Полдень 23 век. Возвращение Тойво - Игорь Горячев

Почти весь день я парил над лесом на глайдере, — садился в пустынных местах, купался в лесных озерах и речках, валялся на берегу, на теплом песочке и подолгу, ни о чем не думая, смотрел на проплывающие белоснежные облака в голубом небе, затем снова садился в глайдер, взмывал в небо и скользил над лесом. Словно неимоверно тяжелый груз вдруг упал с моих плеч, который я тащил на себе все эти годы. Что-то произошло с Максимом Каммерером, бывшим прогрессором, после этой встречи в Институте Чудаков. Исчез старик, тащивший на себе бремя почти столетней жизни и тридцать лет страдающий от СБО. Снова я был молод душою, весел, бодр и готов был прожить еще сто. Жизнь вдруг снова обрела краски и наполнилась смыслом, распахнув передо мной новые, пока еще неведомые и немыслимые перспективы и я с улыбкой смотрел в будущее.

И тут вдруг я вспомнил Асю и просьбу Нехожина. И боль снова сжала мне сердце. Я должен был немедленно ей позвонить. Я набрал ее номер. На экране появилось ее милое, грустное лицо. Асе уже за шестьдесят. Тридцать лет прошло со времени ухода Тойво.

— Максим? Что-то случилось? У тебя такое лицо…

— Ася, — сказал я, — ты можешь не спрашивать меня ни о чем, а просто сделать одну вещь, о которой я тебя попрошу.

— Но…

— Я потом тебе все объясню. Поверь мне, что это очень важно для тебя и для… Тойво…

— Для Тойво?!!! О чем ты говоришь?

— Понимаешь, Асенька, я не могу тебе сейчас ничего сказать… Потому что сам еще ни в чем не уверен… И мне не хочется причинять тебе лишнюю боль. Тебе нужно съездить в Институт Метапсихических Исследований, в Харьков, и пройти там ментоскопирование. Ступай сейчас же к ближайшей Нуль-Т и отправляйся туда. Найди Ростислава Нехожина, это директор филиала или Аико, это его дочь. Они уже знают, что ты должна приехать… Я тебе потом все объясню. Сделай это сейчас же, не откладывая. Сейчас же, слышишь меня?

Ася растерянно кивнула и отключилась.

Я думал об Асе, пока летел домой. После ухода Тойво, она пережила тяжелый душевный надлом, и некоторое время мы с Аленой всерьез опасались за ее душевное здоровье и боялись самого страшного. Слишком большое место занимал Тойво в ее жизни. Слишком пусто стало в ее жизни без него. Она не находила себе места, и никак не могла справиться со своей тоской. Она напоминала мне жен «декабристов» из далекого девятнадцатого, которые бросив все, отправились за своими мужьями в Сибирь, по тем временам почти на край света. Ася была готова отправиться за Тойво куда угодно, хоть за край света, но только не знала, как это сделать.

Она бросила свою профессию гастронома-дегустатора и своего Магистра. Её перестали интересовать все эти «вкусовые пупырышки» и прочие гастрономические прелести жизни. Целыми днями она просиживала на смотровой площадке Тополя-21 и смотрела куда-то вдаль, за горизонт, невидящими от слез глазами. Родных у нее не было и в то время мы с Аленой просто заставили ее переехать к нам, стараясь всеми силами удержать ее от страшного шага. Я хотел свозить ее в Швейцарию, к доктору Протосу, но Ася не хотела обращаться к психотерапевтами и психологам, она не хотела никак облегчить свою боль и не пыталась убежать от нее, она вообще ничего больше не хотела. Два года продолжался для нее и для нас этот кошмар.

Но вот однажды ей каким-то образом попал в руки кристалл с копией книги древнего японского поэта Мацуо Басё «Путевые дневники». Я впоследствии тоже прочитал ее, и до сих пор помню начало:

«Отправляясь за тысячу ри, не запасайся едой, а входи в Деревню, Которой Нет Нигде, в Пустыню Беспредельного Простора под луной третьей ночной стражи» — так, кажется, говаривали в старину, и, на посох сих слов опираясь, осенью на восьмую луну в год Мыши эры Дзёкё я покинул свою ветхую лачугу у реки и пустился в путь: пронизывающе-холодный ветер свистел в ушах.

Пусть горсткой костейЛягу в открытом поле…Пронзает холодом ветер…»

На Асю эта книжечка произвела огромное впечатление. Наверное, что-то в ней было созвучно ее тогдашнему состоянию. Вся она пронизана пронзительной грустью, духом странничества и сиротливой покинутостью человека в этом мире, и, в то же время, глубоким состраданием ко всему живому и тонким умением автора подмечать красоту в самых простых вещах. (Написал эти строчки и усмехнулся. Да, такие строчки вряд ли мог написать Максим Каммерер-начальник отдела Комкона-2 образца 99 года прошлого века. Слишком толстокож он был тогда, слишком медноголов. Такие строчки мог написать только Максим Каммерер тридцать лет спустя. Время меняется, мы меняемся. Никто и ничто в этом мире не остается тем же самым. Долгие годы душевных мук смягчили мое сердце. Я начал тоньше и глубже чувствовать и любить красоту и поэзию жизни. И надо сказать, что Ася сыграла в этом немаловажную роль).

Так вот, эта книжечка произвела в душе Аси некий переворот. Неожиданно она увлеклась японской философией, культурой, каллиграфией и поэзией и, что самое удивительное, стрельбой из лука. Она стала потихоньку выходить из своего отчаянного состояния. Прожила довольно долго в Японии, обучаясь у местных мастеров. Она говорила, что каллиграфия, стрельба из лука и философия дзен помогают ей обрести душевное равновесие. Я всячески приветствовал эти ее увлечения и мы, встречаясь, вместе упражнялись в искусстве лучников. Надо сказать, что стрелять из лука она наловчилась неподражаемо. Практически все ее стрелы ложились точно в цель. Я ни разу не сумел даже приблизиться к ее результату. Я пытался понять, как ей это удается? А она смеялась и повторяла слова одного древнего японского мудреца: «Спускай стрелу в тот момент, когда почувствуешь, что ты и цель — это одно целое, что цель — это часть тебя, как твоя рука или нога. Тогда просто невозможно промахнуться». Она же приобщила меня к тонкостям искусства написания иероглифов, к японской литературе и поэзии, я научился понимать и ценить хайку. Догадываюсь, что нам обоим это помогало не вспоминать прошлое. Мы не говорили о Тойво. Это было запретной темой. Слишком больно это было для нас обоих.

И вот теперь забрезжила Надежда и для нее.

И, сажая глайдер на посадочную площадку Тополя-11, бывший когда-то материалист до мозга костей, Максим Каммерер вдруг взмолился неведомому Богу: «Господи, пусть у нее в ментограмме будет этот треклятый «т-зубец»!

15 мая 228 года

Вечер

Максиму Каммереру от

Бернара и Мари Клермон,

Группа «Людены».

Дорогой Максим,

Анастасия Глумова (Стасова) сегодня прошла глубокое ментоскопирование в ИМИ.