Старые черти - Кингсли Эмис

Уильям предусмотрительно припарковал свой щегольской «ауди» так, чтобы не закрывать въезд в гараж. На часах было двадцать три минуты второго — опоздание на грани допустимого. Питер специально задержался, чтобы дать матери и сыну время побыть наедине. Войдя в гостиную, он увидел, что они стоят у окна, смотрят на сад и разговаривают о какой-то мульче или мульчировании. Вернее, говорила Мюриэль и продолжала говорить еще некоторое время после того, как к ним присоединился Питер. Еще она крепко держала Уильяма под руку, исключив, таким образом, любую попытку отца и сына обняться. Уильям сделал все, что смог, помахав отцу рукой и состроив веселую гримасу. В конце концов Питер похлопал сына по плечу:

— Привет, малыш Вилли, как дела?

— Дорогой, тебе нужно что-нибудь выпить, — произнесла Мюриэль, обращаясь к Уильяму. — Чего бы ты хотел?

— Привет, па. Спасибо, хорошо. У вас есть пиво?

— Конечно. А что ты будешь?

— Э-э… все равно.

— Но у тебя наверняка имеются какие-то предпочтения. Джин с тоником? Водка?

— А сухой херес есть?

— Боюсь, что нет.

Питер никогда не пил херес и не помнил, когда в последний раз его пила Мюриэль.

— Ну и ладно.

— О чем разговор? Всегда рад услужить, — нарочито шутливым тоном сказал Питер. — Как насчет капельки…

— Есть открытое вино?

— Нет, но я могу…

— Не стоит беспокоится.

— Да ладно тебе, мама, выпей стаканчик вина, — предложил Уильям.

— Ну, если ты будешь продолжать в том же духе, — ответила родительница, — мне ничего не остается, кроме как уступить соблазну.

И, конечно, когда Питер вернулся с напитками в гостиную, жены и сына там уже не было: они вышли в сад. Можно было выйти и войти раз шесть, пока Питер нашел чем открыть новый ящик с «Мюскаде», спустился в подвал и принес вино. Питер догнал жену и сына, когда они прогуливались под руку вдоль левой кромки газона; Уильям шел с внутренней стороны, так что, захоти Питер пойти рядом, ему пришлось бы сдвинуть обоих на добрый ярд вправо или шагать прямо по клумбе. Он счел, что при сложившихся обстоятельствах ни то ни другое неприемлемо, и пристроился с другого бока от Мюриэль. В конце сада они не стали меняться местами, просто повернулись кругом, сохраняя прежнее взаимоположение до тех пор, пока не зашли в дом. Во время обеда было то же самое: Мюриэль села во главе стола, рядом с ней — Уильям, Питеру досталось место напротив него по диагонали. Они как раз усаживались, когда в прихожей зазвонил телефон. Питер взял трубку.

На его неприветливое ворчание раздался женский голос:

— Питер, это ты?

Он чуть не выронил трубку. Дыхание перехватило.

— Мистер Питер Томас?

— Слушаю.

— Это я, Рианнон. Слушай, ты придешь вечером на нашу вечеринку в «Гольф-клуб»? Твое любимое место. Я посылала тебе приглашение.

— Вообще-то не собирался. Извини.

— Обязательно приходи! Мы празднуем новоселье, только дом еще не готов, поэтому отмечаем в «Гольф-клубе». Начало в половине седьмого. Мы ждем вас с Мюриэль.

— Боюсь, не получится. Прости.

— Вы на самом деле не можете прийти?

Питер хотел было солгать, но не сумел и вдруг понял: у него не хватит духа сказать, что он чувствует.

— Думаю, не стоит.

— Питер, послушай, ты не можешь прятаться от меня всю жизнь. Удивительно, что мы до сих пор где-нибудь не столкнулись. Только подумай: лучше мы встретимся на людях и не внезапно. По-моему, ты еще не знаком с нашей дочерью Розмари. Она приехала из Оксфорда. Пожалуйста, приходите.

— Хорошо. То есть спасибо, я приду. Не знаю насчет Мюриэль.

— Ну, сам заглядывай. Увидимся позже.

Питер повесил трубку и еще какое-то время сидел на поддельном чиппендейловском стуле, куда плюхнулся, едва услышав голос Рианнон. Бросил взгляд на кухонный шкаф, где стояла бутылка виски «Феймос Граус», немного помешкал. Затем с трудом встал, поспешил в столовую и торопливо, пока не успел передумать, объявил, попутно прервав Мюриэль:

— Звонила Рианнон Уивер, приглашает нас на прием в «Гольф-клубе». Сегодня в половине седьмого.

— Прекрасно, — ответила Мюриэль. — Только этого мне не хватало. Две сотни валлийцев орут во весь голос. Просто мечта. Иди сам, если хочешь.

— Да, думаю, схожу.

— Не смею мешать воссоединению двух любящих сердец.

— Говоришь, в половине седьмого в «Гольф-клубе», па? Мне нужно будет уезжать в это время, а клуб как раз по дороге. Наверное, там и женщины будут? Я имею в виду моложе ста пятидесяти.

