Автово - Андрей Портнов

И вот настал решающий момент — вечер 9-го сентября. Поскольку перевоплощаться я намеревался в нашей 215-ой, то мою тайну узнали и Владик с Рудиком.

Сначала они долго молчали, и я даже стал подумывать, что зря я так с ними резко, надо было их сначала как-то подготовить что ли. Потом они вдруг резко очнулись.

— Ба-а-а! — сказал Дима. — И ты не боишься?

— Не-а, — соврал я.

— И ты чё, будешь белый, — прорезался Владик, — совсем белый-белый?

— Ну, не совсем. Цвет называется светло-руссо-пепельный. Как у Чеченева, только пепельный.

Владика прямо-таки распирало от избытка чувств, и он судорожно хватал ртом воздух.

— И ты, правда, не боишься? — спросил теперь Владичка.

— Да не боюсь! Только у меня к вам и Ларисе большая просьба — никому ничего не говорите, это будет сюрприз. А особенно Булгаковой! Владик, ты меня хорошо слышал — никому!

Даже постороннему наблюдателю было видно, что единственным желанием Владика сейчас было побежать и всем разболтать эту последнюю новость. Но он пытался перебороть себя и сдерживался из последних сил.

За Рудика я не беспокоился. Тот сейчас кроме своего «Ба-а-а!», вообще, произнести ничего не мог.

— Ну, всё, Лариса, начинаем, — торжественно произнёс я.

— Андрюха, — сказала та, — подумай последний раз, — ещё не поздно передумать.

— Нет! Всё! Я решился! Владик, закрой дверь и никого не пускай под любым предлогом. Если будут меня спрашивать, скажи, что я уехал к тётке.

Между Диминой кроватью и шкафом мы поставили стул, загородились на всякий случай занавеской и приступили к делу.

Только сейчас я понимаю, что всё это было чистой воды авантюрой. Ведь в тот вечер 9-го сентября я и не представлял себе, что со мной будет через несколько часов.

Надо сказать, Лариса постаралась. Размазав вонючую липкую смесь по моим волосам, она тщательно их расчесала, стараясь, чтобы смесь распределилась равномерно.

— Ну, и какой я буду после этого осветления? — спросил я её.

— Абсолютно белый, как потолок.

— Да это же круто, — вставил Владичка, — может быть, тебе так понравиться, что ты и краситься дальше не захочешь.

— Ну, вот, всё готово, — приглаживая последние волосишки, сказала Лариса. А потом посмотрела на меня и восхищённо добавила:

— А, всё-таки, ты очень смелый! Я бы так не смогла.

— Ага! Смелый, смелый, — ответил я, стараясь унять дрожь в голосе, ибо мне с каждой минутой становилось всё страшнее и страшнее. Теперь я уже начал сомневаться в результатах окраски. Однако, вместе со страхом во мне пробуждалось и другое чувство — любопытство. Что будет дальше — для меня было ужасно интересно. Эти два чувства — страх и любопытство — боролись друг с другом, и последнее, недолго думая, победило. Теперь оставалось подождать минут 40–50, и уже можно будет любоваться облысевшим Портновым. В том, что это случиться, Владик и Рудик верили с какой-то поразительно-садистской уверенностью.

Лариса помыла руки и предложила сыграть в карты. Во время игры все смотрели только на мою несчастную голову, но никак не в карты.

— Желтеешь, — сказала осторожно Лариса.

— Почему желтею, — с беспокойством подумал я, — почему не белею?

— Краснеешь, — спокойно произнёс Рудик.

— А это ещё зачем? — беспокойство нарастало во мне всё сильнее.

— Действительно, вся рожа красная, — брякнул Владик, — ты чего такой красный?

Я дотронулся до своих щёк и почувствовал, как они жутко горят.

— Сколько там ещё осталось? — спросил я, — гидроперит ужасно щиплет.

— Ещё минут 15, - ответила Лариса.

Так прошло ещё 20 минут.

— Ну, чё? — мой взгляд был устремлён в пустоту, а уши ловили каждое слово бесценных для меня в эту минуту Ларисы, Владика и Рудика.

— Что-то ты не совсем белый, — как-то подозрительно мрачно промямлила Лариса. — Скоре какой-то рыжеватый. Ну, ничего. Сейчас смоем пену, может быть, после неё ты побелеешь.

Поскольку сейчас я бы скорее умер, чем вышел бы в коридор, то добрый Владик принёс мне из туалета тазик с тёплой водой. Я встал со стула, положил туда тазик, а сам встал перед ним на колени.

— Как будто молится, — печально произнёс Рудик.

— Давай ныряй, — подтолкнула меня Лариса и окунула меня прямо в воду. И тут случилось именно то, чего я больше всего боялся — в дверь постучали.

— Не пускай, — зловеще прошипел я вслед Владику, который поскакал открывать.

— К вам можно? Чего вы так долго? — послышались из-за занавески голоса Гали и Кати.

