Бабушкин внук и его братья - Владислав Крапивин

– Потом много чего было…

В Ставрополе Арунас попал в детский приемник, но скоро убежал. Потому что хотел в наш город. Всю весну добирался сюда – то один, то с разными компаниями. Он слышал от мамы, что в нашем городе есть у него тетка, мамина двоюродная сестра. Хотя и дальняя, но все же родственница. Он даже адрес помнил. Но здесь оказалось, что прежней улицы уже нет, на ее месте новый микрорайон. Последняя ниточка оборвалась…

– И теперь ты, значит, нигде не живешь? – спросил Ивка. Напряженно так, будто занозу из себя вытаскивал.

– Нет, живу. Я приютился у одного старика. Он часовой мастер. Он одинокий, потому что жена его давно умерла, а детей нету. Я попросился, он не прогнал…

Кладбище было старое, заросшее. Высоко подымались березы, сосны, ели – вперемешку. Мы пошли вдоль кирпичной стены с решеткой наверху, потом она сменилась кривым забором. Несколько досок было оторвано.

– Пойдем здесь. Через ворота далеко… – Ивка смело шагнул в дыру. Сразу видно – не в первый раз.

Под большими деревьями густо росли рябины, низкие разлапистые клены. Среди них стояли решетки, кресты, камни и обелиски. Я старался не смотреть. Незаметно сложил пальцы замочком – от всего плохого. Потому что здесь была страна мертвых, а я… Ну, вот такой уж я.

Ивка вел нас чуть заметной тропинкой среди решеток и высоких сорняков. Его царапина с кровяной точкой затерялась теперь среди множества других таких же. Я шел ему в затылок и тащил за собой застревавшую тележку. Арунас подталкивал ее.

Пахло травой и листьями. Но это был совсем не такой запах, как на дороге, за нашей Завязанной рощей. Там в запахе было солнце, а здесь сырая пасмурность.

Мы выбрались на травянистую дорогу, прошли шагов двадцать и свернули опять на тропинку.

– Вот… – сказал Ивка.

Мы оказались перед высоким крестом из желтого лакированного дерева. На кресте была черная табличка с белыми буквами:

Стаков

Евгений Анатольевич

А ниже: год рождения и год, когда Женя Стаков погиб. И легко было сосчитать, что прожил на свете Женя девятнадцать лет…

Ивка прошептал:

– Фамилии похожие. Потому и случилось ошибка…

Холмик был обложен по бокам кусками дерна. А сверху – бурая глина, сквозь которую проглядывала трава. В двух местах были посажены кустики незабудок.

Ивка начал деловито вынимать из сумки картонные коробочки с пунцовыми бархатцами и с какой-то травой, похожей на салат. Достал детскую лопатку. Зачем вытащил полиэтиленовый пакет с черной жирной землей.

– Саша, помоги, пожалуйста.

Я хотел ухватить пакет, но Арунас опередил. Они вдвоем вывалили сырой ком земли на могилу. Ивка аккуратно, чтобы не зацепить незабудки, начал перемешивать торфяную землю с подсохшей глиной. Лопаткой. Арунас подобрал толстый сук и начал помогать.

Они сидели рядом на корточках и работали молча. Согласованно так. Будто не в первый раз.

Они были совсем непохожие. Ивка – хоть и в полинялом, но все же красивом костюмчике – такой вполне, как говорится, приличный ребенок. Арунас же… ну, сразу видно бездомного. Мне все время казалось, что он припорошен тонкой угольной пылью. С головы до ног. Может, и правда это была въевшаяся сажа пожарищ?

И еще я подумал, что Арунас старше Ивки. Ростом – с него, а возраст у него, скорее всего, мой. Или самую чуточку поменьше.

Да, они с Ивкой были разные, но все же их соединяло то, чего не было (и слава Богу, что не было!) у меня. Оба хлебнули горя от войны. Потому они вот так, рядом. Даже дышали, по-моему, в одном ритме.

Они работали, а я остался без дела. Оглядывался. Кругом все те же решетки и памятники. Над могилой Евгения Стакова – две высокие березы. Лучи наклонно прокалывали листву. На кресте горели желтые блики, как на светлой новой мебели. Как же так? Под нами, в земле, в цинковом ящике лежит изуродованное тело совсем молодого Жени Стакова, а солнце веселится как ни в чем не бывало…

– Саша, дай, пожалуйста, цветок, – не разгибаясь, попросил Ивка. Они с Арунасом уже вырыли много ямок. Я присел, начал суетливо подавать одну порцию рассады за другой. Ивка и Арунас умело закапывали корни. Будто на грядке работали. А я все еще сцеплял пальцы: протяну Ивке рассаду и опять – «замочек».

Арунас вновь закашлял.

Я сказал с дурацкой назидательностью:

– Если ты куришь, то зря. Помрешь ведь.

