Человек Огня - Маргарет Роум

— Это его последнее слово? Неужели у нас нет ни единого шанса уговорить доктора передумать?

Сеньор в мрачной задумчивости посмотрел на Тину, и девушке показалось, что глаза Рамона заглянули ей прямо в душу, прочтя все тайны, страхи и надежды. Он чуть помедлил и, вновь повернувшись к лесному доктору, принялся что-то говорить с таким жаром, что Тина увидела, как ошеломленный натиском лесной доктор стал потихоньку сдаваться: возражения звучали менее решительно, туземец вроде бы начал колебаться и раздумывать, хотя и с явной неохотой. Тина наблюдала за действиями сеньора, а тот вдруг потряс своим ружьем прямо перед носом у ошарашенного лесного доктора, а затем бросил несколько коротких слов. Лесной доктор отпрянул, потом развернулся на босых пятках и бросился бежать к общинной хижине, где при его появлении возникла какая-то суматоха.

Сеньор хмыкнул, довольный растерянностью Тины.

— Я пригрозил доктору силой своей «огненной палки», но заверил, что ее колдовство будет защищать его от несчастий все время, пока он будет делать то, о чем мы просим. Поначалу доктор заартачился. Бедняга думает, что его жена, которая сейчас мучается родами, потеряет ребенка, если он нарушит волю предков. Я возразил, что с ребенком ничего плохого не произойдет, если его отец выполнит мою волю, зато последствия будут очень скверными в противном случае. По моему предложению доктор пошел спрашивать у вождя, чья магия сильнее — моя или их предков. Если вождь встанет на мою сторону, вы получите то, что хотите. Будем уповать, что, если доктор согласится выполнить нашу просьбу, — усмешка сеньора угасла, — его ребенок окажется здоровым. В противном случае…

Но Тина не хотела думать о невысказанной Рамоном альтернативе. Получить средство от страшного недуга значило для нее теперь еще больше. В случае успеха это тягостная экспедиция будет хотя бы не напрасной и долгие недели нервотрепки дадут результат.

— Это замечательная новость! — пробормотала девушка. — И когда мы узнаем решение вождя?

Рамон снова нахмурился и помедлил, прежде чем дать ответ.

— Я должен сказать вам кое-что еще, сеньорита. Такие вещи не терпят суеты и спешки. Нам придется несколько часов просидеть неподвижно, пока будут проводить соответствующий ритуал, и только потом вы получите право собирать нужные вам факты. А кроме того, к несчастью приготовление лекарства длится три дня.

Тина не проронила ни слова, пока до нее не дошел смысл сказанного. Три дня! Как она сумеет вынести целых три дня и три ночи в такой близости с мужчиной, которого любит, а он относится к ней не менее жестоко и безжалостно, чем испанский инквизитор? Выдержат ли ее измотанные нервы такую длительную нагрузку? Удастся ли сохранить бдительность и не открыть свой обман? Какую страшную пытку придется терпеть, если эти пронизывающие взгляды и постоянные проверки все же окончательно сломят и без того истерзанную гордость? Но она должна делать это! Немыслимо и вообразить, что она отступит теперь, когда цель так близка! Тина расправила плечи и, собравшись с духом, объявила:

— Очень хорошо, сеньор, я останусь, если вы не против.

Час спустя, после совета с вождем, лесной доктор повел их в джунгли. Место, куда они шли, располагалось совсем недалеко от деревни, чтобы доктор мог каждый день узнавать о состоянии своей жены. На протяжении всего их похода Тина замечала, что бездонные глаза Рамона время от времени останавливаются на ней, и не без тревоги раздумывала, что будет с ними обоими, случись с матерью или с ребенком что-нибудь неладное. Но вид ружья, с которым сеньор не расставался после того, как они покинули лагерь, немного прибавлял девушке уверенности и отваги.

Им с сеньором провизии должно было хватить на три дня — лесному доктору следовало поститься, а поскольку они не могли вернуться в деревню, пока снадобье не будет готово, Рамон взял с собой гамаки и защитные сетки. После часовой прогулки по лесу они достигли небольшой поляны, где явственно виднелись следы недавнего пребывания человека. Горелые ветки и обожженная трава указывали на место прежних трудов лесного доктора, а ветхая хижина, в которой он мигом исчез, очевидно, служила спальней. Довольно долго доктор провел внутри, а когда появился вновь, гамаки были уже повешены и все готово к ночевке.

Тина с нетерпением ожидала начала действа, но доктор, видимо, еще тяготился ее присутствием, а потому медлил. В конце концов он все-таки протянул девушке раскрытую ладонь, показывая необычной формы лист, и она с благодарностью поняла, что ей предлагается собрать этих листьев сколько сумеет. Но широкая исполненная признательности улыбка, с которой Тина приняла лист, встретила сердитый и недоверчивый взгляд. Девушка инстинктивно взглянула на сеньора в поисках поддержки, и он немного успокоил ее:

— Не стоит волноваться из-за враждебности доктора, сеньорита. Это естественная реакция. Вы только представьте: он — первый, кого заставили нарушить традиции, сложившиеся за много веков. Доктор уверен, что за такое преступление его ждут великие беды. Нам придется всячески поддерживать его, чтобы не струсил.

Тина радовалась молчаливой компании сеньора, когда они бродили по близлежащему лесу в поисках нужных листьев. От любого непонятного шороха в зарослях у девушки отчаянно екало сердце, и она едва не бросалась без оглядки наутек, но если Рамон и заметил ее страх, то комментарии оставил при себе. Они собирали листья, пока не стемнело, а потом вернулись на поляну, где неподвижно восседал доктор, не сводя пристального взгляда с ближних зарослей. Сеньор предостерегающе поднял руку, чтобы Тина молчала, и повел ее в дальний конец поляны, где висели их гамаки.

— Мы не должны беспокоить доктора — он медитирует, — предупредил Рамон.

Они тщательно разложили листья на земле, потом сеньор указал девушке на гамак и так заботливо, что сердце опять встрепенулось, предложил:

— Почему бы вам не отдохнуть? А я принесу ужин.

— Нет, спасибо, — холодно ответила она, — я поем здесь, если вы не возражаете.

В глазах Рамона мелькнула тень разочарования, а губы вытянулись в тонкую линию.

— Что ж, хорошо, — кивнул он, — коли вы не хотите дружеского общения, я тут поделать ничего не могу.

«Дружеского общения!» — с горечью повторила про себя Тина. Как Рамон мог подумать, что она с легкостью позабудет все его жестокие обвинения и еще более жестокие поступки? Дружба растет и крепнет очень медленно, подпитываясь общими интересами и обоюдной симпатией, равно как отсутствием почвы для постоянных разногласий.

А сеньор вдруг подошел к Тине и, присев на поваленный ствол дерева, предложил пригоршню сушеных фиников: