Камни последней стены - Чингиз Абдуллаев

— Нет. Но меня будут искать.

— Конечно. — Она поднялась первой и прошла в ванную комнату с контрастным душем.

— Иди сюда, — позвала она.

Он поднялся и прошел следом за ней, с трудом умещаясь в ограниченном пространстве тесной кабинки. Сверху хлынула вода. Он невольно вздрогнул.

— Нельзя сделать немного теплее? — попросил он через несколько секунд. — Я совсем не такой закаленный человек, как ты. Мне нужна несколько более высокая температура.

Улыбнувшись, она изменила настройку душа, смещая ее вправо, в направлении теплой воды. Струя хлестнула по его груди и раздвинула волосы. Она увидела след от старого ранения.

— Это что? — спросила она. — Ты тоже был…

— Нет, — улыбнулся он, — получил в детстве, случайно ударился.

— Это след от пулевого ранения, — сказала она, глядя ему в глаза. — Я видела нечто подобное. Ты напрасно не говоришь мне всей правды.

— Вся правда бывает иногда слишком горькой, — пробормотал Дронго. — Разве ты поверишь, что в меня стреляла женщина?

Он вышел из душевой кабины и достал полотенце. Вытираясь, он увидел, как она вышла следом и замерла, глядя на него.

— У меня не было ни одного мужчины, кроме моего мужа, за последние десять лет, — почему-то сказала она.

Он посмотрел на нее. Убрал полотенце.

— Ты жалеешь, что сделала?

— Нет, — улыбнулась она, — это другое. Мне была необходима такая встреча. Я должна была поверить, что вы не убивали Хеелиха и Шилковского. И мне нужно было с кем-то поговорить. Иначе я бы сошла с ума. Все это столько времени во мне копилось. Ты меня понимаешь? Мне нужна была эта встреча. Для себя.

Дронго подошел к ней и поцеловал ей руку. Он всегда целовал руки женщинам после подобных встреч. Во всех случаях, не делая никаких исключений.

— Будь осторожен, — сказала Габриэлла. — Я убеждена, что ни Гайслер, ни Менарт не могли этого сделать. Но тебе нужно быть осторожным. Теперь тебя будут искать не только предполагаемый предатель, но и наши спецслужбы.

Он одевался, слушая женщину и кивая ей в знак согласия. Закончив одеваться, он подождал, пока она оденется. Когда она начала одеваться, он вдруг улыбнулся. Она вопросительно посмотрела на него.

— Кажется, я сейчас снова захочу в душ, — пошутил Дронго.

— Нет, — она покачала головой, — больше такого не повторится. Ты нужен был мне как… как лекарство. Извини, я не хотела тебя обидеть. Больше мы с тобой не встретимся. Это было бы нечестно по отношению к моему мужу.

Она закончила одеваться и взглянула на него.

— Когда-нибудь приезжай еще раз. Просто так, — предложила она. — Нюрнберг замечательный город, здесь хорошо пожить несколько дней. Не больше, — печально улыбнулась она.

Когда они вышли в коридор, все было тихо.

— Я вернусь в свой кабинет, чтобы отвлечь от тебя внимание, — сказала она. — Иди по аварийной лестнице, я пойду к лифту. Иди и не оглядывайся. Прощай.

Дронго пошел по коридору, чувствуя на себе ее взгляд. И заставил себя выйти на лестницу, так ни разу и не обернувшись. Затем начал осторожно спускаться вниз. На первом этаже, у открытых дверей, стоял мужчина. Дронго нахмурился. Встречаться с этим типом не входило в его планы. Он замер на площадке второго этажа, затем прошел к двери, ведущей на второй этаж. Открыл дверь. На втором этаже никого не было. Он подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Они его не могли видеть, и он может спокойно выйти, не привлекая внимания наблюдателей.

На первом этаже у входных дверей стояли двое мужчин. Они все-таки не поверили в его исчезновение и теперь смотрели на всех выходивших. Дронго отличался от других. К тому же ему часто говорили, что он похож на итальянца. К входной двери подходить нельзя, немецкого языка он не знает, и если его увидят, то могут вычислить.

Он посмотрел по сторонам. Нужно продумать, как отсюда уйти. Черт возьми, он не сможет выйти, пока что-нибудь не придумает. Иногда попадая в такое положение, он невольно бросал вызов самому себе. Чем сложнее было положение, тем изобретательнее должен быть выход из сложившейся ситуации.

Уйти отсюда в универмаг и там раствориться среди людей невозможно. Вход в универмаг перекрыт, а на единственном выходе стоят двое мужчин, которые задают каждому выходящему вопрос на немецком языке. Во-первых, его могут вычислить по голосу. Во-вторых, даже если сумеет заучить нужную фразу, он все равно языка не знает. Значит, положение безвыходное. Или подняться к Габриэлле и снова попросить ее о помощи. Нет. Так не получится. У нее уже, наверно, сидят сотрудники БНД. Интересно, как она объясняет свое отсутствие. Хотя зачем ей объяснять, она может сказать правду. Была наверху, в комнате психолога, принимала душ и вернулась обратно в кабинет. Все правильно, ничего не нужно придумывать.

