Ни шагу назад! - Александр Авраменко

— Расстреляли тебя, Столяров. Два дня назад. А ты что, не помнишь?

— Смутно…

В ушах вновь раздались крики убиваемых друзей и треск автоматов… Он стиснул зубы, чтобы не закричать от ощущения ужасающего бессилия. Руки сами собой стиснулись в кулаки. Между тем пришедший полез в полевую сумку, висевшую на боку и вытащил оттуда ещё довоенную картонную папку. Небрежно бросил бумаги на стол. Затем полез в карман, выудил оттуда портсигар, щёлкнул самодельной зажигалкой. Огонёк на мгновение высветил грубое, словно вырубленное из куска дуба лицо, малиновые петлицы особого отдела с ромбиками.

— Будем знакомиться, капитан. Подполковник Незнакомый, «СМЕРШ». Не удивляйся — это действительно моя фамилия, Незнакомый. Что ты помнишь о своём расстреле?

— Да ничего, собственно. Можно закурить?

— Кури.

«СМЕРШевец» протянул Столярову уже зажжённую папиросу. Владимир жадно затянулся и тут же закашлялся.

— Не стоило бы, пожалуй, тебе дымить, капитан. Впрочем, ранение твоё не особенное. Пуля только кожу с головы стесала. Просто контузило тебя смачно, да ещё рёбра вертухаи помяли сильно…

— Объясните, товарищ подполковник, за что? ЗА ЧТО?! Расстреляли половину полка! И каких ребят! Они же…

Капитан вновь закашлялся и с трудом сглотнул. Затем бессильно уронил голову на топчан. Незнакомый вздохнул, затем заговорил.

— Знаешь, на этого ублюдка мы такое дело собрали… Но сделать ничего не можем. Прикрывает его Каганович, Литвинов, Калинин. Вся их шатия. Мы перед войной успели их прижать. Расстреляли Мандельштама, казначея их группы, нанесли сильный удар по предателям. Но проблема в том, что слишком высоко они пролезли. Слишком… И нет у нас возможности свалить их пока. Лаврентий Павлович и Абакумов пытаются им противостоять, но силы слишком не равны. Эти сволочи сейчас командуют почти всей страной. Ты про Троцкого слышал?

— А при чём тут Троцкий?

Подполковник закрыл глаза и процитировал:

— … Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, которая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания это будет не справа, а слева, и не белая, а красная, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн. Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами. Если мы уничтожим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть еврейства и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть.

Путем террора, кровавых бань мы доведем русский народ до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния. Наши юноши в студенческих мундирах — сыновья аптекарей и торговцев — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть все русское! С каким наслаждением они физически уничтожают русский народ — офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, крестьян и рабочих. А когда мы будем властвовать над покоренными нами на восточных землях России народами, нужно руководствоваться одним основным принципом, а именно: предоставить простор тем, кто желает пользоваться индивидуальными свободами, избегать любых форм государственного контроля и тем самым сделать все, чтобы эти народы находились на как можно более низком уровне культурного развития…. Ибо чем примитивнее люди, тем больше они воспринимают любое ограничение своей свободы как насилие над собой…. Ни один учитель не должен приходить к ним и тащить в школу их детей… Но нужно действовать осторожно, чтобы эта наша тенденция не бросалась в глаза…. Гораздо лучше установить в каждой деревне репродуктор и таким образом сообщать людям новости и развлекать их… Только, чтобы никому в голову не взбрело рассказывать по радио покоренным народам об их истории: музыка, музыка, ничего кроме музыки…[24]

Столярова передёрнуло от отвращения, а Незнакомый сплюнул.

— Вот что писал Лейба Бронштейн Шолохову. Разоткровенничался. Потом локти кусал, да поздно. Ты думаешь, почему такое произошло с тобой и твоим полком?

— Жжет просто. Не могу понять, отчего… И, главное, за что…

— Свои всегда хуже чужих. Слышал такую поговорку?

— Слышал, но не верил.

— А ты думаешь, почему такие, как Жуков у власти оказались? Далеко не случайно. Далеко…

Владимир поёжился.

— Что-то вы, товарищ подполковник разоткровенничались со мной. Не боитесь?

