Хрустальная роза дождя. Психологический триллер, или Офисная зарисовка - Ксения Ефремкина

– А что за статьи Вы пишите? – оживилась Полина, печально качавшая головой.

– Например, сейчас я пишу «Созвучие мистических мотивов в творчестве Лермонтова и Одоевского на примере рассказа «Штосс».

– Одоевский – это тот самый, который писал фантастические сказки и подарил Лермонтову тетрадь с просьбой вернуть ее исписанной? Читала, читала его… Как интересно!

Валентин, приятно пораженный эрудицией девушки, с интересом взглянул на нее.

– А где Вы учились, Валентин? – спросила Поля.

– В Литинституте имени Горького, на отделении поэзии.

– Правда? Я тоже, только на художественном переводе… Но я вас там почему-то не встречала.

– Я недоучился, – мрачно пояснил юноша. – Был исключен за пьянку… и за потасовку с одним негодяем.

За то, что я едва не убил препода – сукин сын приставал к девушке, в которую я был влюблен, добавил Валентин про себя.

Они остановились на перекрестке.

– Прочитайте что-нибудь из Ваших любимых стихов, – попросила вдруг Полина.

– Извольте. Стих Светы Литвак, называется «Летом».

Говоря негромко по-французски,Медленно гуляем по аллее.Сад ухожен. Весело и пусто.За решеткой небо все алее.

Вечером катаемся на лодке.Хорошо на озере в июле!С берега травою пахнет сладко.В улье пчёлы тёплые уснули.

Утром рано собирались ехатьПо реке попутным теплоходом,Среди ветра, дождика и смехаПанорамы различая плохо.А потом, не мешкая, – обратноМедленной водою бесконечной.На веранде чай заварен мятой.Вечер наступает незаметно.

– Потрясающе! Какая прелесть! И Вы отличный чтец! – искренне восхитилась Полина. Валентин, хорохорясь, приосанился. Он почувствовал вдруг, что может быть откровенным с этой девушкой.

– Да… – вздохнул он, решив продолжить свои признания. – К сожалению, хотя я никому ничего плохого не делал, у меня на работе много врагов. Напрямую мне никто ничего не говорит, понимаете? Однако… Едва отвернешься – шепот за спиной. Я же чувствую, что существует какой-то заговор! Или Вы полагаете, что у меня мания преследования?

Валентин ожидал, что Полина назовет его сумасшедшим, скажет, что он все преувеличивает. Однако она лишь произнесла:

– Держитесь. Судьба любого настоящего поэта всегда таинственна и трагична.

– Я хочу ладить с людьми, я сам по себе жизнерадостен, и я пришел к этим людям с открытой душой, но сейчас меня вынудили стать скрытным и подозрительным, как какой-нибудь… Шерлок Холмс.

Полина весело расхохоталась.

– Понимаете, мне уже надоело быть в постоянном напряжении, ощущать себя персонажем какой-то кошмарной компьютерной игры, где не знаешь, кто твой друг, а кто тайный враг, – прорвало вдруг Валентина. – Утешением мне служит лишь то, что… когда в назначенный час придется… когда я… – он хотел сказать «буду умирать», но поправился: – Когда меня уволят с работы… если вдруг… мне будет не жалко расставаться со всем этим. Как писал Лермонтов, «Была без радостей любовь, разлука будет без печали».

Полина только вздохнула.

– Но я не собираюсь пока уходить! – порывисто воскликнул вдруг Валентин. – Я не собираюсь уходить, пока не раскрою этот их заговор против меня, пока не выясню, с кого и чего все это началось, пока не раскручу всю эту цепочку до последнего звена! Я выведу их на чистую воду! Я не отступлюсь, пока не добьюсь этого! Рано или поздно я найду виновника своих бед!

– Тише, Валентин… Помните, как пишет Ваш любимый Бальмонт, «Будем как солнце! Забудем о том, кто нас ведет по пути золотому, будем лишь помнить, что вечно к иному, к новому, к сильному, к доброму, к злому, ярко стремимся мы в сне золотом… Будем как солнце всегда – молодое»… как-то там «будь же счастливее вдвое, будь воплощеньем внезапной мечты!»

– С другой стороны, – продолжал рассуждать Валентин, который подумал, что может поделиться с этой случайной, в общем-то, собеседницей своим горем, – когда мы отмечали Новый год… Хэллоуин… Или, скажем, когда празднуем чей-нибудь день рождения… На всех этих корпоративах, или, прямо скажем, попойках все кажутся такими милыми, хорошими… Все так друг друга любят… А я чувствую себя таким одиноким! Наешься, напьешься, а внутри такой духовный голод и опустошенность…

– Разрешите, я прочту свои стихи на эту тему.

Валентин с интересом воззрился на девушку.

