Чаша с ядом - Бернард НАЙТ

– А как могло получиться, что вы ничего не знаете об этом вымышленном изнасиловании? – саркастически бросил Гай.

– Ей могло быть очень стыдно, и она не решалась рассказать нам, – ответил де Курси, убежденный теперь, что так оно и было на самом деле.

К младшему Феррарсу вернулся голос, но обуздать свой норов он не сумел.

– Кто отец ребенка, в данный момент не имеет никакого значения, – закричал он. – Она мертва, и я не смогу жениться на ней. Но кто-то лишил ее жизни, со злым умыслом заставив ее сделать аборт. Он лишил меня нареченной, и на карту поставлена моя честь. Я найду и убью его… а потом отца, и убью его тоже! – Он выхватил меч и с силой взмахнул им.

К этому времени вдоль низкой ограды двора выстроилась небольшая толпа зевак из близлежащих хижин, которые, затаив дыхание, глазели на эту неожиданную драму, скрасившую их унылый день.

Гвин и Томас смотрели на происходящее с противоположного конца двора, причем корнуоллец пребывал в нерешительности относительно того, стоит ли ему выступить и снести с плеч парочку голов. Но хозяин его не подавал знака, и ранг действующих лиц предполагал, что ему лучше не распускать кулаки.

Шериф, которому хотелось оказаться за тысячу миль отсюда, вмешался в надежде восстановить мир.

– Милорды, это очень тяжелый момент для всех нас, особенно для тех, кто был близок к покойной леди. Но нам надо заняться делом, если мы хотим поймать злоумышленника. Я хочу, чтобы вы взглянули на тело и подтвердили, что это действительно госпожа де Курси. – Он неохотно добавил: – Полагаю, коронеру для соблюдения формальностей тоже нужно нечто подобное.

В другой части маленького городка Эдгар вернулся к работе в аптеке Николаса. Он снова навещал Кристину и был унижен и оскорблен тем, что она в его присутствии оставалась апатичной, молчаливой и отрешенной. Несмотря на все жалкие потуги тетки Бернис сблизить их друг с другом, дочь городского старшины безучастно сидела в кресле у огня и лишь односложно отвечала на его выражения сочувствия.

Худой, кожа да кости, молодой человек обреченно сидел рядом с ней на табурете, прядь волос беспрестанно падала ему на лоб, а он отчаянно и безуспешно пытался придумать, что бы сказать такого, чтобы хотя бы тень интереса оживила ее прекрасное лицо. Эдгар испытывал противоречивые чувства. Одно мгновение его переполняла острая жалость к своей предполагаемой супруге, а в следующее он чувствовал себя так, словно живет в другом мире, где нет места незнакомке по имени Кристина. Снова и снова он гнал от себя тайную мыслишку, что никогда не сможет заставить себя жениться на ней – на женщине, которую, говоря библейским языком, знал другой мужчина.

Спустя полчаса он сдался и, испытывая неприличное чувство облегчения, придумал повод удалиться, сказав, что ему необходимо вернуться к своему учителю, хозяину аптеки.

Эдгар выскочил на главную улицу и побрел по ней мимо Карфуа, где свернул на Фор-стрит, на которой и располагалось заведение Николаса из Бристоля. По дороге чувство стыда за собственное непостоянство постепенно угасло и сменилось растущим гневом. Такое случалось с ним регулярно, стоило ему покинуть дом Риффордов и смешаться с другими людьми. Гнев его не имел конкретного приложения, он был направлен на всю мужскую половину рода человеческого. Откуда ему знать, может, тот человек, с которым он столкнулся на узенькой улочке, изнасиловал Кристину!

Он страстно желал найти этого мужчину и проткнуть его мечом – не только потому, что жаждал отомстить за надругательство над девушкой, но и потому, что из-за этого воображаемого мужчины вся его такая упорядоченная жизнь пошла кувырком. Его женитьба была под вопросом, люди станут показывать на него пальцем, как на возлюбленного замаранной женщины, и вдобавок его драгоценная учеба оказалась под угрозой из-за этих бурных событий.

Спеша к себе, Эдгар слепо натыкался на встречных, не обращая внимания на их протестующие возгласы и нащупывая рукоять кинжала, поскольку меча у него не было. Бормоча себе под нос, он молился всем святым, кого мог вспомнить, чтобы те сделали так, чтобы вот сейчас, сию минуту, насильник оказался бы перед ним, и уж тогда он подверг бы его невообразимым пыткам и нанес бы ему страшные раны острием своего кинжала.

