Волшебный корабль - Робин Хобб

Она едва не посмотрела ему в глаза.

— Я думала, ты все же заметил бы, если бы меня не оказалось на месте. Я-то ведь переживала, когда ты не приходил. Раньше…

Он расправился еще с одним кусочком пирога.

— Дурацкий разговор. Не желаю его продолжать.

— Как скажешь, — отозвалась она, и он не знал, выполняет она его приказание или же соглашается с ним. А впрочем, не все ли равно? Этта не сказала больше ни слова, пока он приканчивал пирог. Он налил себе еще стакан вина. Поудобней устроился в кресле и начал мысленно перебирать события последних недель, оценивая сделанное и несделанное. «Я дурак, — решил он наконец. — И вел себя по-дурацки». Следовало отложить поездку на остров Других. Но коль скоро предсказание было получено — лишь последний тупица стал бы вот так, как он, вываливать команде свои честолюбивые планы. Недоумок. Дубина… Теперь над ним, наверное, хохотал уже весь Делипай. Кеннит без труда вообразил, как гогочет пьянствующий по тавернам народ. «Король пиратов? — восклицают они. — Ага, только короля нам тут и не хватало. И особенно такого, как он…»

И они смеются… смеются…

Сознание затопило жгучим стыдом. Опять он опростоволосился. Сел в галошу. Жидко обделался. И все по собственной вине — жаловаться не на кого. «Дурак. Дурак. Дурак…» И единственный способ хоть как-то с этим прожить — это устроить так, чтобы никто иной о его глупости не сумел догадаться. Кеннит крутил надетое на палец кольцо и смотрел в огонь. Потом покосился на вырезанный из диводрева талисман на запястье, насмешливо улыбавшийся ему его собственной улыбкой. Может, ему просто показалось, что на острове талисман разговаривал? Или это была еще одна шуточка Других?… Величайшей ошибкой было то, что он вообще сунулся на их остров. Наверняка его команда уже и об этом шушукалась. Их капитан ищет пророчества, точно он не пират, а бездетная женщина. Или фанатик, свихнувшийся от благочестия.

Ну почему, почему самые возвышенные его мечты вечно оборачивались горчайшими унижениями…

— Может, растереть тебе плечи, Кеннит?…

Он свирепо обернулся. Да как посмела она помешать его размышлениям? Что она вообще о себе вообразила? Он холодно поинтересовался:

— С чего ты взяла, будто мне это понравится?

— Мне показалось, что тебе плохо. Ты выглядишь таким встревоженным… и усталым…

В ее голосе не чувствовалось насмешки.

— А ты, значит, можешь определить это, просто глядя на меня? Так, шлюха?

Ее темные глаза все-таки прямо встретились с его голубыми.

— Женщина видит многое, скрытое от других, когда смотрит на человека, который нередко приходит к ней вот уже три года…

Она поднялась — по-прежнему обнаженная — подошла и встала у него за спиной. Узкие длинные кисти легли на его плечи и принялись разминать сведенные внутренним напряжением мышцы сквозь тонкий шелк халата. Это было приятно. Какое-то время Кеннит сидел неподвижно, позволяя ей прикасаться к себе. Потом она заговорила опять.

— Я так скучаю по тебе, когда ты уходишь в море надолго. Я волнуюсь за тебя и гадаю, все ли в порядке… Иногда мне становится страшно, я боюсь, что однажды ты не вернешься. И то сказать, что держит тебя в Делипае? На меня тебе наплевать, это я знаю. Ты просто хочешь, чтобы я приходила сюда и делала все так, как тебе нравится… и все. Я полагаю, Беттель меня до сих пор не выгнала единственно потому, что ты всякий раз меня требуешь. Я ведь не из тех… кого большинство мужчин пожелало бы для себя. И уже это делает тебя такой важной частью моей жизни, понимаешь? Без тебя Беттель в два счета выставит меня на улицу… сделает потаскухой подзаборной. А ты приезжаешь снова и снова, и велишь, чтобы прислали именно меня… даже имя запомнил… и лучшую комнату на целую ночь… и платишь настоящим золотом, без обмана… Знаешь, как меня называют другие? Шлюха Кеннита, вот как! — Она горько и коротко рассмеялась. — Было время, когда я устыдилась бы подобного прозвища. А теперь оно мне нравится…

— Это ты о чем? — Голос Кеннита рассек ткань ее неторопливого монолога, словно тупой нож. — Что ты несешь? Я что тебе, за разговоры плачу?

Это был вопрос, и она знала — ей позволено отвечать.

— Нет, — сказала она тихо. — Но мне кажется… за те деньги, что ты платишь Беттель, я могла бы снять целый домик… для нас. Маленький, чистенький домик… куда ты всегда мог бы вернуться, когда пожелаешь… и я ждала бы тебя там… И тебе не пришлось бы спрашивать, смыла ли я с себя запах чужого дыхания…

Он презрительно хмыкнул:

— По-твоему, я сплю и вижу нечто подобное?

— Я не знаю, — ответила она еще тише прежнего. — Но ты велел, и я рассказала о том, чего хотелось бы мне. Вот и все.

— А мне чхать, что ты там хочешь или не хочешь, — сообщил ей пират. И стряхнул со своих плеч ее руки. Потом поднялся с кресла, повернулся и вновь провел ладонями по ее нагой коже, чувствуя, как согрела эту кожу близость огня. Ощущение было удивительно приятным. В сокровенной глубине тела опять шевельнулось желание…

Но когда он посмотрел ей в лицо, то был потрясен — по щекам Этты катились слезы.

Какое безобразие!

— Марш в постель, — приказал он с отвращением, и она повиновалась, послушная, как обычно. Он остался стоять у огня, вызывая в памяти упругую гладкость теплого тела. Он хотел пожелать ее, но мысль о заплаканных глазах женщины отвращала.

И для этого он покупал шлюху?

Он покупал ее как раз для того, чтобы всего этого избежать.

Проклятие! Он же ЗАПЛАТИЛ!

Он велел, не оборачиваясь:

— Перевернись. На живот. Мордой вниз, говорю!

Простыни тихонько зашелестели — приказ был исполнен. Кеннит быстро пересек комнату. Взобрался на постель и вошел в женщину сзади. В подобной позе мужеложцы сочетаются с мальчиками, но Кеннит предпочел использовать ее естественным образом. Никто — и даже шлюха! — не сможет сказать, будто он не понимает различия между мужчиной и женщиной!

Он отлично отдавал себе отчет, что не причинил ей излишней боли, — и все-таки она продолжала плакать даже после того, как он ее отпустил. Этта всхлипывала почти беззвучно, так почему же ее слезы так его беспокоили?… Непонятное чувство наложилось на стыд и отвращение к себе самому, которые он испытывал ранее, и усугубило их. «Да что с ней, в самом-то деле? Я ей что, разве не заплатил? Чего еще она от меня хочет? Она, в конце концов, всего-навсего потаскуха. Она продается, а я покупаю…»

Резким движением он поднялся и принялся одеваться. Спустя какое-то время ее всхлипывания прекратились. Этта повернулась в постели.

— Пожалуйста… — хрипло прошептала она. — Пожалуйста, не уходи… Прости, если не угодила тебе… Я больше не буду. Я обещаю!

Отчаяние в ее голосе столкнулось с таким же отчаянием, царившем в его сердце. Сталь зазвенела о сталь… «Следовало бы убить ее. Вот просто взять и убить. Все лучше, чем этакое выслушивать…»

Он сунул руку в карман. Но не затем, чтобы вытащить кинжал.

— Вот, — сказал он, разыскивая мелкую денежку. — Это тебе…

Монетка напомнила бы им обоим, ради чего они здесь встретились. Купля-продажа, не более… Однако счастье и тут ему изменило. В кармане было совсем пусто. Уж очень торопился он, покидая борт «Мариетты». Теперь придется идти на корабль за деньгами, чтобы расплатиться с Беттель…

Какое унижение…

Он чувствовал на себе взгляд проститутки.

Какое унижение — стоять без гроша перед той, которую только что использовал…

И вот тут в самом дальнем уголке кармана его пальцы наконец нащупали нечто. Что-то попало ему под ноготь и пребольно кольнуло. Он раздраженно высвободил зловредную колючку, полагая, что это щепочка или камешек… но у него на ладони поблескивало крохотное колечко, вынутое из уха утопленного котенка. Рубин, казалось, подмигивал…

Ему никогда не нравились рубины. Сойдет для подарка Этте.

— Вот, — повторил он и сунул колечко ей в руку. И добавил: — Комнату не освобождай. Завтра вечером я снова приду.

И вышел из комнаты прежде, чем Этта успела издать хоть звук.

Все случившееся до крайности раздражало его — он подозревал, что Беттель заломит несусветные деньги за комнату и девушку, снятую на две ночи и день в придачу. «Ну и пускай заламывает. Я-то знаю, сколько я ей отстегну!»

Всяко лучше, чем сознаваться бандерше — у него и за сегодняшнее-то не нашлось при себе чем заплатить. Хотя бы одного унижения удалось избежать…

Он прогромыхал сапогами по ступеням, спускаясь вниз.

— Комната и девка пусть пока остаются за мной, — сообщил он Беттель, минуя общую комнату. В другое время он, пожалуй, понаслаждался бы тихим ужасом на ее физиономии. Но не теперь.

Кеннит успел прилично отдалиться от борделя по улице, когда обратил внимание… на свой собственный кошелек, тяжело бившийся о левый бок. «Странно… Обычно я никогда его там не держу…»