Хроники разрушенного берега - Михаил Кречмар

Вадим содрогнулся: он представил себе «красивую девку», согласившуюся на жизнь с бичами в яме, прикрытой полиэтиленом.

– В тюрьме отсидят, выйдут, на работу никто не берёт, – пояснил Степан. – А здесь воздух свежий, крабы, водка и мужики. Так лето с мужиками и бичуют.

– Но мы туда не пойдём, – прервал мечтания Степана Василич. – Готовь якорь. Сейчас становиться будем, до двадцати четырёх ноль-ноль. Негоже в понедельник морского царя гневить… Ложись спать, парень. Ещё на воду насмотреться успеешь…

Вадим спустился в кубрик, где лёг на какую-то койку. Двигатель за стенкой дышал жаром, в спёртом воздухе каюты можно было губкой собирать солярку. Медвежья шкура на полу испускала невыносимые миазмы. Вадим задумался о том, как здесь вообще можно отдыхать в трезвом виде, и, убаюканный волнами, заснул, не додумав этой своей мысли. Он не услышал даже, как в 00:01 стартёр со скрежетом провернул вал дизеля, тот схватился, застучал – и медленно вывел браконьерское судёнышко за острый, словно игла, мыс, названный гидрографом Давыдовым по имени капитан-командора Российского Императорского флота Алексея Ильича Чирикова.

Кораблик качнуло.

Они были в море.

Остров Завьялова. Казаки

Дизель неторопливо постукивал. Серая, казалось бы, почти шершавая, как бугристая кожа слона, волна колыхала поплавок катера на теле Охотского моря. Вадим сидел на крыше каюты и наслаждался чистым морским ветерком, из которого исчезли все береговые запахи.

Они находились в десяти километрах от суши. На оранжевом от восхода горизонте вставали чёрные горы, будто силуэты на подсвеченной бумажной ширме японского театра теней.

Вадим знал, что горы эти почти полностью покрыты снегом, но против солнца они выглядели плоскими и тёмными.

– Остров Завьялова, – сказал вышедший на палубу Соловей. – Знаменитое место. Казачий остров.

– Его казаки открыли? – спросил Вадим.

– Не, – задумался Соловей. – Не знаю, кто его открыл. Может, казаки, а может, этот самый, как его, Завьялов. Хотя я тоже не знаю, кто это был такой. Но казаки здесь по-другому отметились.

И это не одна, а даже несколько историй.

В Городе тогда у казаков начали собираться войска. Я так говорю не потому, что в войсках было много казаков, а потому, что у казаков было много войск. Как минимум пять. Хотя, может, и шесть, я не помню. Все назывались одинаково – «Охотское государственное казачье войско». Не знаю, как их различали, – по номерам, что ли. Войско номер один, войско номер два и так далее… Казаков в войсках как раз было немного – по-моему, максимум человек двадцать в каждом. И то из двадцати – человек десять-двенадцать «мёртвых душ». Де-факто в войске имелся обычно атаман – из активных проходимцев или сумасшедших – и пяток его собутыльников, звавших себя есаулами. Ельцин обещал казакам всяческие вольности, приравнивал их к малочисленным коренным народам Крайнего Севера. Кроме того, тогда ещё шла приватизация. То есть казаки имели возможность получить в собственность какую-то недвижимость. Вот и поназахватывали офисов, рынков, дачных участков. Остров этот тоже пытались.

Соловей поднял голову. Вадим за его взглядом проследил, как взявшаяся неизвестно откуда посреди моря чайка спикировала на топ мачты и попыталась удержаться на круглом стекле фонаря.

– Красивая всё-таки птица, – хмыкнул Соловей. – Тупая, жадная, но красивая. Но к казакам. Пригласили меня на заседание администрации. Рассматривалась заявка казаков на этот вот остров. Надо было оценить справедливость притязаний и целесообразность бизнес-проекта.

– С охотой было связано? – Вадим помнил, что Соловей занимает какой-то пост в охотничьем хозяйстве области.

– Нет. Скорее с оружием. Ну прихожу я в администрацию, вижу – к доске пришпилена карта острова, и сам остров на этой карте аккуратно так обведён красным фломастером. Весь, до последней бухточки. В углу мелким почерком подписано: «Традиционное хозяйство местного населения „Хутор атамана Барсука“». Скромненько так. А остров этот, я тебе скажу, – километров восемнадцать в длину и километров пять шириной. На нём горы, причём здоровенные, море кедрового стланика и одна речка. Причём причалить только в устье этой речки и можно. Я с самого начала задумался: а на хрена этим казакам вообще этот остров сдался? Но ничего, молчу, слушаю бизнес-план Охотского казачьего войска номер… – Соловей задумался. – Номер четыре, по-моему.

