А вот еще... - Йон Колфер

Триллиан ощутила, как в ней снова закипает привычное раздражение, но подавила его в корне.

— Я просто хочу быть с тобой помягче… участливее. Но «лепетать»? Лепетать, Рэндом, милая? Я ведь больше, чем просто мать: я твой друг. Но я ничего не лепетала, дорогая.

Рэндом обратила взгляд своих готских глаз-лазеров на Триллиан.

— Правда? А мне кажется, что сейчас ты как раз лепечешь. Лепечешь и трепещешь крылышками. Может, тебе лучше снова на репортаж? Освещать выставку собак или еще чего такого? Чтобы оставить меня наедине с каким-нибудь совершенно незнакомым типом?

Прежде чем Триллиан успела придумать ответ, в котором сочувствие сочеталось бы в должной пропорции с чувством вины, Тяверик Гавбеггер решил, что с него достаточно.

— Корабль, — скомандовал он. — В трубу младшую самку!

Потолок внезапно сделался жидким, из него выдвинулась прозрачная труба, которая, словно примериваясь, покачалась у Рэндом над головой, и с громким чмокающим звуком засосала ее.

Рэндом оказалась в прозрачном звуконепроницаемом коконе, а выпущенный в трубу мерцающий зеленый газ мгновенно усыпил ее. Лицо ее дернулось раз и застыло со странным выражением, в котором Триллиан не сразу узнала улыбку.

— Вот теперь я точно расплачусь, — заявила она, с нежностью глядя на спящую в тесной трубе дочь. — Такой улыбки я у нее не видела уже много лет. С самого детского сада, где ее назначили помощницей арбитра. Она любила штрафовать всех и каждого.

— Ребенок спит. Я могу показать тебе запись ее сна, — предложил зеленый капитан.

В горле у Триллиан снова сгустился комок гнева, и на сей раз она решила, что у нее нет повода сдерживаться.

— Да как вы смеете! — вскричала она, оскорбленно вскинув голову. — Вы обдолбали мою дочь!

Гавбеггер наклонился и подобрал с пола что-то розовое.

— А еще отрезал ей указательный палец.

Триллиан так и поперхнулась.

— Вы… что? Что, черт подери, сделали?

— Ну вообще-то, с формальной точки зрения, это сделал не я, а корабль. У трубы острые края — должно быть, в последний момент она выставила палец. Возможно, пыталась сделать непристойный жест.

— Моя девочка… моя маленькая девочка… Вы отрезали…

Гавбеггер бросил розовый предмет в потолок, который тут же растворил его в плазме.

— Ну-ну. Не отрезал. «Отрезал» подразумевает намеренное действие. А тут налицо в худшем случае случайное стечение обстоятельств.

Триллиан забарабанила по трубе кулаками.

— Артур! Этот псих режет нашу дочь!

— Совсем чуть-чуть и порезал, — возразил Гавбеггер, сверившись со своим компьютером-вафлей. — Кстати, компьютер уже вырастил ей новый палец.

Триллиан проверила. Так оно и оказалось: на кисти у Рэндом розовел нежной кожей новенький указательный палец. Крови не виднелось ни капли, и внешне девочка не выказывала ни малейших признаков дискомфорта.

— Ваша дочь спит и видит сны, — продолжал Тяверик Гавбеггер, махнув рукой в сторону экрана. — Хотя я, пожалуй, не стал бы демонстрировать вам ее сны. В них как-то многовато насилия по отношению к матери.

— Разбудите ее! — потребовала Триллиан.

— Об этом не может быть и речи.

— Разбудите немедленно!

— Сомневаюсь, что это возможно. Она совершенно невыносима.

— А вы, значит, выносимы, да?

Гавбеггер обдумал услышанное, потирая большой палец средним, как это принято у его народа, когда надо сосредоточиться.

Необходимое пояснение. Долгое время сородичи Гавбеггера полагали, что этот жест происходит из любимых сказок любимых наложниц, однако потом ученые открыли в суставах указанных пальцев железы естественного блокировщика аденозина. Быстрое почесывание сустава большого пальца высвобождает в организм столько же энергии, сколько пять среднего размера чашек кофейного напитка. В этой связи довольно многие пристрастились к такому невинному удовольствию и проводят весь день напролет на диване, почесывая палец.

— Думаю, некоторые находят меня невыносимым, — признался он. — Но готов поспорить, этот ребенок не нравится никому за исключением тех, кто слеп по причине родственных уз.

— То есть я еще и слепа?

— Я не вижу другой причины, по которой вы могли бы терпеть эту особу. С позволения сказать, она просто отвратительна.

— Да как вы смеете?

— Вы хоть слышали, как она со мной разговаривала? Да и с вами, если уж на то пошло?

Щеки у Триллиан горели.

