Спасти СССР. Инфильтрация - Михаил Королюк

Неторопливо вошел в необычно шумный двор и огляделся, припоминая. Вдоль стены рядком, по числу классов, выстроились невысокие горки макулатуры. Около каждой мнется по подмороженному ответственному с помятой от многомесячного использования тетрадкой в руках. Нашел кучку от нашего класса и подвесил свою ношу на крючок пружинного безмена. Пока Армен пыхтел, разбирая в полутьме риску, до которой оттянулся указатель, я засунул нос в записи – в среднем приносят от трех до пяти килограммов, хотя у некоторых энтузиастов доходит и до десяти.

– Пять двести, – подвел Армен итог и черкнул что-то карандашом на страничке.

«А неплохо», – прикинул я, направляясь к выходу. В среднем три тонны макулатуры со школы, да примерно на четыреста школ в городе… Тысяча двести тонн макулатуры с города, это же сколько рощ этим сохраняется? А если по стране взять?

– Дюха, подожди меня! – На углу нос к носу столкнулся со спешащим Паштетом. – Я быстро.

Он рванул к воротам, а я отошел вбок, любуясь воронами, затеявшими салки на коньке крыши напротив. Веселье было в самом разгаре, и мне даже привиделись там, в этом перепархивающем на фоне розоватого неба кубле, мелькание довольных ухмылок и озорной блеск черных глаз. Обожаю наблюдать за этими умнейшими птицами.

Из задумчивости вывел хлопок по плечу.

– Привет, Дюх, – приветливо улыбнулся Антон Веселов. – А ты гигант. Это ж надо было так быстро сообразить и успеть извернуться… Спас наши шкурки.

– Сильно влетело?

– Ну… Могло быть заметно хуже, если бы не один шустрик, – хитро подмигнул он. – А так выгнала с дискотеки и пообещала, что, если еще раз увидит с куревом в школе или около, испортит характеристики для поступления.

– Да ну их на фиг, Тони, эти вонючие палочки… В чем кайф-то? Ты же наверняка еще не втянулся, так, для понтов куришь. Да еще гребля твоя… Тебя тренер уроет, если узнает.

– Это да… Сразу в канале утопит, – озабоченно нахмурился Антон. – Ладно, я с этим сам разберусь. Привет, Паштет.

– Хелоу, Тони! – К нам присоединился зарозовевший от быстрой ходьбы Пашка.

Мы развернулись и неторопливо зашагали к дверям школы.

– Анекдот хотите? – воровато оглядевшись, предложил Антон. – Политическая частушка. Только, чур, никому не рассказывать.

– Э-э-э… – протянул я неуверенно.

– Ага, давай, – часто закивал Пашка, обрадованный высоким доверием.

Мы приостановились, образовав кружок. Секретарь комсомольской организации школы наклонился к нам поближе и, отбивая ритм взмахами ладони, речитативом начал знакомые строки, те, которым вскоре предстоит стать самой знаменитой политической частушкой:

Обменяли хулиганаНа Луиса Корвалана,Где б найти такую б…Чтоб на Леньку поменять!

Я изобразил вежливую улыбку, обдумывая, как бы помягче вправить этому оболтусу мозги. Пашка заливисто рассмеялся и разродился в ответ другим образчиком фольклора:

Водка стала стоить восемь,Все равно мы пить не бросим!Передайте Брежневу –Будем пить по-прежнему!

Парни поржали и вопросительно посмотрели на меня. Быстро перебрав в уме варианты в поисках наиболее безобидного, я выдал:

– Брежнев спрашивает Косыгина: «А как звали одноглазого русского полководца, который разбил Наполеона?» «Кутузов», – отвечает тот. «А того английского одноглазого адмирала?» – «Нельсон». – «А как зовут этого хитрого одноглазого еврея?» – «Моше Даян». – «Ага… Так, товарищи, я не понял, а почему у нас маршал Устинов до сих пор с двумя глазами ходит?»

– Га-га-га!!!

Под дружное реготание мы ввалились в школу и двинулись в раздевалку.

– Тони… – Дождавшись, пока Паштет начнет спускаться в гардероб, я придержал Антона за локоть и полушепотом продолжил: – Ты голову-то включи… Тебе через два месяца экзамены выпускные сдавать, через четыре – вступительные. Ты бы с политическими анекдотами на время завязал, а? А то получишь два дня рождения в пилотке. А если особо повезет, то и три. Оно тебе надо?

– Да ну брось… Я же знаю, кому рассказывать. Ты же не побежишь закладывать. И Пашка тоже.

– Эх… – тяжело вздохнул я, – минер ошибается один раз. И тебе одного раза хватит, чтобы жизнь себе испортить основательно. Десять раз правильно человека оценишь, на одиннадцатый ошибешься. И все – сливай воду, туши свет. Был подающий надежды секретарь комсомольской организации школы и кандидат на золотую медаль – и нет его. Андестенд?

