Отрок. Богам — божье, людям — людское - Евгений Красницкий

На въезде в крепость Мишку перехватил Аристарх, почему-то верхом, словно уже собрался уезжать обратно в Ратное.

— Погоди-ка, Михайла, не торопись! Алексей с Ильей все, что надо, Корнею сами покажут и расскажут, а мне с тобой потолковать надо.

— Так может, присядем где-нибудь в сторонке? — покладисто предложил Мишка. — Чего посреди двора торчать?

— Да погоди ты присаживаться, едрен дрищ! — в тоне Аристарха прорвалось раздражение — Может быть, как раз ехать придется! Ну-ка, скажи-ка мне: как ты перед волхвой за трех покойников оправдываться собираешься?

— Никак не собираюсь! Воинское преступление в воинском поселении — мы в своем праве, а боярыню Гредиславу я уже давно упреждал: десятки собраны неверно, рано или поздно беда случится. Не вняла, значит теперь мы любые средства применять можем.

— Боярыня Гредислава… — Аристарх покривился, словно ему это имя чем-то сильно не нравилось. — А что, десятки и вправду неправильно собраны? Это ты сам решил или кто-то из старших подсказал?

— И сам решил, и наставники согласны. Алексей, Филимон, Глеб…

— Ладно, ладно… — староста жестом остановил перечисление и задал новый, совершенно неожиданный вопрос: — Почему волхва упорствует, как считаешь?

— Ну, тут только гадать можно…

— Так погадай! — тон Аристарха становился все более требовательным. — Давно бы уже задуматься пора: с чего бы это волхва опытным, воинам в воинских же делах, перечит?

— Я думаю, что раз каждый десяток в одном каком-то селище набран, то Нинея надеется их здесь выучить, а потом в каждом селище, выученных здесь воинов, наставниками сделать. Сразу десять обученных воинов с десятником… они же и сотню обучить смогут. Конечно, сотня получится не ратнинской чета, но все равно…

— М-да… — Аристарх был явно не согласен с Мишкиной версией, но спорить не стал, а заговорил, на первый взгляд, совершенно о другом: — Ты, вот, все время ждешь, когда я тебя Перуновой премудрости обучать стану. Что ж… вот тебе первый урок. Когда все дружно куда-то в одно место глядят, надо не туда же, куда и все, пялиться, а внимательно посмотреть на самих глядящих. Очень много полезного и интересного узреть можно.

«Угу, как в старом анекдоте: «Секс — сто долларов, наблюдение за чужим сексом — триста долларов, наблюдение за наблюдающим — тысяча». И причем здесь Перун?».

— Понимаю, что во время казни тебе не до того было, чтобы Нинеиных работников разглядывать, а я вот поглядел…… — Аристарх сделал паузу, словно ожидая от Мишки какого-то комментария и, не дождавшись, снова повторил недовольно-многозначительное: — М-да… едрен дрищ…

«Да что ж ему надо-то? Похоже, вы, сэр, в чем-то крепко обмишурились, и именно в ипостаси Окормли! Когда? В чем?».

— А скажи-ка мне, как ты мыслишь: — продолжил ратнинский староста — можно ли найти в Погорынье семь десятков отроков и более сотни работников, да так, чтобы они между собой не только знакомы не были, но даже и в каком-нибудь дальнем родстве не состояли?

«А ведь точно! Позвольте вам заметить, сэр, вы болван, и работать вам только кассиром в платном сортире! Нинеины работники на казнь, как на зрелище глазели — как будто Борис для всех совершенно чужим был, не только не родственник, но даже и не земляк!».

— Каюсь, батюшка Туробой, проморгал. Надо будет у Кузьмы спросить: привозили ли работники отрокам гостинцы от родителей, передавали ли…

— Не надо, — перебил Аристарх — я уже спрашивал. Не было ничего, как на чужих смотрели. Ребятишки, было, сунулись, видать лица знакомые увидали, но их тут же урядники окоротили, а где урядники оплошали, там Красава управилась. Мне Тит рассказал — как змея шипела, и отроки от нее, как от змеи шарахались. Вот так-то…

— Ничего не понимаю…

— Ой ли? Сам, ведь, то же самое творишь! — лицо Аристарха вдруг приняло такое выражение, что было совершенно непонятно: то ли он осуждает Мишкины действия, то ли одобряет. — Кто дело к тому ведет, чтобы отрокам прежнее житье скучным и серым показалось, чтобы будущее они себе мыслили только в твоей сотне? Не ты ли?

— Э-э… ну, так. Да… а Нинея-то тут причем?

— А всего-то и разницы между вами, что ты свое дело исподволь, медленно и незаметно творить стараешься, а она единым махом сотворила! Не понимаешь?