Он вскинул глаза. Откликнулся без обиды, почти испуганно:

– Я не курю. Я пробовал, но не смог, потому что задыхаюсь.

– Там пробовал? – тихо спросил Ивка.

– Нет, в интернате… Я ведь в двух приемниках и в интернате детдомовском успел побывать, пока добрался сюда.

– У чужого деда разве лучше, чем в интернате? – прежним глупым тоном спросил я.

Арунас первый раз огрызнулся. Слегка.

– А ты попробуй. Узнаешь.

Я не хотел пробовать такой жизни. Кое-что слышал про интернатовские обычаи. Уж если в блистательной гимназии тому, кто послабее, порой не дают житья, то в детской казарме…

– А в детприемнике еще хуже, – как бы продолжил мои догадки Арунас. – К маленьким еще нормально относятся, а к таким, как я… Хоть ни в чем не виноват, все равно будто преступник. За решеткой…

Все бархатцы, все кустики многолетней ромашки были наконец вкопаны. Рядом стояла скамейка из того же лакированного дерева, что и крест. Мы сели – Ивка опять посредине. Могильный холм зеленел и пестрел теперь, будто и правда цветочная грядка.

Ивкины колени были в черных крошках. Он хотел их стряхнуть, но они размазались жирными полосками. Я посмотрел – у меня тоже. Ивка сказал:

– На пруду помоем. Тут рядом. Все равно надо сходить за водой для поливки, а то корешки не приживутся.

Мы взяли полиэтиленовый пакет и пошли. Опять через кусты и репейник. Оказалось не так уж и близко. Было тихо, только наше сопенье и шелест слышались да где-то далеко раздался дробный сухой стук.

– Будто автомат, – сказал Арунас.

– Это дятел, – догадался я.

– Знаю. Я сказал «будто»…

Пруд прятался в гуще ольховника. Маленький, как лужа. Мы смыли землю, набрали воду в прозрачный мешок. Ивка и Арунас понесли его, взявшись за верхние углы. Из него била тонкая струйка, искрилась на солнце.

Перед узкой тропинкой я потребовал:

– Дайте этот бурдюк мне. Вам вдвоем не протолкнуться.

Струйка защекотала ногу, капли потекли в кроссовку.

У холмика Ивка пригоршнями вычерпал воду на рассаду. Вытер мокрые ладони о смеющиеся рожицы на шортиках. Уложил в сумку пустой пакет и лопатку. Тихо, но без стеснения попросил:

– Подождите, я попрощаюсь… – Дотянулся до креста, подержался за него.

Он не ждал, что мы сделаем то же самое. И мы не решились. Ведь Ивка для этого Жени был почти как братишка. А мы так, одни из многих…

Арунас проговорил вполголоса, будто сам себе:

– Вот странно…

– Что странно? – Ивка оторвался от креста.

– Может, в этого Женю стрелял из автомата мой отец… – Он сказал это без виноватости, только с печальным удивлением.

– Нет, – вздохнул Ивка так же негромко. – Женя погиб от взрыва, от снаряда…

«А может, Женя стрелял в твоего отца, – подумал я. – И может, даже попал… Неизвестно ведь, кто из них погиб раньше».

– Ивка, а почему нет числа, когда он родился и когда убили?

– Когда убили, точно ведь неизвестно… Пойдем, да?

Когда мы выбрались через дыру в заборе, я заметил, что солнце уже перешло середину дня. Очень хотелось есть.

По шоссе пропылил желтый милицейский «рафик». Я увидел вдруг, что Арунас весь напружинился.

– Ты чего испугался-то?

Он виновато мотнул головой:

– По привычке. Я ведь беглый… Последний раз слинял из детприемника недалеко отсюда, в Некрасове. В марте еще…

– И где же ты после этого жил? – удивился Ивка. – В марте еще снег.

– На заброшенной стройке, в подвале… Там разные пацаны собирались. Ничего, нормальные ребята. Днем добывали кто что мог – а вечером всё в общую кучу. И пир горой… Но потом появился там один, большой уже. Велел звать себя шефом… И потом он и еще один замочили какого-то дядьку…

– Как замочили? – удивился простодушный Ивка.

– Ну как… заточкой… Чтобы взять бумажник, часы и шапку. На пустыре за котельной. Свалили его, а другим ребятам велят: добивайте. Я как увидел это… ну, что он мертвый… кувырок назад и – ноги… И в ту же ночь смотался из Некрасова в товарном вагоне…

ДИЛЕТАНТ ШИРОКОГО ПРОФИЛЯ

Мы ждали автобуса долго. А когда он подкатил наконец и приглашающе зашипел дверьми, оказалось, что Арунас не может встать со скамьи.

Он сидел, привалившись к спинке из поломанных реек. На лбу его были капельки, а лицо сделалось острым и почти белым.

– Что с тобой? – Ивка оттолкнул сумку и вскочил.