— Нельзя, — резко отрубил Владичка.

— Почему?

— Ну, нельзя и всё. Потом объясним.

— А чего вы там делаете?

— Не скажу.

— Ладно, тогда позови Портнова.

— Хи! — только и смог подумать я

— А его нет, он к тётке уехал.

И вдруг за занавеской раздалась жуткая возня, и кто-то завизжал.

— Я же сказал — нельзя! — заорал Владик.

— Ну, ладно тебе, — проворковала Катя, — мы же только посмотреть хотели.

И тут я неосторожно повернулся, задел таз, и по комнате разнёсся звук бултыхаемой воды.

— Хи-хи! — послышался Галин смех. — Они там ноги моют! Хи-хи!

— Ну, раз ноги, — важно протянула Булгакова, — тогда мы пошли. Пока!

— Всё, ушли, — облегчённо вздохнул Владик, закрывая дверь.

— Я так боялся, что они сейчас сюда вбегут, — начал я, — что мне просто дурно стало.

— Ладно, ты смыл? — спросила Лариса.

— Да, всё уже, — сказал я и начал подниматься.

Ошеломляющий взрыв хохота потряс стены 215-ой.

Ещё ничего не понимая, но чувствуя, что что-то не так, я с космической скоростью накинул на башку полотенце и вопросительно посмотрел на изгибающуюся до пола Владикину кровать. Изгибалась она главным образам потому, что на ней, занимаясь чёрти чем, бесновались Владик и Рудик. Говоря «чёрти чем», я вовсе не подразумеваю нечто похабное (не время было ещё, да и не место), хотя это как посмотреть. Постороннему наблюдателю хватательные движения рук и раздвигательные движения ног, вызванные приступом смеха, могли показаться как демонстрация самых извращённых поз из самых извращённых журналов.

— Ой, я не могу! — хватаясь от смеха за живот, визжал Рудик.

— Ой, иди на себя посмотри, ой, мамочка!

Предчувствуя надвигающуюся катастрофу, я медленно пошёл по направлению к зеркалу. Полотенце всё ещё было на мне. Остановившись напротив висящего на стене зеркала, я очень медленно стал стягивать полотенце. Когда показался огненно-красный чуб, я почувствовал лёгкое помутнение в голове. В конце концов полотенце упало мне на плечи, а в зеркало на меня смотрела совершенно чужая рожа с совершенно непонятной растительностью на голове.

— Значит, «белый как потолок», — в шоке промычал я.

— Просто у тебя волос слишком тёмный, — оправдывалась Лариса, — а может, это просто советское средство подвело.

— Сама ведь, стерва, советовала, — в сердцах подумал я и продолжал вглядываться в зеркало. Очень трудно было описать цвет моих нынешних волос. Единственное с чем я тогда мог его ассоциировать, так это с выменем престарелой коровы, которую не доили три недели.

Потом я вдруг внезапно вспомнил, что мокрые волосы всегда темнее сухих и бросился за феном. Через 5 минут уже сухие волосы чуть-чуть посветлели и были просто насыщенно рыжими. Зачесав все волосы прямо на лоб, я повернулся к публике, которая с замиранием сердца смотрела на это захватывающее шоу, и выпалил:

— А, между прочим, я сейчас похож на солиста группы «Парк Горького».

— А, вообще, неплохо, — подумав, сказала Лариса.

— Здорово, здорово, — подхватил Владик. — Давай, мы тебя в коридор выведем — у всех сразу коллективный паралич случится.

— Да ладно тебе, — прорычала Лариса. И уже обращаясь ко мне, добавила:

— Сейчас волос уже у тебя не чёрный, покрасим краской, и он у тебя станет таким как на картинке.

— Хотелось бы… — уже не на что не надеясь, произнёс я.

Где-то через полчаса началось 2-ое отделение праздничного шоу. Владик и Рудик заняли свои места и, шушукаясь, смотрели, как Лариса снова поливает меня мерзкой суспензией, на этот раз импортной и не такой вонючей. Это сейчас я знаю, что между первым осветлением и вторичным окрашиванием нужно выдержать, как минимум, две недели, а тогда никто из нас даже не помышлял об этом.

— Сейчас будешь хорошим блондинчиком и успокоишься, — прошептала Лариса мне на ухо.

Опять пришлось ждать 40 минут. За это время Владик сменил воду в тазу, мы опять сыграли в карты, и опять все смотрели за химической реакцией, проходившей у меня на голове.

— Что-то не замечаю никаких изменений, — как бы между прочим, вставил Рудик.

— Ладно, Андрюха, давай смывать, — Лариса подвела меня к тазику, и я снова в него окунулся…

Ну, что ж, результат, несомненно, был. Теперь я уже не был таким огненно-рыжим. Но и цвет волос на этикетке краски прекрасно контрастировал с моим теперешним цветом. О совпадении цветов не было и речи.