— Конечно. Например, дочь Уиверов, — сказал Питер.

— Здорово! Мам, я могу поехать вместо тебя. Отвезу туда отца, а домой он вернется на такси. И не попадет в суд за вождение в нетрезвом виде.

— Видно, у тебя совсем плохо с девушками, если ты считаешь здешний «Гольф-клуб» подходящим местом для знакомств, — заметила Мюриэль.

— В Кейпл-Мерерид со многим плохо, — кивнул Уильям. — Правда, со скукой там все в порядке. Этого добра там хоть залейся.

Почти сразу после половины седьмого Питер устроился на пассажирском сиденье «ауди». Он чувствовал себя как перед экзаменом — давно забытое ощущение. Уильям, серьезный, с темными, уже редеющими на висках волосами и в довольно уродливом галстуке, которым его снабдил отец, сел за руль. Питер любил сына, по крайней мере был привязан к нему больше, чем к кому-либо, но всегда робел, оставаясь с Уильямом наедине: не знал, о чем с ним говорить, чтобы не наскучить. Впрочем, проблема была бы куда серьезнее, будь у него возможность видеться с Уильямом чаще или дольше. Ладно, сегодня не стоит тревожиться по этому поводу.

Уильям завел мотор.

— Ремень безопасности, па.

— Прости, забыл.

— Похоже, ты бы вообще не пристегивался, если бы можно было. Пап, ты в курсе, что сильно растолстел? Что ты сейчас толще, чем когда-либо? По-настоящему толстый? Конечно, в курсе, это трудно не заметить. И в чем причина, в выпивке? Кстати, я тебя не виню.

— В спиртном, а еще — в еде. И не обманывайся на мой счет, не суди по тому, что я съел за обедом. Я прекрасно держусь весь день, просто великолепно: листок салата здесь, половинка сардины там, а кончается тем, что сижу на заднице перед телевизором, передачи закончились, и я сметаю все подряд. В основном пирожные. Профитроли. Трубочки. Что угодно, лишь бы с кремом, джемом или шоколадом. А еще кексы: генуэзский кекс, фруктовый кекс с миндалем. Тминный кекс со стаканчиком мальвазии. Будто какая-нибудь викторианская дамочка, только в час ночи.

— Вряд ли ты голоден в это время.

— Ну, отчасти это из-за того, что я бросил курить. Прошло уже четыре года, а у меня до сих пор возникает чувство: как, неужели на сегодня все? И тогда начинаешь есть. Но это только отчасти. Существует и другая причина, не знаю, как лучше объяснить. Наверное, я просто боюсь. Надеюсь, ты не решишь, что я изображаю из себя мученика.

Сын ничего не сказал в ответ, и Питер продолжил:

— В моем возрасте уже понимаешь, что существует много вещей, которых стоит бояться.

— И не только в твоем, — сказал Уильям. — Да, я тут недавно прочитал у одного типа, кстати, тоже валлийца, что углеводы оказывают успокаивающее действие. Так что все понятно. И еще, папа, у тебя все в порядке? Не сердись, что спрашиваю, просто ты неважно выглядишь, я сразу заметил. Что-нибудь случилось? Если да, то глупо скрывать.

Питер рассказал; правда, только о физическом самочувствии, избегая любых, даже самых туманных, намеков на Мюриэль. Закончив, он почувствовал себя лучше, но ненамного: ему пришлось выслушать собственные слова как будто со стороны, и они звучали довольно пугающе. Минуты две отец с сыном ехали молча, а потом Уильям спросил:

— Мама по-прежнему ездит в Лондон по своим делам?

— О да, как ненормальная. Примерно раз в два месяца. Собственно, сейчас опять собирается.

— Отлично, тогда позвони мне, когда она уедет, мы с тобой пообедаем вместе или еще что-нибудь, на твое усмотрение. Обязательно позвони, когда мама будет в Лондоне.

— Договорились.

— Или можешь приехать ко мне. Ты же никогда у меня не был? Правда, смотреть там особо нечего. Берлога, которую я снимаю на пару с одним коллегой. Бывший шахтерский коттедж, на самом деле довольно милый, с небольшим садиком сзади. И знаешь, что я тебе скажу? Мы живем в этом доме без малого два года и ни разу там даже лопатой не махнули. Забавно, да?

Питер вошел в «Гольф-клуб» через боковой вход с парковки и очутился в большом старомодном зале, где устраивали приемы для не состоящих в клубе. Рианнон стояла в противоположном углу и увидела Питера еще до того, как он ее заметил. Она улыбнулась ему с неожиданной искренней радостью и поспешила навстречу. Питер вдруг понял, что боялся не узнать Рианнон после стольких лет, но едва она оказалась в пределах видимости его очков (Питер по инерции их почти не снимал, хотя они предназначались только для чтения), как он увидел, что ее лицо совсем не изменилось — ну, может, появилось несколько морщинок, и, конечно, она слегка подкрасила волосы. Глаза были все те же. На поцелуй Питер даже не надеялся, и все же Рианнон его поцеловала.