Оседлай волну - Кем Нанн

Бабушка подождала, пока автобусные фары замелькают между чахлыми ветвями, и лишь потом подошла — маленькая, сухонькая, словно была сродни согбенным деревцам, отмечавшим границу поселка. Она заговорила, и голос ее, будто осколок бутылки с неровными острыми краями, без труда разрезал прохладный воздух и утробное урчание мотора. Но Айку не хотелось ее слушать, и он быстро залез в автобус. Пробираясь по узкому проходу, он глубоко вдыхал тяжелый, спертый воздух и старался не смотреть на пассажиров, кое-кто из которых уже вытянул шею, силясь разглядеть, что творится там, снаружи.

Автобус двинулся, и вскоре огни городка потускнели. Айку еще долго казалось, будто он слышит ее голос, проклинающий их обоих: его — за то, что он едет, Гордона — за то, что тот разрешил ему ехать; как призывает она небеса в свидетели и цитирует Священное Писание. Кажется, из книги «Левит», одно из своих любимых мест: «Если кто возьмет сестру свою, дочь отца своего или дочь матери своей, и узрит наготу ее, и она узрит его наготу, то это грех, и да будут они истреблены пред глазами своих соплеменников».

Глава третья

От пустыни до Лос-Анджелеса пять часов, еще полтора — до Хантингтон-Бич. Зря он, пожалуй, выпил столько пива. На пустой желудок оно принесло лишь мутное состояние: ни сна, ни яви. Были видения, все какие-то тягостные, и он карабкался из них, словно из глубоких колодцев. А потом они вдруг растворились в тошнотворном неоновом свете кафе у автобусной остановки на окраине Лос-Анджелеса, и Айк остался на тротуаре с раскалывающейся головой и болью в желудке.

Сдав чемодан в камеру хранения, потому что для поисков комнаты было еще слишком рано, Айк стоял на пирсе Хантингтон-Бич и не мог поверить, что и вправду добрался. Но он добрался. Бетон под его ногами вполне реален, и реален океан перед ним. Всего сутки назад он мог только представлять, как выглядит океан, как он пахнет. А сейчас у него дух захватывало от того, какой он огромный. Океан вздымался и опадал, простираясь в три стороны как бескрайняя водная пустыня. Город на берегу, тусклый и плоский, удивил его сходством с родным поселком: он прилепился к кромке моря, точно как Сан-Арко к кромке пустыни, подавленный мощью и величием своего соседа.

Хаунд Адамс, Терри Джекобс, Фрэнк Бейкер. Эти имена нацарапал тот парень на обрывке бумаги. «Они серфингуют у пирса, — сказал он тогда, — по утрам». Сейчас перед ним было много серферов. Айк наблюдал, как они стараются изловчиться и занять позицию между вздымающихся гребней. Он и не предполагал, что волны так похожи на холмы — этакие движущиеся водные гряды. Его восхитило, как умело приноравливаются к ним серферы, то взбираясь на гребни, то скользя вниз, как изгибаются в такт волнам их тела, словно море — их партнер по танцу. Приезжавший к нему парень сказал, что глупо соваться самому и что, если будешь расспрашивать, непременно нарвешься. Что ж, ладно. Он не будет никого спрашивать, а поступит по-другому. Пожалуй, правильнее будет с самого начала приготовиться к худшему: допустить, что с его сестрой стряслось неладное и те парни, с которыми она ездила, хотят, чтобы все было шито-крыто. Он подумал, что к предостережению парня надо отнестись внимательно — это были серьезные люди.

Айк все обдумал и решил, что не стоит как-то особенно выделяться. Ему вдруг пришло на ум, что у сестры могут здесь быть друзья, и, если отыскать их, это бы здорово помогло. Но как это сделать? Вдруг он назовет ее имя не тому человеку? И если у нее были такие друзья, что могли помочь, почему же тот парень решился поехать аж в сам Сан-Арко, чтобы только разыскать брата-байкера? Нет уж. Сначала нужно выяснить, кто эти парни, но так, чтобы они о нем ничего не узнали. Тогда он поймет, как ему поступить, и начнется самое трудное. А если он обнаружит, что случилось страшное и ее больше нет? Пойдет к копам? Будет мстить? Вдруг окажется, что он ничего, абсолютно ничего не сможет сделать? Айк помнил, как смотрел на него парень тогда на гравийной дорожке. Что если так и будет? Он все выяснит и окажется совершенно бессилен что-либо предпринять. Эта мысль накрыла его как тень, и даже восходящее солнце не смогло ее прогнать.

Он не помнил, сколько простоял на пирсе, прикованный к месту страхом и открывающимся перед ним зрелищем. Но через какое-то время стало припекать, и Айк обратил внимание, что все вокруг зашевелилось. Было слышно, как серферы окликали друг друга, но он не мог разобрать имена, слишком далеко они были от берега. Наконец Айк повернулся и зашагал к городу.

Солнце поднималось быстро и уже стояло высоко над коробками зданий, выстроившихся вдоль берегового шоссе. Под его лучами быстро исчезало прежде подмеченное Айком сходство города с поселком в пустыне. Хантингтон-Бич просыпался. Все больше появлялось людей, машины выстраивались на «красный» и перед пешеходными переходами, по бетону с жужжанием проносились скейтбордисты, уныло кричали чайки, старики кормили голубей у кирпичной стены общественной уборной… Парни несли доски для серфинга, и было полно девушек — больше, чем он когда-либо видел за раз. Они шли пешком или катили на роликах, мелькали загорелые ноги, мелированные светлые пряди. Девчонки моложе его самого, со скучающими осунувшимися лицами, сидели на поручне у входа на пирс и курили. Когда Айк проходил мимо, они поглядели на него с отсутствующим выражением.

