Динка - Валентина Осеева

– Ой, как страшно! – прошептала Динка. – И убил он их?

– Зачем – убил? Когда б убил, так не об чем и писать было! Он их все с первого выпуска ловит, а это еще только девятый. Может, под конец убьет, конечно, только этих выпусков еще много.

– Ну как же они спрячутся от него? – глядя на картинку, интересуется Динка.

– А вот тут есть, в самом конце... – Ленька снова берет книжку и читает последние строчки: – «Прогремел роковой выстрел, но пещера вдруг дрогнула, и в тот же миг пол под ногами Лихтвейса провалился вместе с убийцами...»

– Ой! – всплеснув руками, вскрикивает Динка. – Провалился?

– Не бойсь! Вылезет... Ему уже не первый раз эдак-то, – успокаивает ее Ленька, пряча книжку в карман.

Динка задумчиво крутит головой:

– У нас книг много, но такой я не видела еще. Может, только на чердаке где-нибудь...

Глаза у Леньки загораются.

– Коли есть, принеси... А тогда обратно положишь, ладно? – просит он.

Динка неуверенно кивает головой.

– Погоди... А как звать-то тебя? Макака, что ли? – спрашивает вдруг Ленька.

– Нет, меня зовут Динка, а Макакой меня дразнят. Макака – это обезьяна, а у меня вот... – Динка выпячивает вперед нижнюю губу и с огорчением говорит: – Из-за нее меня и дразнят!

– Пустяк дело! – небрежно говорит Ленька. – Дать еще раза два по шее, так и губа понравится. А Макака – имя хорошее, куда лучше, чем энта Динка.

– Да ведь это обезьянье имя! – волнуется девочка.

– Ну, а обезьяна что? Она еще получше людей.

– Так ведь Макака – это для дразнения такое имя!

– Кто скажет со злостью, тому для дразнения! Да злой человек еще и не так назовет... Ты на это плюнь с высокого дерева. Макака – имя хорошее, ни у кого такого нету, а у тебя есть, – убежденно говорит Ленька.

Динка молчит. Может, и правда ей наплевать? Макака так Макака.

Ленька хмурит лоб и о чем-то думает, потом неожиданно спрашивает:

– А чего ж ты, Макака, затесалась сюда, на берег, в эдаком платье? Ты ж с шарманщиком ходишь!

Динка с обидой рассказывает про художника.

– Уехал, видно... Ну, может, приедет еще... – говорит Ленька и лукаво спрашивает: – А какими это ты словами ребят пугала? «Сарынь на кичку!» Выдумала тоже! – усмехается он.

– Нет, что ты! Я ничего не выдумала. Это же слова Стеньки Разина! Ты слыхал про Стеньку Разина?

– Про атамана? Ясно, слыхал! На Волге живу, да не слыхал! Что я, глухой, что ли?

– Ну вот! А когда Стенька нападал на врагов, то он всегда так кричал – для смелости просто, чтоб победить! – объясняет Динка.

– Да, есть такие слова: скажешь их про себя, и вроде сразу сила прибавится, – соглашается Ленька.

– И еще вот песня такая есть про утес! – волнуясь, говорит Динка. – Про утес Стеньки Разина.

– Не знаю такой. А ты знаешь?

Динка кивает головой и встает перед Ленькой с серьезным, торжественным лицом.

Есть на Волге утес,Диким мохом оброс, —

запевает она, сильно копируя дядю Леку.

Ленька слушает внимательно, но Динка не помнит слов и поет пятое через десятое, заканчивая обрывистой фразой:

И утес-великанВсе, что думал Степан,Все тому смельчаку перескажет...

Она долго вытягивает последнее слово, ей кажется, что так полагается по мотиву. Но Ленька нетерпеливо машет рукой:

– Погоди выводить-то! С одного слова толку мало. Что же это за песня, с гулькин нос?

– Как – гулькин нос? – фыркает Динка. – Это я просто слова забыла!

– Жаль. Хорошая песня, ты бы выучила слова.

– Я выучу! Только знаешь что? Никто, никто не может сказать, где этот утес! – печально говорит Динка.

– Никто не может? – спрашивает Ленька, и глаза его светятся гордостью. – А я могу! Пойдем, покажу! – Он встает и меряет Динку долгим взглядом: – Только помни, Макака: скажешь кому – навечно останусь я на барже.

Глава 26

Утес Стеньки Разина

Ленька подходит к отвесной стене обрыва и, поплевав на ладони, быстро карабкается наверх, ловко перешагивая от одного корня к другому. Из-под ног его сыплются на голову Динки колючий песок и сухие комки глины, но она молча зажмуривается, стараясь не отстать от своего товарища. Оторванная оборка платья волочится за ней, цепляясь за корни и чахлые кусты.

Поднявшись наверх, Ленька присаживается на корточки и протягивает Динке руку:

– Ну, вылезай! Распустила павлиний хвост и ползешь – эдак и сковырнуться можно! Обвяжи его вокруг себя или за пояс заткни, – советует он.