– Наливайте мне, чтоб мне не быть больше скованной!Не жалейте, отнявши и смысл, и мечту!Наливайте мне, чтоб я была проспиртована.Наливайте… Я не научилась по-новому.Подыхаю я, сбитая злом на лету.Я пустая бутылка, мечты мои отняты.Все так думают! Пусть же крепчайший коньякВ нос ударит, ознобом по коже – ништяк!И померкнет в глазах солнца диск запыленный,Будто на карусели кружусь окрыленно яВ тусклой комнатке, где торжествует мой враг.С этой рюмкой сегодня забуду печали я,Эту чашу я выпью сегодня до дна.На разгульном веселье чужой вакханалииЯ не буду пьяней, чем от скорби пьяна.Вакх свидетель, что в скорби всегда я сильна.Да! В ничто и в тупик полечу я расслабленно.Гимн хмельной унесет пускай буря – летиИз штормящих лесов на морские пути!Лишь один собутыльник, такой же расхлябанный,Знает: выпью я за воскрешенье мечты.1

Стихотворение показалось Валентину вполне достойным. Он удивился, как Полина может одновременно вести машину и читать стихи. Она внимательно следила за дорогой, однако ее лицо засияло вдохновением.

– Может, я как-нибудь напишу музыку на Ваши стихи.

– Я была бы очень рада.

В этот вечер Валентина будто прорвало. Он сам не осознавал, что внутри накопилось столько подавленных переживаний.

Полина была тактична и ни о чем не расспрашивала. Однако пока они доехали до дома Валентина, он уже рассказал ей и про маму, и всю свою жизнь…

Наконец они подъехали к его бараку в тихом переулке.

– Я хотела бы, чтоб у меня был такой брат, как Вы, – сказала Полина.

Паренек не стал приглашать ее домой, чтоб все не опошлять.

– Не унывайте, Валентин. Только не сдавайтесь. Мужайтесь.

– Легко сказать… Они все сговариваются, ополчаются против меня. Почему-то я им очень интересен для пересудов. Они все знают что-то, чего не знаю я… Как авгуры. Знаете, что такое авгуры?

– Естественно. Вот что. Я хочу поддержать тебя, Валентин. Я на твоей стороне. Давай мы с тобой договоримся, что тоже будем с тобой как два авгура, понимающие друг друга без слов, и об этом будем знать только мы.

– Замечательно. Договорились.

– А со временем найдешь себе на работе и других союзников. Многие люди не бросаются на твою защиту только из-за того, что еще пока не знают тебя. А некоторые молчат, так как боятся этих ваших стервозин. Прости за выражение, самой в свое время досталось. Потом мы тоже притянем их на свою сторону. Ты хороший человек, и все у тебя будет замечательно… постепенно. Все утрясется.

Она крепко, по-мужски пожала его руку на прощание.

– Запомни, что я сейчас скажу тебе, – произнесла вдруг Полина, глядя вдаль. – Тебе не удастся сделать карьеру в этой компании.

Валентин оскорбился. Он тотчас же пожалел, что вел с этой девчонкой доверительные беседы.

– Ты думаешь, я боюсь что ли кого-нибудь?

– Вообще никого никогда не бойся. Но запомни, что я тебе сказала.

Валентин вышел из машины, хлопнув дверью. Полина с любовью провожала глазами его высокую худую фигуру.

Вместо промозглого дождя посыпались вдруг чудесные снежинки.

Рождественские чудеса для Валентина

Валентин явился на работу в отличном настроении, хотя его постоянно преследовала в последнее время смутная безотчетная тревога. Утро было замечательное, что называется, мороз и солнце.

– Здравствуйте! – громко сказал он, заходя в офис.

– Доброе утро.

Вокруг сияли добродушные улыбки. Валентин решил, что все плохое и впрямь осталось в старом году. Офис издательства был украшен маленькой чудесной елочкой, «дождем», серпантином и сверкающей мишурой, еще одна «елочка» была сделана на стене с помощью обрывков мишуры и гвоздиков. За его столом сидел их компьютерщик Санек Пушанин, что-то делал с программой.

– Здорово, Пушкин! – Валик протянул ему руку.

– Приветствую.

Саня вытащил флэшку и лишь затем пожал руку товарища. Потом этот белобрысый парень с постоянно красными ушами ретировался.

Валентин сел за свой стол. Н-да-с, кто-то здесь уже похозяйничал. Он старательно вернул на привычные места все папки, бумажки, подставку для ручек и разноцветные стикеры.

– Наконец-то на улице воцарилась настоящая зима, – сказал Валентин.

– Белая береза под моим окном принакрылась снегом, точно серебром… Рыжий месяц жеребенком запрягался в наши сани, – задумчиво проговорила, цитируя Есенина, пожилая, некогда, наверное, красивая армянка Эмма Султановна. Она единственная, пожалуй, относилась к юноше всегда с искренней добротой.