Ядовитые цветы - Анна Берсенева

Белая мраморная лестница «Метрополя» была как раз такой, какую Лиза представляла – торжественной и величественной. Они поднялись по ней и оказались еще перед одной лестницей – узкой, винтовой. Она словно вела в тайные покои – наверняка такие были в этом старинном здании. Молодой человек, стоявший у лестницы, внимательно вгляделся в Виктора, потом вежливо кивнул и пропустил их наверх. Зал, в который они попали, был невелик и отделен от большого зала стеклянной перегородкой. Это создавало совсем особое ощущение пространства, ограниченного и свободного одновременно.

Лиза села за столик и тут же залюбовалась живым деревом, которое росло в красивой кадке; такие же деревья были рядом с каждым столиком. Зал выглядел изысканным, и деревья только усиливали это впечатление. Посреди зала размещался невысокий подиум.

– Значит, испанский ужин? – спросил Виктор. – Это интереснейшая кухня, поверьте. Я всю Испанию объездил, и в каждой деревушке – неповторимые блюда, пальчики оближешь! Конечно, здешней кухне до той далеко, но все же… Вы ели когда-нибудь паэлью?

– Никогда! – радостно сообщила Лиза.

– Вот и прекрасно! – в тон ей произнес Виктор. – Значит, закажем паэлью. А пить – сангрию, здесь ее свежую готовят, как и следует, а не наливают готовую из бутылки. – Он перехватил Лизин взгляд на сцену. – А вы уже музыку ожидаете? Сейчас, сейчас начнется, я специально привез вас сюда пораньше, чтобы вы послушали с начала. Хотя это такая музыка: с начала слушать, с конца – все равно хорошо.

Действительно, музыканты вскоре появились, и одновременно с их выходом принесли паэлью. Лиза просто не знала, на что смотреть раньше. Виктор забавлялся ее нерешительностью.

– Смотрите, смотрите, милая, на своих музыкантов, еда подождет! Но учтите, холодная паэлья теряет половину своей прелести.

Пока музыканты усаживались, Лиза успела разглядеть и паэлью – такую же яркую, разноцветную, как одежда на девушке с кастаньетами, поднявшейся на подиум. В паэлье видны были креветки, мидии, еще какие-то экзотические ломтики, и Лиза принялась за нее с таким удовольствием, что даже забыла на минуту о музыкантах, так было вкусно. В темно-розовой искрящейся сангрии плавали фрукты и лед, она была прохладной и приятной.

Виктор и на этот раз оказался прав: испанская музыка, которую с необыкновенным темпераментом – то скрытым, то рвущимся наружу – исполняли музыканты на подиуме, была удивительно ненавязчивой. Она создавала прекрасный фон для разговора, незаметно улучшая настроение.

– Итак, вы, Лиза, непременно хотели знать, с кем имеете дело? – начал Виктор. – И что же вас интересует прежде всего – женат ли я?

Лиза смутилась. В самом деле, чего это вдруг ей пришло в голову приставать к нему с расспросами?

– Нет, я совсем не о том хотела спросить, – попыталась она оправдываться. – Это совершенно неважно для меня, женаты ли вы. А почему вы всегда говорите мне «вы»? – перевела она разговор.

– Но ведь вы едва ли станете называть меня на «ты»? – спросил Виктор, и Лиза утвердительно кивнула. – Ну а я не привык «тыкать» собеседнику, который не отвечает мне тем же. И потом, разве вам неприятно мое обращение?

– Конечно, приятно!

– Вот видите. Но вернемся к волнующему вопросу, хотя ничего особо волнующего в нем нет: я просто разведен. Моя жена живет теперь в Бразилии – вовремя успела воспользоваться своей увядающей красотой и выскочила замуж за французского дипломата, с которым и пребывает ныне по месту его службы.

– А она там работает? – заинтересовалась Лиза; ей почему-то было интересно все, что касалось Викторовой семьи.

– Ну кем она там может работать! Она и здесь-то не работала, после того как мы поженились. Когда-то, сто лет назад, она варила кофе в «Кулинарии» на улице Горького, и это осталось ее единственной специальностью.

– А дети у вас есть? – спросила Лиза.

– Есть сын.

– И он остался с мамой?

Лизе жаль стало Виктора: каково ему жить в постоянной разлуке с ребенком!

– Формально – да, но фактически он живет вообще отдельно – учится в частном пансионе в Швейцарии.

– Как, совсем один?!

– А что тут такого? Там все совсем одни, даже дети из весьма благополучных семей. Это один из лучших пансионов Европы. А вообще-то он у меня довольно взрослый, ему семнадцать уже.

Лиза и представить не могла, что у Виктора может быть такой взрослый сын. Сколько же ему, в таком случае, лет? Она-то думала, нет и сорока…

– Да-да, Лизонька, – ответил на ее безмолвный вопрос Виктор. – Я гораздо старше, чем вы, вероятно, думали. Я и вашим отцом мог бы быть – по возрасту, разумеется. Но, как видите, стараюсь держаться в форме. А это, поверьте, не так просто при моем напряженном жизненном ритме.

– А вы не скучаете без сына? – спросила Лиза, чтобы уйти от разговора о возрасте, который почему-то был ей не слишком приятен.

– Да я его вижу довольно часто: всегда заезжаю, когда бываю где-нибудь в Европе. И, кстати, гораздо чаще, чем мне удавалось бы его видеть, живи он со своей мамашей, например, в Крылатском.

– Но ведь он, наверное, скоро окончит пансион и вернется?

– Боже упаси! Зачем это ему возвращаться? – удивился Виктор. – Поступит в университет где-нибудь в Европе или в Штатах. Мы с ним сейчас как раз решаем, в какой. А потом будет там работать, как всякий нормальный человек, которому судьба предоставила хорошие стартовые условия. И, знаете, я от всей души надеюсь, что он будет абсолютно избавлен от той дурацкой тяги на родину, которой мы все неизлечимо больны. Да он уже и сейчас совершенно европейский мальчик, это так быстро произошло…

Лиза была ошеломлена этой семейной историей, которую Виктор рассказывал так просто, как будто подобные описывают в журнале «Работница». Она понимала, что Виктор действительно открывает перед нею какую-то жизнь, о которой она и представления не имела. И это была не просто богатая жизнь, атрибутами которой являлись дорогие рестораны, престижные театры и шикарные машины, – это была жизнь, обстоятельства которой соответствовали душевным обстоятельствам человека. Ей трудно было вообразить, чтобы люди, подобные Виктору, страдали оттого, что им приходится прозябать где-нибудь в глуши, чтобы они не могли по собственной воле переменить свое настроение, – наверное, для этого достаточно съездить на выходные куда-нибудь в Швейцарию, и не похоже, чтобы для Виктора это было проблемой. Он живет так, как должен жить нормальный человек – да-да, в этом все дело! – не какой-нибудь даже выдающийся, а просто нормальный! И это нормально, чтобы сын учился в хорошем пансионе, если родители разошлись, а не метался между ними из комнаты в комнату убогой малометражки. И его спокойная, вежливая манера держаться – тоже нормальна. Не зря ей казалось, что Виктор совсем не влюблен в нее. Скорее всего это так и есть, но разве она чувствует себя из-за этого хуже с ним, чем с каким-нибудь Валентином Казимировичем, который, будучи влюблен, постоянно ноет и требует спасения от жизненных тягот?