— Н-нет…

— Она ребят из родов НАСОВСЕМ забрала! Без возврата! По ним родня тризну справила, как по покойникам! И это, немного, и твоих рук дело!

— Как это? — Мишка почувствовал себя совершенно ошарашенным. — Я, наоборот, после года обучения собирался их домой на побывку отпустить!

— А кто настаивал на обязательном крещении? Вот и получается: дома с ними простились навсегда, а здесь другие имена дали. Все! Нет уж больше тех отроков на свете!

— Но я же не знал… даже и подумать не мог…

— Не мог он, едрен дрищ… не захотел ты подумать как следует, поленился! — Аристарх обличающе уставил в Мишку указательный палец и передразнил: — По десятку воинов в каждом селище! Тьфу! Да с чего ты взял, что Велесова волхва будет мыслить и рассчитывать так же, как ты думал бы и рассчитывал на ее месте? Она, может быть, раз в десять тебя старше и знает такое, что тебе и не снилось!

— Но как-то же ее намерения надо себе представлять! — уперся Мишка. — Иначе же только и жди какой-нибудь неожиданности.

— Это верно. — Аристарх внезапно успокоился и заговорил уже другим тоном. — Ну, хорошо, вот я тебе об отроках объяснил, и как ты теперь понимаешь ее нежелание перемешивать десятки?

— Теперь? — Мишка на некоторое время задумался, Аристарх терпеливо ждал. — Я так думаю, что совсем-то власть над своими отроками она терять не хочет, а единственное, что их теперь с прошлой жизнью, а значит, и с Нинеей связывает, это их землячества — отроки односельчане. Если с родней навсегда распростились, и имена у них теперь другие, и жизнь другая, то парни, с которыми они с детства знакомы, сейчас для них стали как братья кровные. И еще одно: я думаю, что в тайне они, все-таки, рассчитывают домой вернуться. Пусть нескоро, пусть не все… наверняка же представляют себе, как въезжают в родное селище на лихом коне, в дорогом доспехе, с богатой добычей, и как их встречают…

— Так, правильно. — Аристарх согласно покивал. — А разрешить им вернуться может только волхва, значит привязаны они к ней крепче, чем веревкой. А теперь, парень, вспоминай: с чего наш разговор начался?

— Ты спросил, как я буду за убитых отроков оправдываться, а я сказал… ой!

— Вот именно, что ой. Их НАДО было убить! Это не право твое было, а обязанность! Если они все в своих десятках как братья стали, а два дурака друг на друга оружие подняли, то поступать с ними надлежало, как с бешеными собаками! И ты это понял, и ты это сделал, и волхва понимание твое оценить по достоинству должна!

— Но я же не понял…

— А она об этом знает? Поступил-то ты верно! Значит, и намерения ее верно разгадал!

— Да чего я там разгадал… хотя…

— Ну-ну! — подбодрил Мишку Аристарх. — Давай, выкладывай, что ты там надумал!

— Выходит, что ей нужно войско. Обученное, опытное, послушное своим командирам, но, когда придет пора, готовое выполнить ее и только ее приказ. А когда такая пора настанет, знает только она и больше никто! Это, наверно, как у тебя… как у нас в братстве — живет себе Ратное, ни о чем таком не думает, сотник, староста, сход, да старики с серебряными кольцами делами правят, но есть и Перуново братство. Пока нужды в том нет, оно ни во что и не вмешивается, но если нужда возникнет, то и поперек сотника…

Мишка осекся и уставился на Аристарха, а тот, словно дождавшись, когда Окормля наконец-то додумается до очевидной истины, криво ухмыльнулся и кивнул головой.

— Вот именно! Дошло наконец? И что теперь делать прикажешь, сотник? Соревноваться с Нинеей, кто больше отроков под себя подгребет и дожидаться, когда по тайному приказу они друг на друга кинутся?

— Так ты для этого меня и опричников в Перуново братство посвятил? Чтобы была сила, противостоящая… — Мишка не договорил, заметив, как досадливо поморщился Аристарх.

— Ты парень, вообще, слушаешь, что я говорю или, как глухарь токуешь? Какая, к лешему, «противостоящая»? Забыл, что в Писании сказано о народе, разделившемся внутри себя? Тем паче такое непотребство в войске допускать…

— Хватит!!! — Мишка даже сам не ожидал, что лисовиновская ярость полыхнет в нем так внезапно и сильно. — Рыжего из меня делаешь?!! То Перун, то Христос, сам-то соображаешь, чмо флюгерное… туды вас всех с вашими богами, святыми и юродивыми, уже и небо в барахолку превратили…

Аристарх, вроде бы удовлетворенно, кивнул в ответ на Мишкину ругань, а потом отвесил ему такую затрещину, что чуть не вышиб из седла. Мишка покачнулся и уронил на землю шлем, который придерживал рукой на передней луке седла.