Маргарита Наваррская - Олег Авраменко

Трезво оценив реальное соотношение сил, Симон счел лучшим повиноваться и неохотно последовал за Габриелем.

- Вот ты какой! - обиженно пробормотал он.

- Да, я такой! - Гастон плотно затворил за собой дверь и добавил: Ну ты и дурачина, дружок!

Стоявший в углу передней Марио д'Обиак (он только что отпрянул от двери, возле которой подслушивал разговор в гостиной) издал короткий смешок. Габриель исподлобья бросил на него хмурый взгляд и торопливо вышел в коридор.

- Что-то он не в духе, - тихо заметил Гастон, выходя следом. Объелся, видать.

Симон хмыкнул.

- А кто-то еще называет меня дурачком, - прошептал он себе под нос. Чья бы корова мычала...

- Что ты говоришь?

- Да так, ничего особенного... Эй, Габриель! - повысил голос Симон. Куда ты так спешишь? Обожди, пойдем вместе.

Весь путь от апартаментов Филиппа до покоев, отведенных под жилье для знатных гасконских дворян, они прошли молча. Возле своей двери Симон остановился и взял Габриеля за локоть.

- Загляни ко мне на минуту, ладно?

Тот безразлично кивнул.

- Не забудь про Эрнана, - бросил на ходу Гастон.

- Иди-иди. Будь спокоен, не забуду.

Симонова квартира состояла из двух жилых комнат, одна из которых была спальней, другая - чем-то вроде прихожей, а также передней, где за тонкой перегородкой находилось крохотное помещеньице для личного слуги. Войдя в прихожую, Габриель плюхнулся в ближайшее кресло и тупо уставился в противоположную стенку. Симон первым делом осмотрел свое жилище и обнаружил, что все его вещи уже разобраны и аккуратно разложены по шкафам и сундукам, повсюду царит отменный порядок, а на столике в прихожей стоит полный кувшин красного вина. Он похвалил своего камердинера за проявленную расторопность и отправил его на поиски Шатофьера.

Когда слуга ушел, Симон наполнил два кубка вином, протянул один Габриелю и устроился в кресле напротив него.

Габриель залпом осушил свой кубок и даже не поморщился. Симон укоризненно показал головой.

- Ну? - произнес он, медленно потягивая вино. - Так вот и будешь сидеть, сложа руки? А между тем Филипп пытается соблазнить даму твоего сердца. И вряд ли он встретит должный отпор с ее стороны.

Габриель судорожно сглотнул и закашлялся.

- О чем ты толкуешь?

- Да брось ты! - отмахнулся Симон. - Меня не проведешь. Может, я прост и наивен, но отнюдь не толстокож. За толстой кожей обращайся к Гастону, этого добра у него навалом. Он так и не понял, что с тобой происходит.

- А ты понял?

- Конечно! Я же все видел.

Габриель промолчал. Симон пытливо смотрел на него и покачивал головой. Наконец, Габриель сообразил, что молчанием он только усугубляет возникшую неловкость, с трудом оторвал взгляд от своих башмаков и, стараясь придать своему голосу как можно больше безразличия, осведомился:

- Ну и что ты видел?

В его безразличии было столько наигранности и неискренности, что Симон фыркнул.

- Ой, прекрати, друг! Из тебя никудышный лицемер. Ты с самого начала пялился на эту девчушку так, будто собирался изжарить ее и съесть. Причем ни с кем не делясь. - Он немного помолчал, затем добавил: - Это я так, в шутку сказал. А если серьезно, то ты меня обижаешь.

- Обижаю?

- А разве нет? Разве не обидно, когда тебя принимают за дурачка, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца?

- Ошибаешься, Симон. Я вовсе не считаю тебя дурачком.

- Однако считаешь, что меня легко обмануть. Черта с два! Не такой уж я наивный простачок! Сколько бы ты не убеждал меня, что равнодушен к... как бишь ее зовут?.. ага! - к Матильде де Монтини, - я этому вовек не поверю. Потому что ты влюблен в нее. Это так же верно, как и то, что Филипп собирается ее... гм... имеет относительно ее вполне определенные намерения, с которыми ты решительно не согласен. И тебя приводит в отчаяние мысль о том, что сейчас они остались наедине и...

Габриель резко вскочил на ноги; щеки его вспыхнули густым румянцем.

- Прекрати, Симон! Ты преувеличиваешь.

Тот с сомнением покачал головой.

- Так-таки и преувеличиваю?

- Да. Не буду скрывать, она мне понравилась, даже очень понравилась. Но чтобы влюбиться... Да что и говорить! Я ведь ничего не знаю про нее кто она такая, что из себя представляет. Ну, сам подумай: разве можно полюбить человека, совершенно не зная его?

Симон допил вино, поставил бокал на стол и возвратился в свое кресло.

- Извини, Габриель, - сказал он. - Я ошибался. У тебя и в мыслях не было обманывать меня...

- Я же говорил тебе...

- Погоди, друг, я еще не закончил. Ты и в самом деле не обманываешь меня - потому что обманываешь себя. Со мной тоже такое бывает, в частности, когда дело касается Амелины. Она врет мне напропалую, и я знаю это, и она знает, что я знаю. Однако мы оба делаем вид, что не знаем ничегошеньки: я - о том, что она врет мне, она - что я знаю, что она врет. Мало того, мы не просто делаем вид; я пытаюсь убедить себя в том, что Амелина говорит правду, а она - что я принимаю ее ложь за чистую монету. Странно, не так ли? Эрнан как-то сказал мне, что это в порядке вещей, что человеку свойственно обманывать не только других, но и самого себя - и, прежде всего, себя. Дескать, трудно быть честным перед другими, но быть всегда и во всем честным перед собой - мучительно. Не знаю, возможно, он прав. Во всяком случае, я лично не могу обойтись без того, чтобы время от времени не солгать себе. Так жить становится легче. Безмятежнее, что ли.

Габриель слушал Симона с нарастающим изумлением.

"Этого еще не хватало! - удрученно подумал он. - Уж если и наш простачок Симон ударился в философию, то дело явно дрянь".

- Вот так и ты, - между тем продолжал Симон. - Пытаешься внушить себе, что эта девушка ничего для тебя не значит, выдумываешь всякие нелепые отговорки, вроде: "я же не знаю ее". Глупости все! Это чтобы подружиться с человеком, надо хорошо знать его, но чтобы влюбиться необязательно, порой достаточно бывает и одного взгляда. Именно так случилось с тобой, однако в силу известных нам обоим причин ты испугался и прибегнул к самообману. Не возражаю - быть может, ты сделал разумный выбор. Ведь не исключено, что сейчас, в это самое мгновение, Филипп завлек Матильду в свою спальню... Согласись, на такие дела он скор и времени зря не теряет... Итак, они оказались в спальне, он резкими, похотливыми движениями срывает с нее одежду, она обхватывает руками его шею, их губы сливаются в поцелуе, а тем временем его руки скользят по ее бедрам, раздвигая ей ноги...

Тут Симона прервал жуткий, пронзительный вой. От неожиданности он даже не сразу сообразил, что это взвыл Габриель. Где-то с минуту они молча смотрели друг на друга. Взгляд Габриеля был исполнен боли и отчаяния. Наконец, он с тихим стоном упал в кресло и утомленно произнес: