Сарторис - Уильям Фолкнер

Нарцисса вернулась в гостиную и рассказала тетушке Сэлли, с кем и о чем она говорила по телефону, потом подвинула низкое кресло к лампе и снова взялась за книгу.

– Что ж, – спустя некоторое время промолвила тетушка Сэлли, – если ты не желаешь разговаривать… – Она скомкала свои лоскутки и затолкала их в сумку. – И вообще вы с Хоресом ведете такой образ жизни, что я иногда благодарю бога, что вы мне не родня. Но может, ты все-таки согласишься попить настойку сассафраса, хотя я не знаю, кто тебе его нарвет, – мне трудно, а ты сама не отличишь его от собачьей ромашки или коровяка.

– Но ведь я же здорова, – возразила Нарцисса.

– Будешь продолжать в том же духе – непременно сляжешь, и мне с этой черномазой лентяйкой придется за тобой ухаживать. Я точно знаю, что она за последние полгода ни с одной картины пыль не вытерла. Только я одна тут работаю.

Она поднялась, пожелала Нарциссе доброй ночи и, прихрамывая, вышла из комнаты. Нарцисса сидела, переворачивала страницы, слушала, как старуха тяжелым шагом взбирается по лестнице, размеренно постукивая палкой, потом еще немного посидела, листая книгу.

Однако вскоре она бросила книгу и снова подошла к роялю, но наверху громко стучала палкой об пол тетушка Сэлли, и Нарцисса, отказавшись от своего намерения, опять вернулась к книге. Поэтому она с искренним удовольствием встретила доктора Олфорда, который появился несколько минут спустя.

– Я проезжал мимо и услышал, как вы играете, – объяснил он. – Почему вы перестали?

Нарцисса отвечала, что тетушка Сэлли легла спать, и он чинно уселся и часа два педантично и чопорно толковал о скучных ученых материях. Потом он откланялся, и Нарцисса, стоя в дверях, смотрела, как он едет по аллее. Высоко над головою стояла луна, и можжевельники по обе стороны аллеи четко вырисовывались на бледном, усыпанном неяркими звездами небе.

Она вернулась в гостиную, взяла книгу, потушила свет и поднялась наверх. Через площадку доносилось аристократически безмятежное похрапыванье тетушки Сэлли, и Нарцисса с минуту постояла, прислушиваясь к уютным домашним звукам. «Скорее бы Хорри вернулся», – подумала она.

Она зажгла свет, разделась, взяла в постель книгу и снова решительно подавила свои мысли – так человек держит под водою щенка, пока тот не перестанет биться. Наконец ей удалось сосредоточиться на книге, и она принялась читать, время от времени останавливаясь, с удовольствием думая о том, что скоро уснет, и опять погружаясь в чтение. Поэтому, когда негры начали настраивать инструменты у нее под окном, она не обратила на них почти никакого внимания. «Чего ради этим бездельникам вздумалось петь мне серенаду?» – посмеиваясь, подумала она и тотчас представила себе, как тетушка Сэлли в ночном чепце высовывается из окошка и кричит, чтоб они убирались. И она продолжала лежать с книгой в руках, видя на раскрытой странице придуманную ею самой картину, между тем как жалобные звуки струн и кларнета вливались в открытое окно.

Потом она села, резко выпрямилась и, уже ни в чем не сомневаясь, захлопнула книгу, встала с постели, вышла в соседнюю комнату и посмотрела вниз.

Негры кучкой сбились на лужайке – глазированный кларнет, гитара, забавный пузатый контрабас. В тени, там, где аллея выходила на улицу, стоял автомобиль. Музыканты исполнили одну пьесу, потом чей-то голос окликнул их из автомобиля, они пошли обратно по лужайке, и автомобиль, не зажигая фар, уехал. Теперь она уже не сомневалась – никто другой не станет исполнять под окном у дамы одну-единственную мелодию только для того, чтобы разбудить ее и сразу же уехать.

Она вернулась в свою комнату. Книга обложкой кверху лежала на кровати, но она подошла к окну, постояла между раздвинутыми занавесями, любуясь серебристо-черной землей и мирной ночью. Прохладный ветерок ласково обдувал ее лицо и темные сложенные крылья волос. «Дикий зверь, дикий зверь», – прошептала она, задернула занавеси, неслышными шагами спустилась по лестнице, нащупала в темноте телефон и, прикрыв ладонью звонок, позвонила.

