Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион - Ганс Шерфиг

Ульмус улыбнулся; заметив полицейского, он представился ему и сказал:

— Так вот, эта витрина — моя. А граф — мой друг. Значит, все в полном порядке. Зайдемте с нами, чтобы немножко подкрепиться!

— Нет, спасибо! — ответил полицейский.

— Идемте же! Ничего не случится. Там находятся многие высокопоставленные полицейские чиновники: и инспектор полиции, и полицейский адвокат; войдите же и поздоровайтесь с ними!

— Я жду машину, — сказал полицейский. — Ведь я вызвал ее по телефону.

— Да, мы ждем машину, — заявил граф Бодо. — Мы хотим теперь домой!

Когда подъехал автомобиль с двумя полицейскими, оптовик Ульмус вытащил свой бумажник.

— Ну, идемте все вместе, получите по стаканчику!

Полицейские не изъявили желания выпить по стаканчику; тогда Ульмус сунул каждому из них пятидесятикроновую кредитку на пиво. Однако, посмотрев друг на друга, они отказались взять деньги. Это были новички по службе, совсем еще неопытные, они не успели приобрести необходимых навыков, каковыми в полной мере обладают старые полицейские. Несмотря на протесты Ульмуса, они уехали вместе с графом.

Позади магазина, где велась торговля коврами, находилась квартира Ульмуса; там он устроил празднество для своих друзей. Среди гостей действительно находились и адвокат из «Ярда», и инспектор полиции, но адвокату стало плохо, и, сидя в туалете, он издавал жалобные звуки, а инспектор полиции был настолько занят толстой подружкой графа Бодо — все звали ее Врунья Элли, — что ни о чем другом думать не мог. Поэтому оптовый торговец Ульмус сам позвонил в полицейский участок, чтобы уладить дело Бодо.

Сержант полиции был настроен далеко не дружелюбно. Граф держал себя совершенно недостойно, назвав его глупой свиньей. Сейчас он находится в кутузке, и ничего сделать для него нельзя.

— А, плюньте на все, берите машину и приезжайте сюда, — сказал Ульмус. — Мы устроили хорошенький вечерок! Тут уже собрались кое-кто из старых приятелей!

Но сержант был непоколебим. Тогда в участок позвонила Врунья Элли и, назвав себя графиней фон Бэренборг, просила освободить мужа — они должны срочно уехать, заявила она, по очень важным делам.

Сержант полиции ответил, что граф останется в участке до восьми часов утра, придется уж графине с этим примириться.

Тогда Ульмус решил еще раз сам позвонить в участок, но полицейский на этот раз не отозвался, а просто положил трубку.

— Вот глупый молокосос! — усмехнулся Ульмус. — Он совершенно не умеет вести себя. Ну, да ничего не поделаешь! Во всяком случае, в полицейском участке Бодо не причинят никакого вреда, раз им известно, что он граф. Да и его благородная фамилия не попадет в газеты, а это самое важное. Время идет, мальчики, а вы ничего не пьете!

Если не считать неприятного приключения с графом, празднество получилось удачным. Среди гостей присутствовала весьма представительная делегация от полицейского корпуса, и Ульмус был настолько предусмотрителен, что положил по пятисотенной под обеденный прибор каждого полицейского — как бы вместо бумажных салфеток, которые редко бывали в продаже. Все полицейские оценили такое внимание и похвалили оригинальность и тонкость замысла.

Ульмус был человек широкого размаха, у него всегда возникали оригинальные идеи. Утром он отправился на «площадку», чтобы призанять кое у кого из своих знакомых немного мелочи — всего лишь семнадцать тысяч крон и только до вечера. Он получил эту сумму пятисотенными кредитками. Люди, имевшие отношение к автомобилям, всегда держали при себе небольшие суммы. Ульмус отправился домой и стал заучивать номера кредитных билетов — память на числа у него была прекрасная. После полудня он полностью вернул свой небольшой заем, да еще угостил кредиторов рюмочкой, а ради развлечения начал угадывать номера кредиток на руках у каждого; благодаря такому забавному приему торговец коврами выиграл как раз сумму в семнадцать тысяч, причем никто этим не был огорчен.

После того как граф Бодо оставил общество, сбежав сквозь витрину, Врунья Элли решила утешиться с инспектором полиции. Она посадила его к себе на колени и легонько пошлепала.

— Все-таки Бодо ужасный скряга, — сказала она. — Ей-богу, хорошо, что ему придется раскошелиться! Он чуть не больше всех трясется за свои деньги.

— Вот они, эти старинные семейства, — вздохнул инспектор полиции. — Сказывается умеренность и бережливость прежних времен.

— Помнишь, как он обманул нас в тот вечер, когда мы были в «Жемчужине Атлантики»? — сказала Черная София. — А ведь ему позволяли делать все что угодно! Развратник и гуляка! И всегда старается занять у кого-нибудь денег.

