочки плащ, доковылял до двери и отворил ее настежь. В тусклом свете коридора обрисовался высокий мужчина, хорошо одетый.

– Мистер Ричард Нэйлер?

Нэйлер прищурил глаза. Слова доносились до него как бы издалека.

– Кто его спрашивает?

– Я капитан Томас Бридон, сэр. – Мужчина снял шляпу и поклонился. – Судовладелец, веду торговые дела с компанией Массачусетского залива в Америке, вчера прибыл в Лондон из Бостона. На таможне меня направили в Тайный совет, а ваш секретарь сообщил мне ваш адрес. Мистер Нэйлер, я хочу рассказать вам кое-что, что вас, как мне думается, заинтересует.

Глава 12

Снег в Кембридже начал таять в середине февраля. Офицеры слышали, как большие глыбы движутся у них над головами, сползая с крыши сарая и разбиваясь при падении на двор. Затем вернулся мороз и снова загнал их под одеяла. В течение нескольких дней они не видели Дэниела Гукина – он уехал в Бостон на сессию совета колонии Массачусетского залива, членом которого был избран. В ночь на понедельник, двадцать пятого, вскоре после того как полковники поняли, что он вернулся, снег снова повалил на мерзлую землю. Нед лежал без сна и слушал шорох, с каким он ложится, в очередной раз делая тишину внутри сарая более глубокой и мертвой. В окутавшем их глухом коконе едва мерцала свеча, и когда залаяла собака – было это значительно позже полуночи, – беглец поначалу не обратил на это внимания, так как лай доносился словно с расстояния полумили.

Но сомнений не было – Бонни действительно лаяла. Нед резко насторожился, растолкал Уилла, потом опустился на колени, выковырял перочинным ножом деревянную затычку и стал вглядываться в ночь через подзорную трубу. Четыре факела размытыми из-за снегопада пятнами перемещались гуськом по дороге по направлению к воротам. Уолли разглядел очертания двух человеческих фигур, тени которых мелькали на снегу. Одна несла мушкет с длинным стволом.

Он повернулся к Уиллу, уже вставшему.

– Они пришли, – сказал Нед. – По меньшей мере четверо.

Уилл кивнул, передал тестю его пару пистолетов, рассовал по карманам свои, а затем проворно спустился по лестнице, сжимая шпагу. Их план предусматривал разделение точек огня, чтобы создать впечатление более многочисленной силы.

Нед вернулся к наблюдательному посту. Факелы горели уже в середине двора. Подзорная труба стала бесполезной. Он убрал ее, высунул в дыру один из пистолетов и наклонил голову к стволу. На его стороне было преимущество высоты, футов десять.

Знакомое ощущение, как всегда перед схваткой. В груди ком, сердце стучит, какое-то странное ледяное спокойствие. Голос Оливера: «Никогда не жди, когда на тебя нападут, Нед. Всегда нападай первым, независимо от соотношения сил; укрепи дух, полагайся на Господа…»

Факелы приближались к сараю. Он выждал еще несколько секунд, давая Уиллу время занять позицию, потом прицелился в ближайший огонек и выстрелил. Ослепительная вспышка пороха. Оглушительный грохот. Запах опаленных волос. Нед видел, как факел упал, переложил в правую руку другой пистолет, снова прицелился, выстрелил и, не глядя, попал ли, бросил оружие на солому, схватил шпагу и бросился к лестнице. Уши так заложило от выстрелов, что он почти не слышал треска, с которым Уилл один за другим разрядил через дверной проем свои пистолеты. Ему показалось, что кто-то выстрелил в ответ.

Перепуганные коровы вскакивали на ноги. Дверь в сарай была раскрыта нараспашку. В лицо ему ударил морозный воздух, отражающегося от снега света хватило, чтобы различить Уилла, который стоял спиной к стене рядом с проемом со шпагой наголо, а разряженные пистолеты валялись у его ног. Нед гнал