На другой стороне шоссе он заметил мотоциклы: два «Харлея» и «Хонду-Хардтейл-834». Впервые за утро Айк почувствовал себя как дома. Один из «Харлеев» был вариантом классического «Наклхеда» — точь-в-точь его собственный. Он решил перейти улицу и глянуть поближе. Байкеры выстроились вдоль обочины; не заглушая моторы, широко расставив ноги, они разговаривали с какими-то девчонками. Он обратил внимание, что один из движков (у него было такое же звучание, как у «Накла») подкашливает, и прислонился к стене винной лавки, чтобы послушать повнимательнее.

— Какие-то проблемы? — поинтересовался голос.

После того как сегодня ночью в кафе на автобусной остановке в предместье Лос-Анджелеса официантка приняла его заказ, с ним заговорили впервые. Айк сощурился от бьющего в глаза солнца — на него угрюмо глядел один из байкеров. Он отлепился от стены и зашагал прочь. За спиной раздался дружный хохот. Переходя улицу, он чуть не столкнулся с каким-то старым пьянчугой. Тот остановился и начал честить его на все лады, мешая движению. Когда Айк перебрался через улицу, вовсю гудели сирены и визжали шины. И тут он увидел свое отражение в зеркальном окне автостанции. Внимательно рассмотрел выцветшую майку, засаленные джинсы, кое-как подстриженные курчавые темные волосы, свое тело, в котором не было и семидесяти кило, и показался себе совсем тощим и бесполезным. Малец — так назвал его Гордон, а сейчас он чувствовал себя карликом. В ушах отдавался хохот байкеров, а голос пьяного старика, казалось, превратился в голос бабки, словно ее увещевания продолжали преследовать его. Потом в голову стала лезть какая-то дурацкая песенка, точнее, одна строчка: «Сосунки всегда теряются от дома вдалеке». И стоя на улице, залитой светом, полной шума, выхлопных газов и пыли, висящей в воздухе будто серая дымка и оседающей на всем и вся, он вдруг осознал, как легко здесь облажаться, и снова подумал, что должен быть предельно осторожен.

Часам к трем он подыскал себе пристанище. Это был угол в мрачноватом заведении под названием «Меблированные комнаты с видом на море», большом прямоугольном здании, покрытом коричневой штукатуркой. Дом выпирал чуть ли не на проезжую часть и был отделен от нее лишь узеньким тротуаром и крохотным палисадником с сорной травой. На заднем дворе тоже было немножко травы, росли две чахлые пальмы, а в углу виднелась нефтяная качалка, огороженная толстой чугунной цепью.

Комната Айка была в западной части здания и выходила окнами на двор. Если бы не дома по прибрежному шоссе, «вид на море» оправдал бы свою заявку и Айк смог видеть Тихий океан. Но это встало бы в лишнюю сотню в месяц, а подобную роскошь он позволить себе не мог. Он и так чуть ли не целый день смотрел комнаты и усвоил первый урок курортной экономики: за те комнаты, что в пустыне стоили сто в месяц, в Хантингтон-Бич брали пятьдесят в неделю. Меблирашка «с видом на море», с ее тускло освещенными коридорами, замызганными стенами и пропитой квартирной хозяйкой в грязно-голубом купальном халате, была самым дешевым местом, какое он сумел найти. Стало ясно, что деньги закончатся быстрее, чем он рассчитывал.

Он хотел немного поспать, но сон все не шел. В конце концов Айк уселся в коридоре на полу возле телефона-автомата и стал перелистывать толстый белый справочник. Там было множество Бейкеров, Джекобсов и Адамсов, но не было ни Терри Джекобса, ни Хаунда Адамса. Был один Фрэнк Бейкер, но этот жил не в Хантингтон-Бич, а в каком-то Фаунтин-Вэлли. Из слов того парня Айк заключил, что люди, которых он ищет, живут в Хантингтон-Бич. А ведь парень говорил лишь, что они серфуют у пирса. Какой же он был болван, что не расспросил как следует, а стоял будто деревенский олух, которому солнце расплавило мозги. Хаунд Адамс? Хаунд — это наверняка кличка. «Борзой». В справочнике значились два X. Адамса, и один из них жил в Хантингтон-Бич, на Оушен-авеню. Айк сидел, уставившись на это имя, и ругал себя, что не задал вопросов, когда был шанс. В конце концов он переписал адрес, разыскал карту и отправился автобусом на Оушен-авеню. Это было хоть какое-то дело. Надо было проехать несколько миль от берега; дом находился напротив начальной школы. Не зная, что делать дальше, Айк сел, прислонившись к холодной кирпичной стене. Может быть, ему стоит просто быть поблизости и смотреть, кто входит и выходит? Прошло два часа, но никого не было. Солнце опускалось все ниже, подул зябкий ветерок. Внезапно в одном из окон зажегся свет. Айк перешел через улицу и увидел в окне старуху, на фоне желтоватой стены, в обрамлении цветастых занавесок. Было похоже, что она склонилась к раковине. Наверное, вместе с ней живут и другие люди, может быть сын, но то, что он видел, не слишком обнадеживало. С каждой минутой становилось все холоднее. Айк повернулся и зашагал к автобусной остановке.