— Вот они, эти старинные семейства! — повторил инспектор полиции. — Голубая кровь!

Ульмус рассмеялся и сказал:

— Посмотрели бы вы на индюшатник у него в имении!

— Старинные семейства! — бормотал инспектор полиции. — Старое дворянство!..

В соседней комнате начали петь. Это была новая народная песенка, ее пустил в ход премьер-министр, и теперь ее распевали решительно все:

Наш чертенок Скорпион,Ну и ловкий парень он!Задумал пробраться он в знатный районИ в поисках славы полез на рожон.Ах, чертенок Скорпион!О пенсии мечтает он.

Люди пели, смеялись, притопывали ногами, визжали и выкидывали разные штуки. Ящики с пивом стояли на ковре и не иссякали; появилось ночное угощение — сельди, угорь и ледяная водка; это сразу вдохнуло жизнь в усталые тела.

Ульмус широким, спокойным шагом ходил по комнате и ухаживал за своими гостями; его приветливые голубые глаза бдительно следили за всеми, он был, пожалуй, единственным трезвым в этой компании.

Инспектора полиции сморил сон на мягкой груди Вруньи Элли; у него свалились очки, рот приоткрылся, и он выглядел удивительно невинным и жалким. Добрая толстушка Элли осторожно, с материнской лаской пошлепывала его по лысине и смотрела на него с таким состраданием, как будто предчувствовала, что эта блестящая лысина скоро будет пробита револьверной пулей. А в туалетной комнате, скрючившись на полу, спал полицейский адвокат, и те, кто заходил в туалет, должны были следить, чтобы не раздавить его или не наступить на что-нибудь неприятное… Адвокат был очень симпатичный человек, который охотно оказывал услуги своим друзьям и мечтал порадовать жену новым красивым ковром. Позже, когда с ним случилось несчастье, все искренне жалели о нем.

На улице уже начинали щебетать птицы. Летняя ночь светла и коротка.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Осколки стекла перед магазином оптового торговца коврами Ульмуса были рано утром сметены, улицы стали понемногу оживать. Люди отправлялись на работу — все те обыкновенные, нормальные люди, которые спали по ночам, а днем работали; они не отличались ни остроумием Иеронима Ботуса, ни ловкостью Ульмуса, ни утонченностью графа Бодо; все то огромное большинство людей, которые живут собственным трудом, кому незнакомы окольные пути высших деловых кругов; все те простые люди, которых министр Ботус называл чернью и безответственной толпой; те, кто принадлежал земле, а не был вознесен до созвездия Скорпиона. Эти люди шли пешком, ехали из пригородов на велосипедах и все были очень заняты — они выполняли самую тяжелую и неприятную работу, получая за это самую низкую плату, с ними в этой лучшей из всех либерально-демократических стран меньше всего считались.

Полусонный и кисло настроенный граф Бодо покинул полицейский участок и попал на оживленную улицу. Он не привык быть в такую рань на ногах и с удивлением и чувством превосходства смотрел на всех этих погрязших в земных заботах людей, у которых не хватило ума родиться на свет с готовыми имениями и акциями. Бодо стоял на улице, держа в руках маленький чемоданчик, и выглядел очень беспомощным. То и дело проезжали мимо него девушки, но ни одной из них не пришло в голову слезть с велосипеда, чтобы утешить его или помочь чем-нибудь.

Много людей отправлялось по делам, торопясь на самую разнообразную работу. Сержант уголовной полиции Йонас, который в ночной пирушке не участвовал, катил на велосипеде в сторону Южной гавани, где его присутствия требовали служебные дела. Он ехал долгим путем вдоль железной дороги, мимо Южной тюрьмы, через мосты и под мостами, извилистыми дорогами между заборами, угольными и лесными складами. Он проезжал по кварталу, где люди жили в деревянных ящиках, в лачугах, сделанных из жести, и старых лодках, опрокинутых вверх килем, к которому приделана дымовая труба. По дороге между газгольдерами и огромными кучами ржавого железа попадались лужайки, поросшие травой и бурьяном; он ехал мимо рыбачьих хижин и крохотных садиков, там виднелись гряды с капустой и картофелем и копошились рано поднявшиеся хозяйки, а рядом — штабеля бочек, серые цементные стены и черные краны. Дальше были шлюз и дамба, которая вела к плоскому острову, где можно увидеть контуры разрушенного артиллерийским обстрелом города. Однако руины эти возникли не в результате войны. Они были возведены в мирное время по чертежам квалифицированных архитекторов, специально изучавших руины в Гамбурге и Ганновере; этот искусственно созданный город руин, стоивший столько же, сколько стоил бы настоящий город, был гордостью правительства. Бездомные люди, ютившиеся в жестяных лачугах, упаковочных ящиках и опрокинутых лодках, могли отсюда видеть, как солдаты проходят учение в дорогих руинах, и слышать звуки пулеметной стрельбы в обстановке, похожей на естественную.