Тот усмехнулся в ответ:

— Ты уже мёртв, Столяров. Расстреляли тебя. Понимаешь, выхода у тебя отсюда два — либо обратно в могилу, либо ты с нами, до самого конца. Так что, оставляю тебе папиросы, прикуришь от «катюши». А завтра зайду. Надумаешь — скажешь. А чтобы лучше думалось — брат твой здесь, под Сталинградом. Окоротил он Жукова вместе с Никитой Хрущёвым, отпор дал, Вот генерал на тебе зло и сорвал, а заодно и на лётчиках твоих. Догадался он, что вы родственники, и отомстил. Так что — думай, Столяров. Думай…

Капитан не спал почти всю ночь, только под утро забылся в коротком тревожном даже не сне, а полузабытьи. Когда же скрипнула дверь, мгновенно проснулся…

— Надумал?

— Почти, товарищ подполковник. Объясните мне мои обязанности. Если, конечно, можно?

Незнакомый ухмыльнулся.

— Можно Машку за ляжку. А у нас, военных — прошу объяснить мои обязанности. Понятно? А ещё кадровый! Разбаловался, Столяров. Ладно, слушай. Сейчас пойдёшь в штрафбат.

Капитан скрипнул зубами, противный звук раздался в полой тишине, нарушаемой только потрескиванием фитиля коптилки. «Смершевец» же невозмутимо продолжал:

— Сам понимаешь, расстреляли тебя согласно приказу Љ 227 самого Верховного. Во всяком случае, эта сволочь приказом прикрылась, так что совсем тебя отмазать не получится. Если хочешь быть по-прежнему Столяровым — значит, пойдёшь в штрафбат. Через месяц, а то и раньше, впрочем, зная тебя — не сомневаюсь, что раньше — выйдешь чистым. После этого тебя отправят якобы на переподготовку. Там и встретимся, посмотрим, на что ты сгодишься. Пока то, что мне известно о тебе — меня устраивает. А чтобы ты не особо дёргался — на своих стучать не будешь. У нас другой фронт. И это, брат твой жив, здоров. Воюет. И ещё как воюет! Так что — всё в порядке. Не переживай.

— С винтовкой на пулемёты?

— Э, нет. Ты же у нас лётчик? Лётчик. Вот и пойдёшь в штрафную эскадрилью. Полетаешь на «чаечке»…

Охранник у ворот повелительно махнул рукой приближающемуся «ЗиСу», требуя остановиться.

— Кто такие? Пароль?

— Снег.

— Солнышко. Проезжай.

Со скрипом распахнулись створки, отчаянно рыча изношенным до предела двигателем, грузовик вполз внутрь огороженного лагеря и остановился. Открылся тент, первыми спрыгнули двое бойцов с автоматами на груди.

— Из машины!

Недовольно бормоча и ругаясь, из кузова стали выпрыгивать заключённые. Все были кто в чём, но роднило их одно — ни у кого не было ни петлиц, ни других знаков различия, как и наград.

— Становись!

Быстро образовался строй. Видно было, что все прибывшие прошли строевую выучку. Строились быстро и без суеты. Из белёного домика поодаль, не торопясь, вышли четверо командиров и прошествовали к шеренге…

— Все вы здесь трусы и изменники Родины, подлежащие расстрелу! Но наша Советская Родина вложила в вас огромные средства и силы, и умереть просто так вы не можете! Сначала вы должны отдать долг! А потом можете умирать… — Захлёбывался курчавый картавый политрук.

Командир штрафбата кивал в такт речи. Двое за его спиной приглядывались к стоящим перед ними штрафникам.

— Запомните, что вы должны искупить свой долг кровью…

Кто-то за спиной Столярова пробурчал:

— Мойша и тут торгуется. Базар у него в крови, всё на деньги переводит…

А ведь и верно! Речь политрука действительно пестрила базарными терминами: долг, отдать потраченное, снова — долг, одолжила, потратила на вас, в качестве задатка, и тому подобное…

Владимир криво усмехнулся, пуля, стесавшая кожу с виска, оставила длинный шрам, ещё не заживший…

— Истребители, выйти из строя! Шаг вперёд! Бомбардировщики и члены их команд — три шага вперёд! Штурмовики — пять шагов вперёд!

Грохнули подошвы по утоптанной до блеска глине. Столяров осмотрелся — с ним в шеренге стояло всего двое, считая и его. Истребителей — большинство, почти восемнадцать человек. Остальные — бомберы. Хреновато получается. Впрочем, почему больше всего среди штрафников истребителей он знал. Или догадывался. Особенно, после того памятного боя, когда сожгли его ребят. Видно, взялось за них начальство по настоящему. Давно порядок пора навести. Давно. От мыслей его оторвал вопрос подошедшего к нему майора, раньше стоявшего за спиной начальства.