Начинается бизнес-план, как и всё у казаков, грандиозно и бессмысленно. В первую очередь надлежало поставить на этих скалах мини-пивзавод. Затем – маленькую гостиницу, номеров на пятнадцать, чтоб люди из Города могли сюда, на свободу, выехать, местным пивом насладиться. «А кроме пива что?» – жадно спрашивает замглавы администрации. Сам же казак – как положено, в их клоунской форме, папахе, лампасах и с нагайкой – отвечает: «А ещё мы здесь машинку поставим. Влёт стрелять из ружей по тарелочкам. Люди попьют пива, поспят, проснутся и подумают: а что тут ещё делать? А мы им отвечаем: можно ещё пострелять…»

«Ладно, – говорят казаку. – Про пиво и нумера мы поняли, но вы ж землю берёте как сельхозугодья. А остров – сплошные камни и стланик».

Тут у казака загораются глаза. Я, грит, сам с Алтая и что тут делать – знаю. Мы сарлыков разведём!

«Чиво?» – в недоумении спрашивает у него зам по сельскому хозяйству.

«А это, – говорит атаман, – есть такой очень полезный зверь! Помесь яка с коровами. От коровы у него то, что он смирный и молоко даёт, а от яка – что ему жрать не хочется». Подумал-подумал и добавил: «А ещё на них верхом ездить можно».

Соловей злобно хихикнул, отчего ещё больше стал походить на чеченского разбойника.

– С фантазией у меня всегда хорошо было. Я как представил себе этих ряженых с саблями верхом на коровах – так прямо на заседании и расхохотался. Атаман, видимо, понял, что перегибает, и быстро так, скороговорочкой: «А кроме того, там речка есть, по которой горбуша поднимается, – так нам на неё маленький такой лимит бы выдать по её вылову – ну тонны две хотя бы…»

– И что? – недопонял Вадим.

– Да здесь… – Соловей задумался, как доступнее рассказать «главную военную тайну» Охотского побережья неместному человеку. – Здесь всё на этой рыбе только и завязано. Точнее – на её икре. Если не рыба, то человеку на наших берегах делать нечего. Рыба и золото ещё чуть-чуть – вот из-за чего здесь люди жить могут. Стоит красная икра по пятьдесят долларов за килограмм. Понятно, что килограммов этих надо много, но и рыба сама в сезон только что не сама в руку лезет. Лимит для того и берётся, чтобы иметь возможность эту рыбу ловить. А сколько её поймают – две тонны или двести – дело уже двенадцатое. Главное, чтоб у тебя формально на базе какое-то количество икры могло находиться. А так ты её можешь заготовить… Ну сколько поймаешь. И лет через пять будешь на этих берегах вполне обеспеченным человеком.

– Только казаки эти с атаманом во главе были совершенно никчёмные, – ещё злее улыбнулся Соловей. – Весь остров им не дали, а вот устье речки в аренду предоставили. Они взятку кому надо дали и вожделенный лимит обрели. Понастроили гадюшников на берегу, обклеили их плакатами. На плакате – череп и кости, надпись «Частная собственность, территория Охотского казачьего войска, при нарушении границ применяется оружие», и по углам плаката – пистолеты и ножики. Для пущего устрашения.

Только никуда дальше плакатов казаки в свои усилиях не пошли. Сели они в своих гадюшниках и стали водку пить в ожидании подхода красной рыбы. Только раньше, чем рыба, подошёл к острову шторм. Смыл гадюшники вместе с казачьим скарбом в бухту Рассвет, сами казаки на сопках спаслись. Год они свою базу отстраивали, а пока отстраивали – путина прошла. А дальше – и само войско их развалилось. Одно в них было хорошо, в этих казаках, – резюмировал Соловей, – это то, что они в рамках закона держались. Но потому у них и не получилось ничего, – совсем уж неожиданно завершил он свою мысль. – В рамках закона ничего никогда не получается.

Станция связи. Четвёртый НУП

По каким-то своим, малопонятным сухопутному человеку резонам катер отвернул от острова и двинул вдоль невысокого слабогористого берега к северо-востоку от Города. Очертания сопок здесь были мягкие, округлые, мягкими же были и цвета береговых обрывов – не серо-стальных, как большинство обрывов внешних берегов, а коричневожёлтых или даже вовсе жёлтых, похожих на песчаные.

Снег со здешних сопок тоже практически стаял, и они курчавились чёрно-зелёной упругой зеленью вставшего после зимы кедрового стланика – стелющейся по земле кустарниковой кедровой сосны, покрывающей все неровности местного рельефа и делающей его непроходимым. Приглядевшись, можно было усмотреть тоненькую серую ниточку то ли тропы, то ли дороги, то ли ещё какого-то следа человеческой деятельности, протянувшуюся сквозь эти заросли.