Но как ему быть? Как отсюда выйти? Из каждой ситуации есть выход. В этом Дронго был убежден абсолютно. Просто нужно заставить себя найти его и строго следовать своему плану. На стоянке перед служебным зданием универмага стоит автомобиль с Ларисой и Андреем. Если их послали с ним в Германию, значит, эти двое должны говорить по-немецки. Нужно вызвать Ларису.

Дронго достал мобильный телефон, набрал номер.

— Андрей, — торопливо сказал он, — мне нужна помощь. Кто из вас знает немецкий язык?

— Мы оба, — объяснил Андрей. — Что случилось? Мы слышали, как ты разговаривал с Габриэллой на итальянском, и решили тебе не мешать.

— Спасибо, — сказал Дронго, — я оценил ваше благородство. Но сейчас мне нужно, чтобы сюда пришла Лариса. Она выведет меня из здания. Иначе мне отсюда не уйти.

— Понимаю. Где вы находитесь?

— На первом этаже. Прямо у лифта. Только чтобы она появилась очень быстро, я не могу здесь долго стоять. На меня обращают внимание.

— Она уже идет, — сказал Андрей.

Убирая аппарат в карман, Дронго подумал, что Лариса слышала начало беседы. Даже если она не знает итальянского, не составляло труда догадаться, чем именно они занимались с Габриэллой в комнате психолога.

Лариса появилась через минуту. Она вошла в здание без плаща, как будто только что вышла отсюда. Подойдя к Дронго, она кивнула ему и тихо спросила:

— Что мне делать?

— Мы вместе идем к выходу, и вы громко говорите по-немецки. В нужный момент будете сгибать пальцы и я буду громко с вами соглашаться. Вы меня поняли?

— Вполне.

Он подумал, что плащ придется оставить. Нужно сделать вид, что они пришли вместе и оба без верхней одежды. Жаль, конечно, терять такой хороший плащ, он покупал его в знаменитом лондонском «хэродсе», но выбирать не приходилось. Если он пойдет к выходу с плащом, эти типы могут его заподозрить, даже несмотря на его спутницу. Если все будет хорошо, он купит себе новый. А сейчас важно выйти из здания. Он оставил плащ на кресле и повернулся к Ларисе:

— Идемте.

Они пошли к выходу, и Лариса стала громко говорить по-немецки, обращаясь к нему. Пока они шли, она трижды сгибала палец, и он трижды громко соглашался по-немецки. Стоявшие у дверей проводили их угрюмыми взглядами. Когда они уже подходили к машине, Лариса вдруг сказала ему:

— Садитесь, я сейчас вернусь.

Он обернулся, не понимая, куда она идет. Лариса повернулась и пошла обратно в здание. Дронго уселся в салоне автомобиля. Андрей взглянул на него и тихо спросил:

— Все в порядке?

— Да, все нормально. Куда она пошла?

— Не знаю. Я думал, вы ее послали. Может, пошла узнать у Габриэллы, каким партнером вы были, — пошутил Андрей.

— Неужели все было слышно? — помрачнел Дронго.

— А вы как думаете? Конечно, слышно. Это хорошая английская техника. Прекрасная слышимость, хотя несколько приглушенная. Вы выбросили свой пиджак?

— И даже оставил его в соседней комнате. Надеюсь, я не позволил себе ничего лишнего. Никаких слов.

— Нет. Вы молчали. В основном слышались только вздохи и бормотание женщины. И хотя я не владею итальянским, но понять, о чем вы говорили, мы смогли. Я имею в виду заключительную часть беседы.

— Лариса тоже слышала?

— Во всех подробностях, — безжалостно подтвердил Андрей. — Вам удалось узнать что-нибудь новое?

— Да. Она убеждена, что Гайслер не мог стрелять в Бутцмана, который спас ему жизнь в Марокко, кажется, в восемьдесят восьмом, так она сказала. Странно, что об этом не знаете ни вы, ни израильтяне.

— Ничего странного. Мы же не могли узнать детали всех операций, которые когда-либо проводила группа Хеелиха. Видимо, у них был прокол и Бутцман помог сотрудникам группы. Естественно, о своей ошибке они не стали никому говорить. И о ней не мог знать никто, кроме непосредственных участников этого происшествия. Поэтому нет ничего странного, что мы не знали таких деталей. Она думает, что он не мог стрелять в Бутцмана? Только потому, что тот спас ему жизнь? Неужели она такой идеалист? Верит в дружеские чувства профессионалов?