Когда он наконец добрался до лавки врачевателя, к нему вернулось благоразумие. Вспыхнув от стыда, он убрал руку с рукояти кинжала и встряхнулся, сообразив, как нелепо и даже смешно вел себя. Такое впечатление, что именно близость к аптеке отрезвила его, заставив вспомнить о врачебной этике. Эдгар был искренним и честным молодым человеком, он читал о греке Гиппократе, отце всех врачей, который учил, что самое главное для целителя – здоровье его пациента. Он в смущении тряхнул головой, отгоняя дьявольские мысли, и распахнул дверь лавки.

Пахнувшие на него знакомые ароматы трав и бальзамов, изученная до мелочей и любимая обстановка мгновенно вдохнули в него спокойствие. У прилавка стояла женщина с маленьким мальчиком, покупавшая целебную мазь, которую Николас заталкивал костяным шпателем в крошечную деревянную бутылочку.

– Что вы думаете об этом, мастер Эдгар? Взгляните на руки этого молодца.

Николас был хорошим учителем и делился со своим учеником наблюдениями за каждым пациентом. На мгновение Эдгар позабыл свои тревоги и занялся постановкой клинического диагноза. Быстрый взгляд на кожу ребенка, покрасневшую на перепонках между пальцами, подсказал ему, что это чесотка.

– Правильно, Эдгар. А о чем бы ты спросил эту добрую женщину?

Ученик повернулся к встревоженной женщине, жене торговца с Мэри-Арчез-лейн:

– У вас есть еще дети, мадам?

– Еще трое мальчиков и девочка.

– Тогда помажьте и им руки этой мазью, потому что если они еще не заразились, то скоро это произойдет. Не помешает также осмотреть и другие места: не появились ли еще где-то такие вот чешущиеся пятна, хотя выше шеи смотреть необязательно, голову эта болезнь никогда не поражает.

После того как женщина, взяв мазь, ушла из лавки, Николас одарил своего ученика лучезарной улыбкой за проявленный медицинский талант и сообразительность. Аптекарь был коротышкой лет сорока, с бледным и одутловатым лицом и преждевременно поседевшими волнистыми волосами. Пять лет назад его поразил паралич лицевого нерва, и с той поры левый уголок рта и левое веко у него опустились вниз, а щека обвисла, как пустой кожаный мешочек. Рот аптекаря закрывался теперь плохо, и из уголка текла слюна, которую он постоянно вытирал тряпочкой. Николас поинтересовался, как идут дела в доме Риффордов, и искренне посочувствовал нынешнему положению Эдгара.

Молодой человек из Топшема был его единственным учеником, и Николас старался быть добрым и внимательным учителем, на что Эдгар отвечал прилежной работой и усердным учением. Некоторое время они говорили об ужасном происшествии, оставаясь в неведении относительно того, что еще более жуткая история разворачивалась всего лишь в нескольких сотнях ярдов от них, в монастыре Святого Николаса. Вскоре Эдгар принялся за работу, проверяя бутылочки и баночки и наполняя пустые новыми лекарствами.

Он расставлял глиняные баночки с латинскими названиями на полках, которые тянулись по всем стенам аптеки, в то время как аптекарь на прилавке резал больший ножом травы на деревянной доске. Это были последние травы в году, и они намеревались высушить их, чтобы использовать зимой. Методично стуча ножом по доске, Николас болтал с Эдгаром, пытаясь отвлечь молодого человека от обуревавших того мыслей. Они заговорили о грибках, которых Николас принес с поля сегодня утром, обсуждая, какие из них годились для улучшения пищеварения, какие обладали лечебными свойствами, а какие – были ядовитыми.

– Где вы научились всем этим вещам? – с любопытством спросил Эдгар.

– У своего собственного хозяина, когда я был учеником в Бристоле. Он обычно отправлял меня в леса и на луга вокруг глубокой теснины над рекой собирать плесенные грибки, а потом заставлял меня перечислять их названия и свойства.

– Поэтому вас называют Николасом из Бристоля – потому что вы там ученичествовали?

Аптекарь застыл на мгновение с ножом в руках, размышляя.

– Меня стали так называть только после того, как шесть лет назад я приехал в Эксетер. Я родился в Бристоле, и моего отца звали Генри Тэтчер-кровельщик, потому что такова была его профессия. В то время я был просто Николасом, даже когда у меня была собственная аптека возле гавани.

На какое-то время его ученик отвлекся от своих мрачных мыслей.

– Тогда почему же вы оставили Бристоль, если родились там и у вас даже было свое дело?

Николас ответил уклончиво:

– Дела шли не очень хорошо – половина моих клиентов были моряками или шлюхами, которые приходили ко мне лечить триппер. Я решил начать все сначала в другом месте, пока ко мне не стали относиться только как к врачу, который лечит исключительно сифилис. – Похоже, он с неохотой вспоминал собственное прошлое и поспешил сменить тему.