Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

более подходящей. Но Брянцев настоял на своем: главным будет Бушуев и никто другой. Были у этого человека качества, которые подкупали директора: честность, даже в ущерб себе, — не мешало бы, допустим, соврать, а он выкладывает всю правду, спокойнее переложить вину на другого, а он берет ее на себя, — объективность — личное отношение к тому или иному работнику не влияло на отношения производственные. Он был настойчив, но не упрям. Когда понимал, что допустил ошибку, давал задний ход, менял свое решение. И жадно тянулся к новому. Не ко всякому новому, не во имя моды. Только к тому новому, в котором видел перспективу.

Обычно мы с уважением относимся к людям, похожим на нас самих. Брянцев тоже уважал Бушуева за те качества, которые были в нем самом, и узрел в Бушуеве то, чего не узрели другие, — потенциальные возможности роста. Главный инженер ни разу не дал Брянцеву повода пожалеть о своем выборе, ни разу не подвел его. И вот первый «сюрприз». Как же получилось, что Бушуев попался на удочку и предоставил квартиру Приданцеву?

Разбирая почту, Алексей Алексеевич слушал по динамику, как Гапочка препирался с Бушуевым. Савелий Никифорович далеко не всегда безупречно выполнял свои обязанности, но великолепно выкручивался из самого сложного положения, ловко защищал себя и так же ловко сваливал вину на других. И на этот раз он в своей роли. Ночью простоял резиносмеситель, еле-еле вытянули план, но Гапочка этот вопрос старательно обходит. Весь свой пыл он сосредоточил на тех, кто подает пар, воду, вагоны.

И Брянцев не выдерживает.

— Савелий Никифорович, — говорит он в микрофон, — переверните пластинку. Эта сторона у нее заиграна до хрипоты. Объясните, не виляя, почему у Салахетдинова простоял резиносмеситель.

Грозный директорский бас подействовал на Гапочку отрезвляюще. Брянцеву врать было опасно. Все равно дознается и такую выволочку даст… Пришлось сознаться в том, что было:

— Электрик сплоховал, мотор перегрелся.

— Вот с этого и надо было начинать! — рявкнул Брянцев.

Вернулся к чтению почты. Много пишут. Многие пишут. И из всей груды писем явствует одно: не хватает шин. В ряде автохозяйств часть машин стоит на приколе, значит, многие грузы не доставлены, тысячи тонн удобрений не вывезены. А вот еще вопль: «Умоляю внеочередном выполнении наряда. Горим синим пламенем. Целиноград. Директор совхоза Чигин».

Нарушать очередность нарядов не полагается, но на этом письме Брянцев пишет в отдел сбыта: «Отгрузить в счет четвертого квартала». Он знает, что при проверке выполнения нарядов ему будет нахлобучка, может, и премии недосчитается за то, что, допустим, откуда-то не вывезли руду. Но знает и другое: с рудой ни в земле, ни под открытым небом ничего не произойдет, а вот удобрения… И попробуй доставь их в глубинки, когда развезет дороги.

Шум по селектору отвлек его от невеселых мыслей. Прислушался. На сборку браслетов поступил разреженный корд. «Этого еще не хватало».

Брянцев подтянул к себе рупор микрофона.

— Похоже, на третьем каландре увлеклись ширением корда. Проверьте барабан. Проверьте, но не отключайте.

В перепалку между сбытовиками и транспортниками Брянцев не вмешивается. Те постоянно ругаются. Сбытовики вопят, что мало вагонов, транспортники жалуются на медленную погрузку. Но что уж тут поделаешь? Задача почти неразрешимая. Грузчиков не хватает, все тянутся к квалифицированному труду. Да и в самом деле: как заставить человека грузить шины, если он хочет делать их? Записав в блокнот «Проверить проектирование механизации работ на складе», Брянцев снова погрузился в телеграммы и письма. «Эх, если бы такие письма постоянно шинники читали», — подумал с горечью. Однажды он проверил силу их воздействия — зачитал несколько кряду на рабочем собрании. И словно ток прошел по аудитории. Какие бурные выступления начались! Всем попало, ему, кстати, тоже. И за плохое качество, и за простои, и за нечеткую организацию работы. И после собрания попало. От секретаря райкома Тулупова. Отвел его в сторону и прочитал мораль по поводу того, что зря обнажил перед рабочими неполадки в народном хозяйстве, им этого знать не следует — избыток негативной информации воспитывает пессимизм.

На неправомочное нравоучение ответил резко:

— А вы напрасно полагаете, что замалчивание недостатков, которые все видят, настраивает оптимистически. К тому же директор завода не поп, чтобы одни акафисты читать. Приесться могут. О письмах таких очень полезно знать людям — они будоражат сознание, заставляют думать. Что касается неполадок, то рабочие о них знают больше, чем мы, потому что не страдают болезнью принимать желаемое за действительное. Кстати, учтите: очень опасная болезнь для руководителя.

Так и разошлись они, ни о чем не договорившись.

— У меня все! — гремит в динамике зычный голос Бушуева. — Есть еще вопросы или предложения?

— Есть, Станислав Венедиктович. — Брянцев придвигает микрофон поближе. — Товарищи, сообщаю вам положение с новой технологией. Мы лучше, чем кто-либо, знаем, что единственный безошибочный путь испытания шин — это испытание дорогой. Шины ушли на ускоренные испытания в Среднюю Азию, где, как вы понимаете, самые жесткие температурные условия. Результаты испытаний решат все. Главная наша задача — повышение ходимости. Вот на это прошу направить творческие усилия как лаборатории, так и института рабочих-исследователей. У меня все.

— Селекторное совещание окончено, — сообщает Бушуев, и в динамике слышится щелчок.

Брянцев вздыхает с облегчением — больше не придется отвечать на вопросы каждому в отдельности — и звонит секретарю с просьбой вызвать к нему Бушуева и Карыгина.

Они входят одновременно. Большой, широкоплечий, с открытым добродушным лицом Бушуев и коренастый, отягченный солидным брюшком Карыгин. Вид у него, как всегда, сосредоточенный, неприступный.

— Чью квартиру вы отдали Приданцеву? — с места в карьер обращается Брянцев к Карыгину, затоптавшемуся в поисках удобного места.

— Заварыкина, — как ни в чем не бывало отвечает Карыгин.

Лицо Брянцева сначала белеет от сдерживаемого бешенства, потом начинает наливаться кровью, а у Бушуева глаза лезут на лоб — он ничего решительно в этой сцене не понимает.

Заварыкин — лучший каландровожатый, давно работает на заводе, но жилье у него из рук вон плохое. Вернувшись из армии, построил времянку в одну комнату и до сих пор живет в ней впятером — жена, двое детей и старик отец, разбитый параличом. Брянцев побывал в этой пропитанной запахом плесени развалюхе, побывал после того, как Заварыкина назвали домовладельцем и как домовладельца отвели при распределении квартир. Отчаявшись, он хотел было уехать на другой завод, но Брянцев уговорил его потерпеть до сдачи следующего дома, твердо пообещав квартиру, по меньшей мере, из двух комнат. Не только Заварыкину пообещал, но и дал такое обязательство на собрании в цехе каландров.

Доверие рабочего