Деды и прадеды - Дмитрий Конаныхин

не про вас наше сокровище». Васины кумовья проглотили пилюлю, по возвращении рассказали про неудачу. Большой топоровский семейный совет решил, что была нанесена жестокая обида.

Конечно, Васе на ту обиду было наплевать, но теперь уже топоровские кумушки всё накрепко запомнили. Васе наговорили кучу всяческих многословных, со шпильками, советов и решительных запретов. Казалось, о сватовстве можно было забыть навсегда.

Что-то надо было делать со всем этим безумием.

Решил тогда Вася посоветоваться с братьями. Это был сильный ход.

В ход дура-дурой пошла «тяжёлая артиллерия».

* * *

Одним прекрасным воскресным утром Терентия разбудил подозрительный шум на улице. Он выглянул в оконце навстречу брызгам солнечных лучей, отбрасывавших синие тени, озадаченно посмотрел на растущую толпу возле ворот. Люди стояли группками, перешёптывались, смеялись, деловито обсуждали что-то, почёсывая затылки. Кумушки-соседки с удобством устраивались с кулёчками семечек на противоположной стороне улицы и с наслаждением сплетничали. Но самое неприятное и непонятное было в том, что все соседушки смотрели на его хату и что-то показывали друг другу. И смеялись пуще прежнего.

Терентий озадачился.

Он быстро оделся, зачерпнул кружку воды из ведра, выпил, кося глазом в окно. Торжевцы прибывали — бежали со всех ног, покрикивали, звали соседей. Это было нехорошо. Он надел кепку, подтянул ремень, проверил, всё ли застёгнуто, нет ли изъянов в его одежде — чёрт его знает, на всякий случай. Толкнул дверь веранды и вышел во двор.

Толпа замерла, как при появлении главного героя на сцене. Не хватало только театральных аплодисментов. Смиловались, заразы. Тщательно сдерживаемое хихиканье, словно стадо пьяных ежей, похрюкивая, бегало по толпе.

Терентий спустился с крыльца, сделал несколько шагов навстречу сельчанам, поднял руку к козырьку, поздоровался.

— Доброго утра!

— Здравстуй, хозяин! — раздалась дрожащая смехом разноголосица. Сзади, за спинами передних, послышалось совсем уж неприличное поскуливание. Скуливший хохмач получил под ребра, издохнулся и сдержался.

Терентий быстро зыркнул вправо-влево на хату. Всё было в полном порядке — ничего предосудительного. Толпа заметила его сторожкий взгляд, тихо взвыла, но опять сотнеглазо, в полном восторге уставилась на него. Ждали следующей реплики.

— И чем, люди добрые, обязан столь обширному собранию? — деревянным голосом проскрипел вконец обескураженный Терентий.

— Да вот, хозяин, любуемся! — послышалось из толпы. — Да, любуемся. Да, Никита? А ты б такое придумал? Га-га-га!

Грохнул всеобщий хохот.

Терентий побелел, губы от злости сжались, посинели, кулаки сжались, ноздри затрепетали обидой. Но сдержался, потому что был мудрый хозяин, знал, что на народ по-дурному распаляться неразумно — народ умнее. Он медленно-медленно опустил гневом налитые глаза, стараясь успокоиться, и вдруг что-то на земле привело его в изумление.

Что-то было не так.

Он сначала не понял, потом проследил глазами за утренней тенью, падавшей от крыши его хаты поперёк двора. Развернулся, как ужаленный, и обмер в полуприседе.

Ровнёхонько на самом коньке крыши, ближе к улице, нагло невозможно растопырившись оглоблями, стояла его же собственная телега.

* * *

Такой матерщины, которую гнули-разгибали кумовья, дяди и братья Терентия при спуске телеги с крыши, никогда ещё не слышала Торжевка. Дело было весьма серьёзное для одних и весёлое для других — как считать. Телега на крыше, по стародавним обычаям Топоровской округи, была самым-пресамым, самым что ни на есть распоследним предупреждением упрямым родителям, не желавшим выдавать дочку замуж. Это был окончательный ультиматум: «Не отдадите дочку — выкрадем силой». Но, как вы понимаете, проделать такую, в прямом смысле, головоломную шутку удавалось крайне редко. Каждый случай становился легендарным.

Торжевский народ разделился в своем мнении.

В первый раз в их селе так удивительно похозяйничали топоровские.

Как Вася и его братья сонной ночью, совершенно беззвучно водрузили телегу на крышу — о том только они сами знали. Но эффект был превосходнейший. Торжевские мальчишки, парни, мужики и старики, всё мужское население, хотя при своих разъярённых хозяйках и ругали на чём свет стоит такую скверную выходку чужаков, но, собираясь отдельно от женского рассерженного улья, посмеивались и втихомолку радовались такой ловкой и сокрушительной демонстрации мужской силы.

Тася не знала, что и делать. Немногочисленные подружки ей тихонечко или даже не тихонечко завидовали. Ей было откровенно странно и страшно перед приближавшейся необходимостью принятия решения. Она чувствовала, что в круговорот судьбы вмешались такие силы, которые были гораздо сильнее её упрямства.

И последовавшее вскоре загадочное и чудовищное происшествие как грязную бумажку порвало ожидаемо привычную цепь событий…

Ровно через неделю после ультиматума с телегой, уже в самом конце сентября, Антонина устроила большую постирушку. В ход пустила даже воду, стоявшую в вёдрах для питья, вот и пришлось Тасе уже в вечерних сумерках идти к колодцу.

Торжевка уже улеглась. На улицах было ни души. Воздух быстро остывал. Высокое небо тихо мерцало. Лёгкие тени от поднимавшегося месяца шелестели в покрытой пылью придорожной траве.

Она быстро завертела ворот, поставила пустые вёдра на лавочку, наполнила их туго звенящей водой, перекрестилась, подняла ведра на коромысло и, медленно семеня, принесла воду домой. У крыльца разулась, вошла в чистую веранду.

— Папа!

— Что?

— Помоги ведра внести!

— Сейчас, сейчас!

Пока она снимала фуфайку, Терентий внёс воду в кухню.

— Тереш! Ты в контору заходил? — позвала из комнаты мать. — Тереша! Ты в контору, говорю, заходил?

Но Терентий молчал, стоя посреди кухни.

Антонина вошла в кухню, прищурившись от яркого света керосинки. Хотела уже опять окликнуть мужа, но что-то остановило её. Терентий стоял, полусогнувшись и замерев, словно каменный.

— Тереша! Ты что? Что, сердце? Ты что?!

Тоня подошла к мужу, тронула его рукой. Терентий медленно распрямился.

— Твою мать!

— Тереша?!

— Твою рогигосподабогадушумать!

— Ты что?!

— Смотри!

Тоня глянула вниз и ахнула, побелев вмиг. Тася подскочила к родителям и заглянула в ведро.

На дне сидела огромная, чудовищная, омерзительно-чёрная жаба.

Тася точно знала, что она выплеснула остатки воды у колодца, что поставила, как всегда аккуратно, вёдра на скамейку. Она знала совершенно точно, что у колодца вода была прозрачна до невидимости.

Это