Нелегал из Кенигсберга - Николай Черкашин

Об этих тайных выходах Лунь, конечно же, рассказал и своей служебной жене Кларе. Клара (она же Сабина, в миру же — Клара Теодоровна Ленц, радистка-шифровальщица) была дочерью коммуниста из немцев Азербайджана и питерской латышки, работавшей в Смольном. В свои 35 она сохраняла хорошую спортивную фигуру, но была не очень красива: маленькие, близко посаженые серые глаза, широкий рот.

Луню стоило больших усилий над собой, чтобы выполнять свои супружеские обязанности. Благо Клара не была наделена горячим темпераментом, хотя ее детство и прошло под знойным солнцем Баку.

Вдвоем с шефом они разработали подробнейшую легенду прикрытия.

Итак, он Уго Шведер, родился в немецкой колонии под Царицыным, в Сарепте, в 1898 году. Мать — полька, отец — немец. Именно этим материнским влиянием объясняется его славянский выговор. В 1916-м, окончив ускоренные курсы прапорщиков, командовал взводом под Сморгонью, «русским Верденом». Солдаты говорили: «Кто под Сморгонью не воевал, тот войны не знал». Он войну знал…

В 1917 году в сентябре получил чин подпоручика и роту под начало… Ранен, госпиталь. Революция. Мобилизован в Красную Армию. Бежал из нее в Польшу… Там торговал военным антиквариатом, но из-за малого спроса, а также великопольского национализма вынужден был переехать в Вену…

И все-то в этой легенде было почти правдой, кроме того, что никаких немцев и поляков в его роду не было. Мать, Ольга Карповна Егорова, купеческая дочь, получила в Петербурге хорошее образование и преподавала в царицынской женской гимназии немецкий язык. Отец, Иван Митрофанович Северьянов, был капитаном волжского парохода «Илья Муромец» и погиб еще до революции… Неправдой было и то, что из Красной Армии ни в какую Польшу он не бежал, а был направлен в московскую разведшколу… А уж потом была Польша…

Долгим и кружным путем добирался Лунь до своего главного «рабочего места» — второй, по сути дела, столицы Третьего рейха — Кёнигсберга. Надо было сделать так, чтобы он попал туда через третью страну. Первой была Польша как начальный этап глубокой легализации. В Польшу он приехал через Литву с хорошо сделанным паспортом Речи Посполитой на имя Уго Шведера и всевозможными лицензиями коммерсанта. Обосновался, как было рекомендовано, в бывшем Брест-Литовске, а тогда в Бресте-над-Бугом снял три комнаты на первом этаже на улице Мицкевича. В одной открыл антикварную лавку, в двух других устроил кабинет и спальню. Неплохо для 38-летнего холостяка. Однако торговые дела особо не задались, что и не удивительно. Владелец лавки наполнил ее полки первой попавшейся рухлядью, картинами сельских художников, посудой прошлого века, кайзеровскими касками и российскими монетами. Больше всего его волновали дела сердечные. Так, очень скоро у него завязался роман с домашней учительницей из семьи главного землемера Полесского воеводства и главы небольшого немецкого землячества — барона фон Рааб-Тиллена. Тридцатилетняя дева Клара Ройтман, наставница двух баронских недорослей, похоже, без ума влюбилась в антиквара Шведера. Эту парочку часто видели и в старинном парке 3 мая, и в трактире «У озера», в кавярнях на проспекте Маршала Пилсудского, и в городском театре. Как и не трудно предположить, этот скоротечный роман закончился свадьбой, в которой самое деятельное участие приняли все дамы семейства Рааб-Тиллен. На торжество были приглашены едва ли не все члены немецкой общины. Невеста в белом атласном шелке и ажурной шляпке очаровала всех гостей. Если бы им сказали, что милая дама — выпускница спецшколы советского Разведупра, радистка, ворошиловский стрелок, разведчица-нелегалка, все приняли бы это сообщение за веселую шутку. Для всех она была замечательной домашней учительницей, которая успешно преподавала подрастающим братьям физику, математику и английский язык. Так или иначе, но фрейляйн Клара, а теперь фрау Клара, переехала с респектабельной улицы Пулавского на улицу Мицкевича и поселилась в доме своего мужа и своего коллеги, напарника по опасному ремеслу разведчика. Из-за расходов на свадьбу, а может, и по другим причинам, дела владельца антикварной лавки пришли в полный упадок. Надо было искать новый город, более крупный, чем Брест-над-Бугом. Возможно, Варшаву… Но друзья Рааб-Тиллена предложили Вену, где у них были свои друзья и связи. Предложение было с восторгом принято, и вскоре молодая чета отправилась в Вену на поиски коммерческой удачи и счастья в целом. В портфеле из настоящей крокодиловой кожи, с которым господин Шведер не расставался ни на минуту, лежали рекомендательные письма влиятельным в венских торговых кругах людям. Так, для Луня с Кларой начался второй этап легализации — в Австрии.

В Вене дела пошли еще хуже, чем это было в Польше. Антикварный магазинчик Шведера едва сводил концы с концами. Именно по этой причине супруги не могли нанять себе ни кухарки, ни продавца. Шведеры все делали сами, как самые настоящие экономные бюргеры: Клара вела домашнее хозяйство, готовила — не очень вкусно и разнообразно, но зато какая экономия на кухарке (да и лишние уши-глаза в доме совсем не к чему).

В поисках лучшей жизни Шведеры перебрались в Кёнигсберг — туда, куда и планировало забросить их московское начальство. Здесь торговые дела пошли несколько успешнее. Они обзавелись собственным авто — весьма подержанным «рено». Супруги по очереди сидели за прилавком магазинчика. Но все же господина Шведера видели в лавке чаще, нежели его жену. Правда, и ему довольно часто приходилось отлучаться, чтобы посмотреть-прикупить товар в маленьких прусских городках вроде Фридлянда, Тильзита или Пиллау. Поискам антикварного товара он посвящал большую часть своего времени. Но от этого доходность магазинчика вовсе не страдала. Ведь главный источник финансов находился в Москве.

Профессия коммерсанта-антиквара — одно из лучших прикрытий для разведчика-нелегала и для тех, порой немалых, сумм, которые нужны для его работы. Не вызывая ни у кого особых подозрений, Лунь в этом качестве мог в любой момент покинуть свой магазин и двигаться в любом нужном ему направлении — даже выезжать за границу, встречаться с любыми людьми, ибо каждый из них мог бы быть коллекционером, любителем старины или комитентом, лицом, отдающим в торг свои семейные ли, благоприобретенные ли раритеты. Лунь и сам был по складу души коллекционером, ценителем немецко-швейцарских художников-символистов конца прошлого да и нынешнего века: Арнольда Бёклина, Фреда Келлера, Германа Рюдисюли… С последним — живым классиком германского символизма — Лунь был знаком лично и дважды приезжал к нему в Мюнхен, чтобы прикупить у него этюды и кое-что из не самых дорогих полотен. Помимо коммерческих и разведывательных интересов у Луня был и свой личный резон. Он давно уже собирал материал для искусствоведческой работы «Мир Арнольда Бёклина» — о влиянии немецких художников-символистов на их российских коллег-«мирискусников», и в частности на Чюрлениса, Бакста, Сомова… Он даже собирался в отдаленном будущем, когда распрощается со своей службой, защитить диссертацию в ленинградской Академии живописи. Разведка разведкой, но ars longa, vita brevis…