Правда о первой ночи - Анна Данилова

– Хочешь, поедем домой, – предложил он неосторожно.

– Домой?! – взорвалась она. – Да ты, наверное, не слышишь, что я говорю! Я не могу поехать с тобой, пойми, мне надо уехать, вернуться в Россию, мне нужно закончить там свои дела… И если я исчезну из жизни своей матери, она мне только спасибо скажет… Она же ничего, совершенно ничего обо мне не знает, как и я о ее жизни… Вот ты говоришь, что у нее была трудная жизнь, а в чем это заключалось?

– Имею ли я право рассказывать тебе об этом? – засомневался Мюстеджеп, припоминая ту не очень-то красивую историю русской девушки, которую рассказал ему Наим в тот день, когда в их доме поселилась Наташа. Молодая, красивая, но обманутая, униженная, обворованная… Очередной любовник расплатился ею с Наимом в ресторане, в России… Девушка была так хороша, что Наим, в душе которого до сих пор не имелось места романтическим историям, воспринимавший женщину лишь как красивую вещь или просто как самку, влюбился в нее с первого взгляда и потерял голову. Мало того, что он привез ее в Турцию, в Стамбул и поселил в своем доме, будучи женатым, так еще и принял участие в ее судьбе, когда они расстались. Наташа была родным для него человеком, и всякий раз при звуке ее голоса он испытывал непередаваемое сладостное чувство обладания этой молодой женщиной. Так он, во всяком случае, говорил Мюстеджепу, своему родному брату, в минуты душевного подъема, и это Наим, человек закрытый, не очень-то разговорчивый и не склонный к откровениям.

– Она была проституткой? – грубо предположила Валентина, глядя Мюстеджепу прямо в глаза.

– Нет, просто ей не везло с мужчинами, – холодно отозвался Мюстеджеп. – Я не советовал бы тебе строить свои догадки, лишь основываясь на своей обиде, ты ведь сама не думаешь так, просто та Валентина, что долгое время прожила в казенных стенах, подсказывает тебе такие унизительные для Наташи картины из ее прошлой жизни. Она никогда не торговала своим телом, все складывалось иначе: она любила мужчину, он бросал ее, она любила следующего, и все ее обманывали… Что поделать, если ей попадались лишь подлецы?! Я буду счастлив, если у тебя жизнь сложится иначе… – Он задыхался от слов, которые ему пришлось произнести вслух, у него было чувство, будто он тем самым предавал Наташу.

Теперь уже Валентина смотрела на него чуть ли не враждебно. Они оба чего-то недоговаривали.

Глава 35

Я собиралась наговорить Мюстеджепу, парню, который мне так нравился, но на которого я то и дело выплескивала свое раздражение, еще много чего неприятного, связанного с моим отношением к Еве, как вдруг он предложил мне поехать к нему.

– Ты не хочешь ехать в дом моего брата, это понятно, там находится твоя мать, которую ты пока не желаешь видеть, но не в отеле же тебе жить. У меня свой дом, где ты будешь чувствовать себя спокойно, сможешь отдохнуть и привести в порядок мысли.

Дом Мюстеджепа, конечно, представлял собой ненадежное убежище, где меня могут без особого труда найти и Ева, и Наим, но в то же время это пристанище казалось мне единственно безопасным в другом, касающемся моего прошлого, смысле. Та истерика, которую я позволила себе в присутствии моего ручного турка, когда сообщила ему о том, что мне следует вернуться в Россию, сейчас казалась мне непростительной ошибкой, следствием внутренней распущенности и душевной слабости. В ту минуту я ненавидела себя. Ясно же, что я была на грани признания… Хотя я отлично понимала, что признаться смогу скорее первому встречному, только не ему – сладкому, как дьярбакырская дыня, и красивому, как узор измирской шали… Это сейчас я знаю вкус этих чудесных дьярбакырских дынь, и плечи мои покрывают дивные измирские кашемировые шали, тогда же я просто откуда-то знала, что Мюстеджеп в моей жизни – не эпизод и что когда-нибудь мы с ним еще встретимся, и я вновь почувствую на своем лице горячее и пряное дыхание самого Стамбула…

Я смутно помню, как мы добирались до его дома на его синем кабриолете по забитым автомобилями улицам к морю, как тонули в бирюзовых тенях его прохладного персикового сада, как входили под высокие узорчатые своды отделанного голубым мрамором холла… В памяти остались огромное, украшенное фиолетовой с желтым эмалью блюдо с виноградом и абрикосами, крохотные золоченые чашечки с горячим кофе и широкая, застланная вышитыми простынями и заваленная плоскими атласными подушечками кровать. Мюстеджеп зацеловал меня до полусмерти, нежная кожа на моем подбородке стерлась, кровоточила, губы распухли, но требовали все новых и новых поцелуев… В те часы, проведенные в спальне Мюстеджепа, я ни разу не вспомнила о том, что где-то там, за целую жизнь до Стамбула, под кустом увядшей кладбищенской сирени похоронен убитый мною офицер…