Динка поспешно привязывает к поясу оборку. Она боится, что Ленька раздумает брать ее с собой, и, заглядывая ему в глаза, робко торопит:

– Пойдем, Лень?

Ленька молча встает и идет по краю обрыва. Чуть приметная тропка вьется между кустами; подмытая ливнями, она иногда обрывается, и вместо нее торчат из земли голые корни поваленных деревьев; иногда, отходя от края, тропка теряется в кустах колючего дерна с круглыми, как шарики, зелеными ягодами. Ленька раздвигает кусты, и, смыкаясь за его спиной, они больно хлещут Динку по лицу и по плечам, но она не жалуется и, крепко сжав губы, продирается за Ленькой, обрывая платье и царапая руки... Босые ноги ее исколоты, а тропка все бежит да бежит, то круто поднимаясь на гору, то падая вниз, а слева, освещенная ярким солнцем, блестит Волга, ослепляя глаза и с мягким шелестом накатывая на берег волны...

Динка спотыкается и на ходу вытаскивает из босых пяток колючки, но если нашелся человек, который может показать ей утес Стеньки Разина, то надо идти и молчать, хотя бы со всех сторон вонзались в нее колючки, думает усталая Динка.

А Ленька идет да идет, не оглядываясь и словно не замечая следующей за ним по пятам Динки.

Крутой обрывистый берег вдруг рассекается надвое, образуя между двумя половинами глубокую трещину. Ленька обходит опасное место и снова идет по краю обрыва. Берег поворачивается, пристань с баржами и пароходами уходит из глаз. Ленька останавливается, раздвигает кусты и оглядывается назад:

– Вот утес Стеньки Разина! Гляди!

Динка протискивается вперед и становится с ним рядом. Один только шаг отделяет их с Ленькой от глубокой пропасти. Земля в этом месте круто обрывается, и огромный, как остров, кусок обрыва стоит совсем отдельно, окруженный со всех сторон широкими провалами. В середине его – пожелтевший от времени и поросший диким мхом утес. Рядом с ним лежит поваленное грозой дерево, голые ветки его простираются над берегом и тянутся к воде, словно черные высохшие руки мертвеца. У Динки захватывает дух от любопытства и страха. Вцепившись в руку Леньки, она заглядывает в пропасть... Далеко-далеко виден каменистый берег, вода подходит почти к самому обрыву и, смывая с него желтую глину, с шумом отбегает назад...

– Вот это и есть утес Стеньки Разина, – тихо и убежденно говорит Ленька.

«...И стоит много лет, только мохом одет...» – припоминает очарованная Динка.

– Лень, Лень, а как же пройти туда, на этот камень? – спрашивает она с замиранием сердца.

Ленька усаживается на траву и задумчиво жует травинку.

– Я знаю как, только не скажу...

– Почему не скажешь? – шепотом спрашивает Динка.

– Потому не скажу, – медленно говорит Ленька, – что ты девчонка маленькая, сболтнешь кому-нибудь, похвалишься и выдашь это место.

– Не похвалюсь я, Лень! Не выдам я! – лихорадочно цепляясь за него, уверяет Динка. – Разве я сыщик какой-нибудь? Я не сыщик! Нет! – В голосе ее слышится обида и гнев. – Я не сыщик! – топая ногой, кричит она на Леньку.

– Хорош сыщик! – усмехается Ленька, забавляясь ее гневом. – Сыщик – это Нат Пинкертон, пять копеек за выпуск! А ты куда годишься с оборкой энтой?.. Ну, чего разобиделась? Занозистая какая! Утес ей понадобился! Ну, прыгай головой вниз!

Динка тоскливо оглядывается на камень... Леньке становится жаль девочку.

– Ладно, – мрачно говорит он, – я поведу. Только слышь, Макака... Задумал я убечь от хозяина, а деться мне некуда, кроме этого места. Скажешь кому – пропал я.

Динка отчаянно мотает головой.

– Ну, посиди тут.

Ленька раздвигает соседние кусты, расшвыривает кучу валежника, отодвигает в сторону тяжелые камни и вытаскивает из земли широкую крепкую доску.

Подтащив ее к краю обрыва и перекинув через трещину, он долго пробует крепость доски ногой, потом смело шагает на середину и, схватившись за ветку сухого дерева, перепрыгивает на утес.

– Вот как я! – весело говорит он, глядя на оробевшую Динку. – Теперь можешь идти! Тут твоих три шага, не больше. Только вниз не гляди. Боишься?

– Боюсь, – сознается Динка.

– Ну, боишься, так посиди маленько; а обвыкнут у тебя глаза, тогда и перейдешь.

– Ладно, – соглашается Динка, усаживаясь на край доски. «Как же атаман переходил туда? Тоже по доске или просто прыгал? – думает она. – Наверное, просто разгонялся и прыгал – ноги у него большие, длинные. А у меня ноги маленькие и не очень длинные, мне не допрыгнуть, а надо по доске...»