— У нас свои проблемы. Это наши проблемы. А теперь отпустите мою дочь.

При одной только мысли об этом Гавбеггер поморщился.

— Может, мне подержать ее некоторое время на складе? И могу ли я попросить у компьютера, чтобы он удалил из ее легких хоть часть этого никотина?

— Как вы смеете даже заикаться насчет склада? — взорвалась Триллиан, с трудом удержавшись от того, чтобы не топнуть ногой. И тут же спохватилась: — Никотина? Она что, курит?

— Если верить показаниям компьютера, уже не первый год.

— Курит! Когда это Рэндом ухитрилась находить время на курение? Не понимаю даже, когда она дышать успевала — столько она спорила и ругалась.

— Так как насчет склада, а? Вы продолжайте, продолжайте.

Триллиан боролась с искушением.

— Нет-нет. Может, только легкие почистить.

Тяверик потыкал пальцами в экран, и труба с лежавшей в ней Рэндом заполнилась мерцающими лазерными лучами.

— Рэндом придется потеть этой смолой на протяжении нескольких следующих дней. Возможно, ее будет тошнить.

— Вот и хорошо. Это ее проучит. Курить!

Тяверик сунул руку в полужидкий стол и достал из него чашку чая.

— Мне кажется, мы можем оставить ее здесь до самого прибытия в туманность. Никто не в проигрыше, все в выигрыше.

Все-таки было в Гавбеггере что-то такое — обаятельное, и Триллиан вдруг простила ему отрезанный палец. В конце концов, Рэндом чувствовала себя абсолютно нормально. Собственно говоря, лучше чем нормально. Она словно заново родилась.

— Нет… нет, я так не могу. Ведь правда не могу?

Гавбеггер пожал плечами:

— Насколько я понимаю, вас вряд ли можно считать образцовой матерью. Да и что вам какие-то несколько дней в разлуке с дочерью?

Тут-то все обаяние куда-то исчезло.

— Да как вы, черт подери, смеете? Вы, грязный, неотесанный зеленый инопланетянин!

— Мы с вами находимся в межзвездном пространстве, а стало быть, с формальной точки зрения, инопланетян здесь нет.

— Да кто вы такой, чтобы меня судить? Вы хоть знаете, сквозь что мне довелось пройти?

Разговор принял такой оборот, при котором Артур постарался бы покинуть помещение в поисках какой-нибудь неизвестной, безымянной, трудно находимой, но сделавшейся вдруг ужасно нужной вещи. Даже Форду хватило бы одного взгляда на лицо Триллиан, чтобы заткнуть свое отверстие для приема коктейлей, но Гавбеггер, привыкший уже за несколько тысяч лет мечтать о смерти, напротив, инстинктивно нацеливал свой зеленый нос навстречу любой мало-мальски серьезной опасности.

Маловероятно, конечно, шепнуло ему подсознание. И все же — вдруг эта земная женщина… эта, несомненно, привлекательная земная женщина сможет причинить мне заметный телесный ущерб?

Блажен, кто верует.

— Вообще-то я имею представление о том, через что вам пришлось пройти. Компьютер порылся в ваших воспоминаниях. У меня все это записано.

— Вы залезали в мои воспоминания?

— Разумеется. Я взял вас на борт моего корабля. Вдруг вы оказались бы маньяком-убийцей… при счастливом стечении обстоятельств, конечно.

— Вы не имели права!

— Ага! Вот слова, достойные настоящего журналиста. И куда только делось «Мы не причиним вам хлопот, мистер Гавбеггер»?

— Я просила вас взять на борт нескольких попутчиков, а не рыться у нас в головах!

— Опять-таки, вы неточны в определениях. Никакими орудиями для рытья я не пользовался.

Триллиан стиснула кулаки с такой силой, что пальцы хрустнули.

— Вы гнусная, вкрадчивая задница!

— Ах, да. Я и забыл, как вы, люди, любите оскорбления, основанные на примитивной физиологии… и примитивных формах жизни. Что дальше? Толстомордая обезьяна?

— Ха! Вы меня недооцениваете!

— Правда? Мне не терпится записать. Я, видите ли, всегда готов учиться.

Триллиан забилась, словно драчун, удерживаемый невидимыми руками.

— Вот-вот, Гавбеггер. Записывайте, записывайте чужие оскорбления — так в вашей жизни хоть какой-то смысл появляется. Портить жизнь другим.

— Ну да, конечно. Это ведь менее почтенно, чем не заниматься собственным ребенком, описывая чужие несчастья, так?

— По крайней мере не я сделала их несчастными.

— Правда? Почему бы не спросить об этом девицу, спящую в трубе?

Подумать, так оба спорщика друг друга стоили, и Тяверик вполне разошелся. Поединок выходил достойный. Он бросил кружку в потолок и полностью сосредоточился на женщине с Земли.