Исторические очерки Дона - Петр Краснов

История сохранила очень яркое и живое описание такой боевой жизни на Дону в царствование Императрицы Анны Иоанновны.

15-го августа 1738-го года в Быстрянский городок со степных пикетов прискакали два попуганных всадника. Они мчались к избе станичного атамана и кричали по улицам и проулкам:

— Валит на нас Касай-мурза с черкесскою силою видимо-невидимо!..

Ударили «всполох». Побежали станичники к станичной избе. Пошли разговоры.

— Отразить надо-ть, — говорил один.

— Отра-азить… Говорят тебе — видимо и невидимо!.. Ухлебосолить горцев надо, — возразил другой…

— Т-тю!.. Ухлебосолишь их аспидов!.. Эва какой!.. А ишшо казак!..

Кое-кто и причитал беспомощно:

— Пропали наши головушки… Погибать нам через их придется… Нет наших защитников казаков.

Среди гомона, крика и шума раздавался громкий голос станичного есаула:

— Помолчите!.. Помолчите, атаманы молодцы!..

Говор затих. Казаки раздались по площади, привычно стали кругом.

Из избы при шашке, опираясь на насеку, вышел станичный атаман.

— Ну, атаманы молодцы, — сказал он, поглаживая седеющую бороду, — застала нас зима в летнем платье. Теперь не время замышлять о шубе, надо подумать, как бы голытьбе выдержать морозы… Не учить мне вас, атаманы молодцы, как резаться с басурманами — это дело казацкое, обычное. Но о том не смолчать мне, что всех нас теперь — первый, второй — да и конец счета. Татарской же силы сложилось по наши головы тысяч тридцать, аль и больше.

— Счет-то велик, — перебил атамана старшина Роба, — да цена в алтын: Касай-мурза громоздок ордою, а лихих начальников и молодцов — наездников у него по пальцам перечесть можно. Так не лучше ли не терять поры, залечь по концам городка и нажидать татар на дуло… А там, гляди, и войсковой наш атаман Данило Ефремыч с войском подмогу подаст… А и нет… Так лучше голова с плеч, чем живые ноги в кандалы татарские.

— То-то вот: голова с плеч! — в раздумьи проговорил атаман.

— Головы казакам складывать не диковина, да какова про мертвых в войске речь пройдет?..

На середину круга вышел старый седой казак Булатов.

— Не под стать нам теперь, атаманы, смутные заводы заводить, — сказал он. — Того и гляди, татарская сила накроет наш городок. Рассудимся после. К вечеру, может, припадет нам в новоселье скочевать, на матушку сырую землю. Там будет каждому расправа на чистоту. Подумаем о другом. Ведь делу конец и теперь виден; помощи ждать неоткуда; живым отдаться стыдно, да и не за обычай…

— Говорите дальше, чего же делать?..

— Дальше?.. Да что же и говорить-то!.. Пока у нас шашки, ружья да порох, есть и головы на плечах — надо биться — вот и все тут… Давайте-ка разделимся на десятки, да раскинем умом — разумом, где кому засесть в концах городка. Я, примерно, покладаю вот как: Афанасию Меркуловичу быть на коне, с конными, и по первоначалу выскакать за городок. Посмотреть, что и как?

— На разведку, значит, — сказал Афанасий Меркулович и толкнул сына, двенадцатилетнего мальчика, чтобы тот седлал ему коня.

— На разведку, — подтвердил Булатов. — Мне, Булатову, в передовых — лежать на валу; Михаил Иванычу — по базам и за городом сесть, а тебе, атаману, оставаться с подмогою недалеко от боя и быть надо всеми старшим… Ну, станичники, как присудите, пригадаете?..

— Быть по-твоему, — раздались голоса казаков.

— К делу речь!..

— Дай Бог в добрый час!

Быстро разбежались по куреням, схватили оружие; конные с Афанасием Меркуловичем в облаках пыли понеслись в степь.

И только успели казаки залечь по завалам, как татары нахлынули на городок.

Два сильных приступа татарских Быстрянцы успешно отразили. Надеялись на помощь войскового атамана — да далека была та помощь. Более ста верст нужно было скакать за нею по балкам и степям.

При третьем натиске казаки потеряли в рукопашном бою половину бойцов и подались назад. Свирепые закубанцы бурным потоком разорвали сомкнувшиеся для рукопашного боя ряды казаков и с громкими криками:

— Гайда!.. Адын-джур!.. Вперед, вперед! — рассыпались по улицам.