– Правильный ты… – На физиономии Антона отразилась сложная гамма чувств, среди которых преобладала непоколебимая уверенность в светлом будущем. Он покивал каким-то мыслям и добавил: – Пора двигать тебя в комитет.

– Спрашивать вступающих, сколько комсомольцев штурмовало Зимний и как звали лидера индийской революции? На фиг, на фиг… О себе лучше подумай. Я серьезно.

– О’кей, спасибо за беспокойство. – Тони дружески сжал мое плечо. – Я учту. А насчет комитета ты подумай. Нам нужны правильные ребята. Учишься нормально, политику понимаешь, с дисциплиной проблем нет, общественную нагрузку волочешь хорошо.

– Э-э-э… – замычал я от неожиданности, остановив рвущийся из глотки вопрос. Потом решил, что ничего страшного не будет. – Какую нагрузку?

– Ты ж политинформатор?

Я на всякий случай кивнул. Что-то такое действительно смутно припоминается.

– Ну вот… Конфликтов в классе нет. У вас уже комсомольцев достаточно стало, надо кого-то от класса в комитет вводить. Пойдешь?

Я на миг призадумался. С одной стороны, мне это нужно, как собаке пятая нога, с другой – вот с такого мелкого безразличия страна и начала сыпаться. Начав менять историю по-крупному, неплохо бы и самому изменяться хоть в мелочах.

– Если выдвинут без подсказок со стороны, то почему нет? Иначе – против.

– Вот как… – Антом на мгновение задумчиво свел брови к переносице. – Ну так даже лучше… Ладно, пошли, что ли, переодеваться.

Мы поздоровались с тяжело поднимающейся из гардеробной Верой Соломоновной и, пропустив русичку, скатились по узкой лестнице. В отсеке, отведенном для переодевания нашему классу, я с радостью обнаружил свою палочку-выручалочку и, оттеснив ее в сторонку, начал шепотком прояснять ситуацию:

– Зорь, у меня вопрос… Говорят, я – политинформатор в классе?

– Опять за старое?

– Ну Зо-о-орь… Будь ласка.

– Еще чего захотел, – заулыбалась она чуть смущенно и уже громче сказала: – Да хватит меня уже в темный угол волочь, через семь минут звонок!

– Боишься, что ничего не успеем?

– Я тебе успею!

С добродушной усмешкой наблюдаю, как по Зорькиным щекам начинают гулять пятна румянца. В этом возрасте вгонять девушек в краску так просто…

На мои плечи мягко опускаются чьи-то теплые ладони, и в левое ухо ласково втекает бархатистый голосок подкравшейся Кузи:

– Отпусти Светика, обсуди со мной. Мы успеем.

«Вот зараза, – отмечаю с невольным восхищением, – даже слегка прижалась к спине!» А моему организму сейчас много ли надо, хватает и намека… Кровь с готовностью прилила к скулам, запылали уши, мгновенно пересохло во рту. Типичные признаки стрессорной реакции, только усиленного диуреза недостает…

Роли поменялись, теперь забаву пытаются сделать из меня. Под аккомпанемент раздающихся вокруг девчачьих смешков поворачиваюсь и, пытаясь достойно выйти из положения, вальяжно тяну:

– Всего семь минут… Уж больно ты, Наташ, тороплива.

Демонстративно окинув меня сверху вниз оценивающим взглядом, она со зловредной улыбкой проворковала:

– Да было бы там из-за чего задерживаться.

Стремительно пролистав в уме варианты ответов, отсеивая пошлые, а таких оказалось неожиданно много, выдал первый прошедший через фильтр:

– Ты просто представить себе не можешь, как я счастлив твоей близорукости! – И пока Наташа подбирала ответную колкость, повернулся к Зорьке: – Ну, партизанка, будешь говорить?

– Буду… куда ж я денусь, – преувеличенно горестно вздохнула Света, закатив глаза к низкому сводчатому потолку. – Переобувайся быстрее и пошли.

Проскочив мимо злобно пыхтевшей Кузи, я переобулся и вырвался на волю. По дороге к классу выпытал, что политинформации проводятся по средам за пятнадцать минут до начала урока; есть три постоянных выступающих – я, Сема и Никита, и мы обычно заранее делим между собой темы выступлений. Понятно, надо на завтра готовиться.

Заняв свое уже привычное место за партой, я задумался. И что это Кузька ко мне цепляться начала? За три учебных дня уже два раза. Не помню я с ее стороны к себе интереса. Да и не нужен он мне, пусть со своим студентом гуляет. Или она со многими заигрывает, оттачивая мастерство?