Можете жаловаться - Юрий Андреевич Арбат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да я…
— Минуточку. Человек тебе звонит, спрашивает по-хорошему, а ты кричишь так, что родимчик может сделаться. Дела все запустила. Пользуешься моим мягким характером.
— Это я-то?..
— Ты-то. Недаром Бубенчиков, уходя сегодня, сказал: «Учить ее надо». И сразу после этого к Ануфриеву.
Муся поникла буйной головой, но только на секунду. Она тут же воспрянула духом и накинулась на Ивана Христофоровича:
— Вы в чужом глазу соринку видите, а в своем и бревна не замечаете! Бубенчиков и вас не обошел, будьте уверены!
Выражаясь образно, она принялась сыпать соль на раны Ивана Христофоровича: ведь на собрании еще две недели назад он обещал оформить всем лицевые счета экономии и не сделал этого.
— Минуточку! — опомнился Иван Христофорович. — Так ведь счета-то у тебя.
— У меня? Вот новости!
— Ты переписать их должна.
— Ну ладно, пусть так, — согласилась Муся. — А вы почему мне не напомнили? А с инструментом плохо в цехе тоже по моей вине? Пустяк, а по три дня не могут выписать даже кровельные ножницы.
И нашла эта зловредная девка немало грешков у Ивана Христофоровича, так что начальник тут же схватил требования и пулей помчался из конторки. А Муся осталась у телефона одна. И именно в это время раздался звонок.
Муся осторожно подняла трубку и заговорила медоточивым голосом:
— Я слушаю. Совершенно верно, товарищ Кубикова. Очень рада, дорогая. Можете, товарищ Кубикова, прийти за бюллетенем в любое удобное для вас время. Ну что вы, что вы, это товарищу Сидоренко, наверное, показалось, что я сердита. Просто я в перерыв мороженое ела, и голос у меня стал такой… холодный. Да, если хотите, я по пути с завода занесу вам. Что вы! Что вы! Не стоит благодарности за такие малости.
Она положила трубку и сказала зло:
— Ох, кляузник проклятый! А ты, Матреха, держи карман шире, так я и принесу тебе бюллетень. Скажу, что заболела. А что, факт! Человек я или не человек?
Но, видимо, эти самоуспокоительные слова на нее не очень подействовали, потому что она продолжала сидеть грустная-пре-грустная. Возвратившийся Иван Христофорович сел рядом, посмотрел на нее сочувственно, улыбнулся и сказал:
— Встретил я Бубенчикова.
— Ну и что?
— Дал ему требование на инструмент и послал в отдел снабжения.
Муся безнадежно отозвалась:
— Я думала, вы узнали, что…
— Узнал.
— Ну, не томите.
— Минуточку. Завел с ним осторожный разговор. Спросил: «Отдали, мол, свое сочинение?» Он говорит: «Отдал».
— В открытую, значит, действует. Худо.
— Минуточку. Я его спрашиваю: «А что, мол, вам конкретно не нравится?» А он: «Деталь одна».
— Это я-то деталь? — взорвалась Муся. — Вот нахал!
— Минуточку. Ты слушан. Я говорю: «Какая?» И, представляешь, что он мне сказал?
— Пакость какую-нибудь про меня.
— Он мне напомнил про пневматические устройства к станкам. Помнишь, был такой заказ?
— Ну что вы мне в такой серьезный момент про какие-то станки болтаете? Вы про заметку скажите.
— Минуточку. Бубенчиков предложил изменить последовательность операции. Третью деталь брать раньше второй. Сборка упрощается. Заводу выгода.
— Нет, вы нарочно меня травите. Вы о деле, о деле! — плачущим голосом закричала Муся.
Иван Христофорович разъяснил:
— А дела никакого нет. И заметки нет. Бубенчиков ходил к Ануфриеву не как к редактору, а именно как к конструктору. За техническим советом. И Ануфриев одобрил его задумку. Ясно?
Муся едва не кинулась Ивану Христофоровичу на шею.
— Милая вы моя Минуточка, это верно?
— Вернее быть не может.
— Значит, ложная тревога? И никаких жалоб? Красота!
Не думайте, что судьба бездействовала. Судьба была на страже. Именно в эту секунду зазвонил телефон.
Муся торопливо схватила трубку, по тут же, вспомнив, что никакие опасности ей не грозят, с явным пренебрежением поднесла ее к уху и заговорила так, как — увы — привыкла:
— Ну чего еще? Я! Вы что, русского языка не понимаете, что ли? Я, я, я! Теперь поняли? Ну вот, слава богу, и то хорошо. Сидоренко? Опять?! Это черт знает что. Вам давно сказано… Что? Дела на пять минут? А вы мне не указывайте. А? Вы не Сидоренко? Чего же вы про Сидоренко спрашиваете? Интересуетесь его предложением? Расследуете жалобу? Товарищ, бросьте мне морочить голову. Это ты, Петька, меня разыгрываешь? Не Петька? А кто это? Кто?
Муся судорожно сжала трубку обеими руками, попробовала что-то еще сказать, но смогла только беззвучно пошевелить губами. Трубка выпала у псе из рук. Иван Христофорович даже испугался.
— Что такое?
В полной растерянности, еще не совсем придя в себя, Муся прошептала:
— Сидоренко… ему… пожаловался.
— Минуточку… Кому?
Муся только молча показала на висевшую возле самого пола и что-то рокотавшую телефонную трубку.
— Да скажи ты толком, кто с тобой говорил?
Иван Христофорович передразнил:
— «А… а… а…» Ну, дальше. Ну?
— А… ну… фриев.
— Ануфриев? Из стенгазеты?
Муся кивнула головой.
Трубка продолжала рокотать. Наверное, добросовестный инженер из конструкторского, он же редактор, продолжал для очистки совести расследование дела, которое в общем-то ему было уже ясно.
ИЗГНАНИЕ ПИМЕНА
Удар был нанесен в самое сердце.
Под сердцем редактор стенгазеты Лиля Кучерявенко образно понимала определенную личность. Девица столь же решительная, сколь и чувствительная к поэзии, она считала, что корень бюрократизма — это персонально начальник планового отдела Пушистов. Последняя его инструкция — о том, что считать дыркой на мешке, — содержала 39 страниц. Лиля поместила в степной газете шарж на Пушистова.
Чтобы было посмешнее, Лиля вырезала из отслужившего свой век учебника изображение летописца Пимена, очень ловко подклеила взятую в отделе кадров фотографию Пушистова, подрисовала длиннейший бумажный свиток, а внизу под эпиграфом приписала пушкинские стихи:
Еще одно последнее сказанье,
И летопись окончена моя…
Пушистое перед уходом с работы взглянул на свежую стенгазету, обнаружил шарж, услышал смех сотрудников и обиделся. И не то чтобы его взволновало существо вопроса, уязвила Пушистова форма.
Придя домой, он написал протестующее заявление в местком.
Председатель месткома был в командировке, и его заменял экспедитор Замухрыгин, зять Пушистова. Хитро подмигнув своему тестю, он пообещал «как следует провести обсужденьице» и за четверть часа до конца рабочего дня предупредил о заседании редактора
