Пункт назначения 1978 - Виктор Громов

– Так вот, – продолжил сосед, – привел я его вчера в гараж, оставил и велел сторожить. А Юлька, когда сторожит, не лает. Совсем. Не положено ему лаять. Залез себе на заднее сидение и спал тихонечко.

Он снова потрепал пса. А потом произнес задумчиво:

– Какого лешего сюда принесло этого залетного? Нажрался и пошел колобродить. Нет бы спал себе где-нибудь!

Он вздохнул. Я слушал, затаив дыхание, и уже догадывался, что было дальше. Дядя Толя подтвердил мои мысли:

– Представляешь, идет этот орел вдоль гаражей, вдруг видит – дверца нараспашку. А внутри машина и тоже открыта. Свет-то он включать не стал и Цезаря, ясное дело, не разглядел. Залез внутрь. Глянул – в машине магнитола. И не придумал ничего лучше, как спереть. А Цезарю что велено? Охранять. Вот он и охраняет.

Сосед любовно оглядел пса.

– Молча охраняет, как и учили.

Я невольно прыснул, сцена предстала передо мной, как наяву. Сосед хмыкнул и продолжил:

– Открыл пьяный идиот водительскую дверь, увидел магнитолу и полез добывать. Чтобы удобнее было, на сидение уселся. А мужик основательно в подпитии, руки не слушают, пока смог достать, долго провозился. А потом, только представь, весь такой счастливый оборачивается, а в дверях сидит вот это! – Он указал на Юльку. – Сидит и рычит.

Тут я не сдержался и заржал в голос. Незадачливого воришку было даже жалко. И дверь не закрыть, и самому не сбежать. Остается только сидеть и ждать, пока придут и спасут. Не хотел бы я оказаться на его месте.

– Молодец, Юлька, – похвалил я, – просто умница.

Пес снова поддакнул. Дядя Толя кивнул.

– Еще какой молодец. И трогать не трогает, и выйти не дает. Так они и сидели до утра. Как бедолагу родимчик не тяпнул, не знаю. Но алкоголь из него выветрился моментом. Их в девять утра наш участковый нашел. Если бы не это, я бы точно мужика отпустил. Юлька и так его основательно поучил.

– Его теперь посадят? – спросил я.

Дядя Толя покачал головой.

– Не думаю. Участковый у нас – мужик хороший. Побеседует по душам, возьмет на заметку и отпустит.

Сосед отодвинулся от двери и присвистнул.

– Юлька, вылезай. Гулять пойдем.

Пес послушно просквозил наружу и завилял хвостом. Я встал в сторонке. На этот раз заперли все. И машину, гараж. Дядя Толя убрал ключи в карман и спросил:

– С нами пойдешь?

Я нехотя помотал головой.

– Не могу. Мои меня потеряют. Мать после вчерашнего еще, чего доброго, перепугается.

Он согласно кивнул.

– Тогда лучше домой. Не надо маму расстраивать. Мы и так ее вчера…

Он сконфуженно хмыкнул. А я поспешил сменить тему.

– Дядя Толя, а что там со штормом. Купаться можно?

– Можно, сказал он уверенно. Еще вчера к вечеру почти утих. Обязательно сходи.

– Схожу, – пообещал я и отправился домой.

Мать уже шебуршилась на кухне. Меня она встретила настороженно.

– Олег, ты где был?

– В туалет ходил, – ответил я совершенно искренне. – А там дядю Толю встретил с Юлькой. Поболтали немножко. Представляешь, Юлька ночью грабителя поймал.

– Это как? – изумилась мать.

И я с удовольствием пересказал ей всю историю. А потом отправился в спальню, завалился на кровать с книгой и принялся ждать, когда будет готов завтрак.

Манная каша. Все люди делятся на две категории – тех, кто ее любит, и тех, кто на дух не переносит. Я всю жизнь относил себя к первой. Как и всю свою семью. Манку у нас готовили часто. У мамы она получалась на диво вкусной. Не слишком густой и без комочков. Нигде в другом месте я такой каши больше не пробовал.

Вот и сейчас обрадовался. Манка уже была поделена по тарелкам. В вазочку мать налила остатки вчерашнего варенья. В блюдечко положила яйца всмятку. На мелкую тарелку – хлеб и сыр, нарезанный тонкими ломтиками. Желтый, ноздреватый, душистый. Я честно попытался вспомнить его название, не смог, решил окрестить условно «Российским».

Мы с Иркой и переглянулись и сцапали по пластику сыра. Дальше начиналось таинство, знакомое всем детям, побывавшим в пионерском лагере. В горячей каше в самой середке ложкой делался кратер. Туда помещался ломтик сыра и осторожно заливался кашей сверху.

Потом каша неспешно объедалась с краев, по кругу. Когда доходили до середки, сыр успевал расплавиться. Правда, не до конца. Просто становился мягким, тягучим. И делался куда вкуснее нормального.

Мать каждый раз недовольно хмурила брови, но молчала. Батя довольно посмеивался. Иногда мне казалось, если бы не возраст, он тоже бы последовал нашему примеру.

После каши и сыра приходила очередь яйца. Смятка съедалась просто – ложечкой. Главное, каждый раз не забывать подсыпать чутка солюшки. С крутыми яйцам была совсем другая история. Их нужно очистить, нарезать кругляшками. Потом брался кусок белого хлеба, намазывался маслом, сверху укладывались полученные кругляши и обязательно солились. Получалось настоящее объедение. Одного яйца вполне хватало на два бутерброда.

Отчего-то вспомнилась, что бабуля умудрялась делать бутерброды почти из всего. Из вареной картошки с соленым огурчиком. И даже из кильки. Последняя на хлебе с маслом заходила ничуть не хуже благородной икры.

Тут же набежала слюна. Эх. От килечки я бы сейчас не отказался. Сказать что ли бате? Пусть даст денег, сбегаю в магазин, куплю. Я покосился на отца и почему-то не решился. Промолчал. Отвык я за прошедшие годы просить у кого-то деньги. Было в этом для меня что-то неправильное. Ну ничего, это дело поправимое. Научусь, придется. Я взял ложку, подцепил пару клубничек из варенья и принялся за кашу.

После завтрака я отпросился на море. Удивительно, но мать даже не пыталась со мной спорить. И Ирку мне никто навязывать не стал. Я только прихватил полотенце и сменил трусы на модные плавки. Надо же их в конце концов вывести в свет. Не все же купаться в семейниках.

Батя втихаря вручил