Секрет бабочки - Кейт Эллисон

Я откашливаюсь.

— Простите. — Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о. Нечего тратить время.

Новый торговец смотрит на меня поверх очков, кладет пластинки на стол.

— Я уже закрываюсь. Но все равно готов взять твои деньги, если ты гадаешь по этому поводу, — и он одаривает меня теплой улыбкой.

— Нет, я гадаю о другом, — перед моим мысленным взором на мгновение сверкают вишнево-рыжие волосы Марио. — Я пытаюсь найти человека, который торговал в этом ларьке в прошлую субботу — Марио.

Он на секунду задумывается.

— Ты про Марти? Крупный волосатый парень, который продает бейсболки? — Он тычет большим пальцем влево. — Он там. Где-то через десять ларьков.

Я мотаю головой. Сжимаю и разжимаю пальцы в карманах. Девять раз. Девять раз. Потом шесть.

— Нет. Не Марти. Марио. Крашеные рыжие волосы. Он продает всякое старье.

— Гм-м-м. Нет. Не знаю никого по имени Марио. Но я бываю здесь каждую вторую неделю и никогда — по субботам. — Сухо мне улыбается — мол, извини. — И я пячусь, выхожу из ларька, дышу быстро, вижу, как облака расходятся, открывая красно-серое небо. Бабочка Сапфир, прижатая к коже, становится теплее: продолжай искать.

Я иду дальше, от ларька к ларьку. Прикасаюсь к земле, девять-девять-шесть, прерываю, когда возникает возможность, сборы, разговоры, курение, чтобы задать вопрос о Марио. Никто ничего не знает. Некоторые, как продавец пластинок, никогда о нем не слышали, другие говорят, что он на блошином рынке появляется время от времени, — если все-таки вспоминают его. Такое ощущение, что в год он бывает здесь от силы три раза, поэтому о нем ничего не известно — ни кто он, ни где живет, ни чем занимается в свободное от здешней торговли время.

Меня уже начинает мутить, но тут пожилая дама, собирающая со стенда очки, подзывает меня, когда я прохожу мимо.

— Я слышала твои вопросы. Ты ищешь Марио?

— Да, — отвечаю я. Сердце замирает. Ма-ри-о, Ма-ри-о. — Мне надо спросить его о вещах, которые он продал мне на прошлой неделе. Это важно.

— Несколькими субботами раньше его ларек оказался рядом с моим, — говорит она мне, берет очки с украшенной стразами оправой, начинает их протирать мягкой желтой тряпочкой. — Милый человек… Сказал, что приходит сюда только для того, чтобы заработать немного денег и уехать из «Джунипера». Ты знаешь, по улице Евклида до самого конца. Я слышала, что место это отвратительное.

Мое сердце ускоряет ход. «Джунипер».

Я хватаю бабочку Сапфир в кармане, трижды сжимаю. Она пульсирует в моей руке. Три раза: да, да, да.

— Надеюсь, тебе это поможет, — женщина вздыхает и поворачивается, чтобы взять новую коробку.

Она стоит спиной ко мне, и тут же возникает неодолимое желание схватить две пары серебристых очков «кошачий глаз», которые лежат на самом краю стола. Пальцы полыхают жаром. Но когда моя рука уже тянется к очкам, я отдергиваю ее, засовываю в карман и сжимаю статуэтку-бабочку. Женщина поворачивается ко мне лицом, берет другую пару очков, начинает их протирать.

— Поможет, — выдыхаю я, осознавая, что впервые сделала это — устояла перед желанием украсть. — Очень даже.

Вечерняя темнота сгущается, но я направляюсь к улице Евклида. Я помню, где она, потому что пересекала ее, когда убегала от дома Сапфир: она всего в трех кварталах от Лоррейн-стрит. Сейчас я не думаю о том, что буду делать, когда найду Марио. «Просто иди туда, — шепчет Сапфир во мне. — Просто иди».

Я представляю себе, что Орен рядом со мной, и перехожу на бег. Предлагаю ему выяснить, кто быстрее. И бегу по улицам, которые переходят друг в друга, все более сужаясь.

Провода пересекаются у меня над головой, висят очень низко, иногда искрят, и я думаю, что в какой-то момент они поджигали деревья, которые растут под ними. Многие стоят обугленные, с черной корой. Дома вросли в землю, некоторые навалились друг на друга в поисках подпорки. Большущие дыры зияют в кирпиче и бетоне.

К тому времени, когда я резко поворачиваю направо и выскакиваю на улицу Евклида, Орен исчез, растворился в темноте, и я снова одна.

— Я выиграла, — возвещаю я морозному воздуху, перехожу на шаг. Легкие горят, слезы щиплют уголки глаз.

Трещины на тротуаре становятся шире, ветер завывает сильнее, сердце колотится чаще. Я останавливаюсь перед глубокой дырой в бетоне, чтобы не мешать отряду крыс проследовать в другой проулок. Подняв голову, вижу нужный мне дом, «Джунипер». Номер 222 по улице Евклида, рядом с вознесенной на колоннах автострадой в конце улицы.

