Соперница Аладдина - Шахразада

– Все? – в голосе Сафият зазвучала обида.

– О нет… – Тут губы Недиса-гостя растянулись в сухой улыбке. – Не все, конечно… Почти все.

«Вот и понимай как знаешь…»

Алим все еще терялся догадках, пытаясь понять, кто перед ним – вчерашний ли иноземец или его брат-близнец. Другой колдун или тот же. Быть может, долгие годы спокойствия притупили его колдовское чутье. Или, что было куда вероятнее, за те же бесконечные столетия научились пять Недисов скрывать свои колдовские умения, притворяясь одним и тем же человеком.

– Тогда, моя сладкая греза, я расскажу тебе историю, которую поведал мне сказитель на далеких Фарерских островах, отделенных от всего мира густыми туманами и высокими скалами. Это рассказ о рыцаре Синяя борода и печальной судьбе его любви. Внемли же горькой истине…

Сафият опустила голову и поудобнее взяла в руки калам.

– За редким березовым леском, окаймлявшим город с севера, до самого моря тянется холмистая равнина, кое-где покрытая кустарником и низкорослыми соснами. От пролома в городской стене до берега моря не более двух часов ходьбы, но дороги, что вела бы через равнину прямо к морю, проложить еще не успели. В бесчисленных ложбинах стояло болото, черное и вязкое, словно клей. Здесь водились жабы и крысы, временами, словно проталкиваясь сквозь густой воздух, залетала сойка и, подхватив моллюска, улетала прочь.

Свиток десятый

Равнину пересекала цепь холмов, на самом высоком из них круто вздымались к небесам угловатые и корявые каменные глыбы – остатки утесов. Прежде здесь простиралось море, теперь от него осталось только болото, глухое и стылое, чуждое и морю, и суше.

Никто не помнит, когда именно и при каких обстоятельствах отошли эти земли во владение барона Паоло ди Сельви. Восторженный, уверенный в себе, барон искрился весельем, когда сошел на берег. В лихо сдвинутой фуражке по трапу спускался широкоплечий моряк с кривыми ногами наездника. Но вдруг налетел порыв ветра – в то утро дул свежий, пронизывающий ветер – и фуражка шлепнулась прямо в воду. Ужас охватил матросов от такого зловещего предзнаменования, а он стоял среди них с непокрытой головой и смеялся. У него был курносый нос со вдавленной переносицей, близко посаженные раскосые глаза, их светло-серая прозрачность, казалось, противоречила мягкости губ и плавному звучанию голоса.

Барон отправился в город окружным путем, он ехал на вороном жеребце вслед за упряжкой мулов, тащивших повозку с двумя сундуками. И двух часов не прошло, а он уже возвращался коротким путем через равнину, смеясь и посвистывая, послав коня в галоп. Никто не знает, что тогда случилось. По-видимому, на краю болота барон спешился и побрел по песку и трясине.

Только под утро нашли его: он лежал на скале навзничь, без признаков жизни, перемазанный глиной и покрытый водорослями. Лицо у него раздулось, оно пылало и было усеяно волдырями, точно обожженное, а на правой руке и предплечье свисали лохмотья содранной кожи. Бесчувственное тело уложили на носилки, отнесли через пустошь к ближайшей проезжей дороге, чтобы как можно скорее доставить барона в город. Через неделю ожоги зажили. Барон не помнил, что с ним произошло. И только сестры милосердия видели, что к вечеру в глазах у него появлялось выражение страдания и ужаса, а иногда он заслонял лицо рукой и жалобно стонал. Оправившись от болезни, барон подарил свой корабль штурману, выплатил команде щедрую плату, а сам остался жить в городе.

Сначала он поселился в южной части города, в доме на самой окраине. Он жил здесь среди певчих птиц и ни с кем не общался. Спустя несколько месяцев он переехал в ветхое строение у самой городской стены, из которого открывался вид на окутанную болотными испарениями бескрайнюю пустошь. Барон сильно изменился, стал замкнутым, нелюдимым, подолгу сидел на городской стене или гулял по ней и лишь иногда отправлялся верхом по дороге к морю.

Так прошел почти год, но вот однажды утром он появился в городе. На рыночной площади он справился, где живет самый лучший зодчий этих мест, отыскал его и без лишних слов поручил ему построить на пустынной равнине дом. Скрестив руки на груди, барон сказал, что торопиться не следует: дом надо выстроить у подножья скалы так, чтобы он охватил кольцом каменную красавицу. Пусть это будет укромный замок, уютный и богато украшенный. Через полгода он собирается привезти в этот замок молодую супругу.

И вот посреди запустения вырос замок, над которым шутили все окрестные жители. Вскоре комнаты замка были заполнены дорогой старинной утварью. Прошло еще немногим больше месяца, и барон привез в замок из чужедальних стран молодую жену.

В первый раз о ней заговорили, когда она появилась в городском театре. Смуглолицая, совсем еще девочка, она ни на шаг не отходила от мужа, а он снова был весел и совершенно всех очаровал. В тот вечер они танцевали в зале ратуши. Барон, сложив губы трубочкой, что-то насвистывал в танце, поглаживал свою окладистую каштановую бороду и, посмеиваясь, всем показывал рубцы от ожогов на правой руке.

Во второй раз о его жене заговорили уже неделю спустя, когда среди ночи из замка верхом примчался гонец, забарабанил в дверь к доктору, вытащил его из дома и доставил на пустошь к бездыханному телу молодой женщины. Она лежала в темном коридоре возле спальни, в ночном одеянии, с посиневшим лицом. Рядом на полу догорала свеча: видимо, она держала ее в руке, когда выбегала из комнаты. Барон смотрел на доктора застывшим взглядом, на вопросы не отвечал, но ничем не выдавал своего волнения. Из обрывочных слов рыдающей горничной удалось узнать, что чужестранка давно страдала сердечным недугом. Доктор установил: смерть наступила от закупорки легких.

– Брат, и не забудь: иного способа мы не придумали.

– Я не забуду… Да и как тут забыть, если мы говорили об этом только вчера?

– Брат, не стоит шутить – слишком все серьезно. Вот свиток – отдай его. Постарайся не выдать, что ты видишь ее впервые…

– Ох, и зануда же ты, братец! Небось, завидуешь мне. Хочешь еще разочек отведать сладенького и глупенького курицына тельца?

– Братья, не ссорьтесь!

– Мы вовсе не братья, осел…

– Мы куда ближе, дурень… И запомни – ночи полнолуния еще надо дождаться. А ты лезешь в драку!

Все четверо умолкли. Нетерпение снедало их, но действительно, впереди было еще долгих четыре ночи…

– Спустя три недели, рассказывают, барон снова появился в городе. Его стали принимать в обществе. Все чаще он ездил на охоту, участвовал в состязаниях, ходил на бега, а по вечерам за бокалом вина рассказывал о своих путешествиях и приключениях. Горожане часто видели его, веселого и мечтательного, в компании городских стражников, как вдруг в один мартовский день он, взяв двух матросов, опять отправился в плавание. А через полгода барон прислал своему управляющему письмо, в котором приказывал обить стены жилых комнат зеленой тканью, постелить зеленые дорожки, а на женской половине поставить букеты орхидей.