Глубокой ночью я проснулась от звонка. Мюстеджеп зажег лампу, встревоженно взглянул на меня и схватил лежащий на ночном столике мигающий зеленоватым светом и пульсирующий судорожным задыхающимся звуком телефон. Я услышала быструю турецкую речь. После чего Мюстеджеп отключил телефон и посмотрел на меня долгим сочувствующим взглядом.

– Валентина, – сказал он убитым голосом, – твою мать арестовали.

Глава 36

Меня допрашивали с переводчиком, толстым и ленивым русским, глядящим на меня без какого-либо сочувствия и даже как будто радующимся тому, в какую ситуацию попала его соотечественница. Этот человек, видимо, чаще всего имеющий дело с нашими российскими проститутками, и на меня смотрел, как на профессиональную шлюху, оценивал своим мерзким тяжелым взглядом, и я едва сдерживалась, чтобы не плюнуть в его раскормленное красное лицо. Следователь, хорошо одетый и подтянутый, при галстуке турок средних лет с серьезным лицом, задавал свои вопросы и вежливо дожидался, пока переводчик не повторит мне его вопрос по-русски.

– Вы подозреваетесь в убийстве Александра Локотко и Маргариты Субботиной, – перевел с усмешкой переводчик. – Двойное убийство… Вы знакомы с этими людьми?

На столе появились фотографии мертвых Александра и Маргариты.

– Да, конечно, знакома. – Я пожала плечами, понимая, что с людьми в погонах надо вести себя умно и осторожно. Бесполезно убеждать их в том, что я впервые в жизни вижу своего любовника. Я все еще продолжала смотреть на фотографии… Ладонь моя инстинктивно зажала рот, чтобы не закричать… Мне хотелось, чтобы этот кошмарный сон поскорее закончился и я проснулась в своей тихой и солнечной саратовской квартире. Я открою глаза и увижу рядом с собой на подушке чистое и гладкое лицо Александра, его густые темные брови, сросшиеся на переносице, поднятые плечи и скрещенные под затылком запястья, темные подмышки и нежно-розовые сухие локотки… Локотки…. Александр Локотко… Его стройное вытянутое тело будет угадываться под тонкой простыней, на ровной спокойной линии бедер проступит молодой упругий холм…

– Когда вы видели этих людей в последний раз?

У меня не было адвоката. Точнее, во мне самой в ту минуту поселился глупый как пробка и наивный адвокатишко, который, не желая работать бесплатно, шептал мне на ухо чудовищные по своему идиотизму советы.

– Сегодня утром, – ответила я, решив для себя говорить правду, чтобы не сбиться и не предстать перед следователем злонамеренной лгуньей.

– Где вы видели Локотко и Субботину? – Переводчик, достав из кармана большой белый платок, промокнул лоб.

– В «Джихан-отеле».

– В котором часу это было?

– Приблизительно в половине одиннадцатого, я точно не помню…

– К кому именно вы приходили – к мужчине или женщине?

– К обоим. Это мои хорошие знакомые. Маргарита – владелица ювелирного магазина, мы с ней давно знакомы… Мужчина – тоже близкий мне человек.

– Некто, кто сообщил нам, где вы находитесь и с какой целью прилетели в Стамбул, рассказал, в каких отношениях состояли с господином Локотко…

– Вот и разговаривайте с этим «некто».

Я вспомнила длинный черный «Мерседес», преследовавший нас из аэропорта вплоть до самого дома Наима. Что надо было от нас этому человеку? И, если не я и не Наим убили Александра с Маргаритой, то, может, это он? Мысли мои работали четко, я со спокойной уверенностью летела в открывшуюся мне пропасть…

В воздухе произошло какое-то движение, следователь держал возле уха телефон и с озадаченным видом кивал головой. Переводчик, отвернувшись к окну, курил толстую коричневую сигару. Потом следователь сказал на турецком, что пришел мой адвокат, должно быть, его нанял Наим. Переводчик, повернувшись ко мне, с кислым видом перевел, что я могу пригласить адвоката, но только мне это будет стоить десять тысяч долларов. Он, душка, импровизировал на ходу, взял эти десять тысяч из воздуха, из синего, провонявшего его сигарой горячего воздуха, возложив на себя ответственность за ложный, пропитанный непонятной ненавистью ко мне перевод.