Два — ужасно. Самая жуткая цифра.

«Джунипер» — приземистое, придавленное здание, странным образом изолированное, вызывающее ощущение, будто его сжимали, пока не задушили. Доски обшивки на фасаде во многих местах расщеплены, часть окон забита фанерой.

У меня холодеет кровь. Я стучу: Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о.

Повторяю про себя фразу, с которой собираюсь обратиться к нему: «Скажи мне правду, или на этот раз я позвоню копам».

Небо отливает серой сталью, когда я поднимаюсь по ступеням, ноги налиты горячим свинцом, колокольчики из кафешки позвякивают при каждом шаге, и острые углы статуэтки-бабочки впиваются в ладонь. Я обдумываю ситуацию: уличные фонари не горят, в доме убийца, мои крики о помощи услышат только крысы. Тук тук тук, ку-ку.

Поворот ручки, дверь открывается. Легко. Ее и не запирали. Естественно: замок сломан.

На стене в вестибюле список жильцов, инициалы и фамилии. Фамилии Марио я не знаю.

У двух жильцов имя начинается с буквы «М».

М. Веккио, 103.

М. Егорин, 212.

Тук тук тук, ку-ку. Я иду по коридору, под облупившейся штукатуркой на потолке, между стен в потеках и дырах. Все пропахло сигаретным дымом. Улавливается и сладковатый, приглушенный, затхлый запах спиртного.

Мое тело вновь плывет под водой, к первой двери, я смотрю на нее. Все не так, мне бы уйти.

Но тело начинает дергаться. Мне надо войти, надо узнать. Это безумное чувство набирает силу, распирает грудь, поднимается к горлу, заползает в руки, ноги, даже в глаза. Если я не постучу, долгие недели буду слышать во снах голос Орена, вопрошающего: «Почему почему почему? Почему ты не попыталась, Ло? Почему ты хоть раз не сделала что-то важное?» Даже когда он этого не говорит, даже когда я вижу только его лицо, глядящее на меня из какого-то темного, далекого места, я знаю, что он хочет это сказать. Почему я чего-то не сделала? Почему я плыву по течению?

Я стучу в дверь. Ничего не происходит. Нет ответа. Я стучу вновь.

Секунды, и секунды, и секунды ползущей тишины.

Я уже отворачиваюсь от этой двери, с тем чтобы подняться на второй этаж и постучать в другую, квартиры 212, где живет М. Егорин, когда слышу быстрые шаги, шуршащие по выщербленному полу. Узел в моем животе завязывается еще туже. Он здесь. Я это знаю, просто знаю.

Во рту кто-то трепыхается: бабочки. Задевают щеки крыльями, щекочут зубы, прижимаются к губам. Я открываю рот, но никто из него не вылетает.

Я поворачиваюсь к двери и вновь стучу. Нет ответа, но я все равно слышу шаги. Если я этого не сделаю, все равно случится что-то плохое, с моей семьей. С Флинтом, с кем-то еще, кто мне небезразличен. Если я не положу руку на дверную ручку через шесть — нет, через двенадцать секунд, это произойдет. Что-то настолько ужасное, что я и представить себе не могу. Я досчитываю до двенадцати, моя рука пулей летит к ручке и поворачивает ее.

Дверь открывается.

Тук тук тук, ку-ку. Я переступаю порог, вхожу в чернильную темноту, в стену густого, холодного воздуха. Темнота этой квартиры стягивает меня, как смирительная рубашка, ощущение, что я ступила в гроб.

Невидимая лавина грязи, сорвавшаяся из живого мира наверху, поднимается, заполняет комнату, достигает груди. Каждых вдох дается с трудом. Я не могу найти выключатель, вытягиваю руки и иду, как зомби, медленно, пока не добираюсь до стены, вожу пальцами по штукатурке.

Земля по-прежнему поднимается вокруг меня, но это всего лишь темнота, ее кулак сжимается крепче и крепче. Я действительно могу здесь умереть. В темноте. В одиночестве, как Сапфир. Они превратят мою комнату в музей, осудят меня, признают ненормальной, которая крала вещи, постукивала и считала про себя, не могла дойти по прямой до своей кровати. Тук тук тук, ку-ку.

Стена — бесконечная выщербленная равнина.

Здесь смерть, прямо здесь.

Я что-то нащупываю.

Настенный выключатель.

Кричу — громко, — едва вспыхивает свет.

Черная кошка обвивает меня хвостом, когти прокалывают мои джинсы на бедре. От облегчения я едва не сгибаюсь пополам. Всего лишь кошка. Кошка, бродящая по пустой квартире. Я опускаюсь на колени, полная признательности, беру ее мордочку в руки.

— Ты совсем мокрая, киска. — Я медленно отвожу руки. Смотрю на них. Они покрыты красным. Кровь. Они покрыты кровью.