Затрещали ломаемые плетни. Стройные черкесы помчались вдоль казачьих куреней. Сверкнул огонь вздутых смоляных факелов, потянуло соломенною гарью. Белый дым поднялся от крыш. Вспыхнуло желтое пламя.

Городок запылал пожаром.

— Бабы, — крикнул атаман. — Тушите пожар!

Он кинулся с подмогою на татар, и погиб в кровавой сече…

Вечерело. Татары и черкесы кончили вьючить лошадей, и, обремененные добычей, уходили в степь. Городок догорал. Торчали обгорелые кирпичные печи и трубы. По углям, покрывавшим землю, курился сизый дымок. Старик Булатов погиб со всею семьею. С окровавленными сединами, раскинувшись на горячей золе своего куреня, спал он непробудным вековечным сном. Возле него умирали старая жена его Нефельевна, и меньшой внук. Старший внук, юноша, бравый казак, корчился на площади в предсмертных судорогах. Татары отрубили у него обе руки в то время, когда он хотел вырвать у татарина аркан, захлестнувший его невесту.

Быстрянский городок погиб.

Но… жизнь сильнее смерти. Из далеких походов на родное пепелище вернулись казаки, и на месте старого городка выросла новая Быстрянская станица.

И пока существовало Донское войско, было в обычае в станицах Быстрянской и Нижне-Каргальской (потом Мариинской) вечером звонить на колокольне редким звоном три раза. Так в старину напоминали рабочим в поле, что после третьего удара ворота запрут и никого в станицу не пустят. 15-го августа в Быстрянской станице служили панихиды по убитым в 1736-м году. За поминальным обедом станичники поминали своих дедов, погибших от татар.

В те годы не одна Быстрянская станица пострадала от татарского набега. Гибли и другие станицы… Гибли и возрождались…

Так было на Дону… Так и будет… И хотя все погибнут — в новой и лучшей красе все встанут из пепла разрушения!..

Глава II

Войско Донское потеряло самостоятельность, но самобытности, самоуправляемости не утратило. Говорили в ту пору Яицкие казаки: «Живи, пока Москва не узнала».

Так рассуждали и Донцы.

В первую половину XVIII века Российская Империя не в твердых была руках. На севере отстраивалась новая столица — державный Санкт-Петербург, Петров город. Интересы властей были на севере. Москва хирела. Не до Дона ей было. Так было в правление Екатерины I, вдовы Императора Петра Великого, Анны Иоанновны, Анны Леопольдовны и в тихое, спокойное, безмятежное царствование Императрицы Елизаветы Петровны, дочери Петра I. В России крепло дворянство. Тяжелее налегала рука помещика на крепостного крестьянина. По городам строились дворцы и хоромы вельмож, а по имениям росли богатые усадьбы. Роскошь парадов, выездов, псовых охот окупалась тяжким трудом раба-поселянина.

Донских казаков это не касалось. По-прежнему ездили в Москву ко двору «зимовые» и «легковые» станицы. Но они уже утратили дипломатический характер. Было только «представительство» Войска перед Императорскою властью. С 1731-го года было постановлено посылать от Войска ежегодно одну зимовую станицу и пять легковых. Как и раньше, весною спускалась по Дону на бударах зимовая станица; с ружейною пальбой плыла мимо прибрежных станиц, везла царское жалованье. Но и это был только старинный обряд. И сукна, и муку, и всякий припас казаки покупали за деньги у купцов, а порох и необходимое снаряжение Войско получало из Приазовских крепостей. Но — мил был донскому казаку старый обычай, напоминал ему о временах вольных. Радостно, в «цветных» платьях, с пушечной пальбой встречали в Черкасске станицу; собирался войсковой Круг. Атаман зимовой станицы перед Кругом чинил доклад о Московских делах, о Царском пожаловании. Делили между станицами привезенное жалованье.

Военная Коллегия, которой было подчинено войско Донское, не касалось внутренних распорядков войска. Она вела учет казакам, указывала, куда и сколько полков должно быть направлено, выплачивала служилым казакам жалованье, кому таковое полагалось, и снабжала полки провиантом и фуражем. Кто будет начальниками этих полков, как они будут созданы, как и кем будут обучаться — это ее не касалось. В «казачьем повытье» Коллегии знали, что полки будут хороши и отлично будут сражаться.

Дон продолжал жить, управляться и судиться по своим обычаям и старым заветам и преданиям, как говорили на Кавказе, на основании написанных законов — «адатов». И были эти неписанные законы крепче писанных. Жили казаки, как говорили со снисходительной насмешкой в Петербургских канцеляриях, «по ихнему нерегулярству».