Голос мисс Дженни прозвучал в ночи, как всегда, энергично и резко, ничуть не удивленно и без тени любопытства. Нет, домой он не вернулся, потому что теперь-то его наверняка благополучно заперли в тюрьму, если только городская полиция еще не разложилась до такой степени, что перестала выполнять просьбы дам. Серенады? Это еще что за чушь? Зачем бы ему вздумалось исполнять серенады? Ведь, исполняя серенады, он не может сломать себе шею, если только кто-нибудь не прикончит его утюгом или будильником. И с какой стати она вообще о нем беспокоится?

Нарцисса повесила трубку и с минуту постояла в темноте, стуча кулаками по безгласному ящику телефона. Дикий зверь, дикий зверь.

В этот вечер у нее было три гостя. Один явился с визитом официально, второй – неофициально, а третий – инкогнито.

Гараж, в котором стоял ее автомобиль, представлял собой небольшое кирпичное строение, окруженное вечнозелеными растениями. Одна его стенка была продолжением садовой стены. За ней начиналась заросшая травою тропинка, которая вела на другую улицу. Гараж стоял ярдах в пятнадцати от дома, и крыша его была на уровне окоп второго этажа, причем окна Нарциссиной спальни выходили прямо на его шиферную крышу.

Третий гость прошел по тропинке, забрался на стену, а с нее – на крышу гаража и теперь лежал там в тени можжевельника, спрятавшись от лунного света. Когда он явился, в комнате над гаражом было темно, и он лежал в своем укрытии тихо, как животное, и с терпением животного, лишь изредка поднимая голову и украдкой изучая окружающее.

Прошел целый час, а в комнате было темно. Вскоре на аллее появился автомобиль (он узнал его – он знал все автомобили в городе), и в дом вошел мужчина. Прошел еще час, но в комнате все еще было темно, а автомобиль так и стоял на аллее. Потом мужчина вышел из дома и уехал, и через минуту внизу погас свет, а окно, под которым он лежал, осветилось, и сквозь прозрачные занавеси ему было видно, как она ходит по комнате и раздевается. Потом она исчезла из поля его зрения. Но свет все еще горел, и он тихо, с бесконечным терпением лежал на крыше; лежал, когда еще через час возле дома остановился другой автомобиль, и трое мужчин с каким-то громоздким предметом прошли по аллее и выстроились в лунном свете под окном; лежал, пока они проиграли свою мелодию и ушли. Когда автомобиль уехал, она подошла к окну, раздвинула занавеси и постояла немного, повернув к нему лицо, обрамленное темными крыльями распущенных волос, и глядя прямо в его невидимые глаза.

Потом занавеси снова закрылись, и он опять мог только угадывать ее смутные движенья. Потом погас свет, но он еще долго лежал ничком на крутом скате крыши, неустанно бросая во все стороны быстрые, цепкие и ухватливые взгляды, подобные взгляду животного.

Дом Нарциссы был последним на их пути. Один за другим они объехали дома всех остальных девиц и сидели в автомобиле, пока негры, стоя на газоне, играли на своих инструментах. В затемненных окнах показывались головы, иногда зажигался свет, один раз их пригласили зайти, но Хаб и Митч скромно отказались; из одного дома им вынесли закуску, а в другом их крепко обругал молодой человек, сидевший с девушкой на темной веранде. По дороге они потеряли крышку сапуна, и теперь, продвигаясь от дома к дому, все по-братски выпивали вкруговую прямо из горлышка. Наконец они подъехали к дому Бенбоу и, стоя под можжевельниками, сыграли свою мелодию. В одном окне еще горел свет, но никто не показывался.

Луна уже опустилась низко над горизонтом. Теперь она отбрасывала на все предметы холодный серебристый отблеск, тусклый и немного вялый, и когда они, не зажигая фар, катились по улице, застывшей в безжизненном узоре серебра и черни, словно улица где-то на самой луне, мир казался необитаемым и пустынным. Они проезжали по очерченным четким пунктиром перемежающимся теням, минуя растворяющиеся в тумане тихие перекрестки или одинокий автомобиль где-нибудь на обочине перед домом. Все кругом застыло в неподвижности, и только в одном месте собака пробежала по улице, пересекла газон и скрылась.

Впереди распахнулась просторная площадь, в центре которой стояло окруженное вязами здание суда. В полынно-сером тумане их листвы шары уличных фонарей больше чем когда-либо напоминали огромные бледные виноградины.

В каждом окне банка горело по лампочке, и еще одна лампа светилась в холле гостиницы, перед которой выстроилось в ряд несколько автомобилей. Других огней не было.

Когда они объезжали здание суда, от дверей гостиницы отделилась какая-то тень, кто-то подошел к краю тротуара, между полами расстегнутого пиджака забелела рубашка, и как только автомобиль стал медленно сворачивать в одну из улиц, человек их окликнул. Баярд затормозил, и человек, приминая белесую пыль, подошел и взялся рукою за дверцу автомобиля.