Петля - Ник Гоуинг

Голос «крестного отца» стал еще более решительным и темпераментным.

— Целое столетие Москва насиловала мою любимую страну. Теперь настала наша пора — и моя в том числе — потрахать Россию. Семьдесят лет мы подбирали крохи с московского стола. Но сейчас Узбекистан больше не колония Кремля. Это суверенное государство. Теперь мы, узбеки, управляем своей родиной, а не вы, русские. Мои друзья в местных органах безопасности руководят народом — а не ваша шайка КГБ из московского Центра. И я знаю, вам это известно, теперь и я управляю многими из ваших, — добавил он заговорщицким тоном.

По любым стандартам это было чрезвычайно надменное и самоуверенное заявление. Повелитель гангстерской империи не делал даже попытки прикрыть свою преступную деятельность. Наоборот, он явно радовался, что может выставлять напоказ свою благоприобретенную независимость. Поляков чувствовал себя униженным. Он машинально потягивал сок в надежде, что это поможет скрыть глубокую уязвленность.

— Пожалуйста, Олег Иванович, кушайте ваш обед… Мы, узбеки, всегда рады гостю. И знакомству с вами. Но вы должны понимать одну вещь… — Раджабов говорил льстивым и в то же время нахальным тоном. — Я не веду переговоров с эмиссарами, я говорю с людьми, которые сами что-то значат. Марченко обязан это учитывать. И конечно, учитывает! Но тогда он, значит, решил испытать меня и мою решимость. И вы, товарищ полковник, являетесь тут просто ничего не значащей пешкой.

(Поляков предполагал, что риск поражения для генерала Марченко был слишком велик, чтобы лететь в Ташкент самому, несмотря на его решимость сокрушить империю Раджабова.)

— Товарищ Поляков, вы, конечно, заслуженный человек. Товарищ Мусин, начальник моего личного штаба, познакомил меня с вашей отличной служебной биографией. Знаю, знаю: после путча КГБ превратился в РСБ — Русскую службу безопасности, а теперь в МБРФ. Но смена названий ни о чем не свидетельствует, не так ли, полковник? В своем сердце вы не изменились. Вы все еще кагэбэшник и преданный чекист в представлении той организации, которую Ленин создал для борьбы с коррупцией, саботажем и преступностью. Словом, всем, как он считал, что угрожало революции. Но все это чепуха, не правда ли? Вы все до единого убийцы и оппортунисты, разве не так, товарищ? Все находитесь в чекистской петле. Бутылка новая, а вино-то старое.

Поляков преисполнился решимости со всей силой встать на защиту хотя бы личной своей репутации, но понимал, что уже ничто не остановит злобно торжествующего узбека. Оставалось помалкивать — не впервой, мало ли чего доводилось слыхивать за годы службы.

— Ваше понятие о чести, ваша спаянность и ваша компетентность остались прежними. Изменились лишь название вашей организации и то обстоятельство, что в странах, подобных моей, вы уже ничего не значите. — Раджабов замолчал, закрыл глаза, перевел дух. — Марченко должен был бы понимать, что, посылая кого-то из средних чинов, подобных вам, он проявляет неуважение, наносит оскорбление лицу с моим статусом. Мне просто не следовало принимать вас — мелкую сошку, порученца. Но, как вы можете убедиться, я очаровательный общительный человек, который верен традициям гостеприимства и любит встречать посетителей в нашей древней азиатской великой столице.

Раджабов прямо-таки с остервенением упивался возможностью говорить гадости. Он обладал тактом буйвола и очарованием змеи. И искренне наслаждался этим.

Поляков перестал есть, кусок не лез в горло. Он не понял почему, но что-то произошло. Настроение? Атмосфера? Нет, другое. Возможно, непонятные шаги за спиной или какое-то неуместное движение. Марченко предупреждал, каким и обаятельным и непредсказуемым может быть Раджабов, как может меняться за какие-то секунды его настроение и как он способен беспощадно и внезапно ударить в самое сердце своего противника.

— Товарищ, вы и ваши начальники в московском Центре обязаны наконец уразуметь: то, что находится здесь, принадлежит нам, а не Москве. Это наше достояние, и мы сохраним его. И я лично могу вас заверить: богатства Зарафшана будут добываться и продаваться ради пользы Узбекистана, а не ради вашей, русских.

Поляков знал, что «польза Узбекистана» означает лишь выгоду для самого Раджабова и его клики, состоящей из спаянной политической автократии. Но он не отважился принять вызов. Слишком нагло вел себя хозяин дома. Визит полковника был тут ни при чем. Угрозы со стороны Марченко и московского Центра также не имели значения. Узбекский «крестный отец» безусловно верил в свое безусловное право выкачивать огромные тайные ценности из Зарафшана.

Полковник смотрел, как Раджабов жадно и умело обглодал еще один шампур, словно управился — жестоко, уверенно — с важным делом. Или даже — человеком? Странно, Поляков на мгновение испытал зависть, даже восхищение этим человеком, который бросил вызов огромной силе прежнего аппарата безопасности коммунистического режима и построил свою нелегальную империю. И столь же мгновенно полковник — в течение двадцати восьми лет сохранявший верность КГБ — испытал презрение к себе самому.

Он не увидел, как Раджабов подал сигнал. Две пары крепких рук охватили плечи приезжего железной хваткой, парализовали движения, вытащили за низкую ограду айвана. Блюдо с фруктами грохнулось на землю, лепешки полетели со стола. Поляков хотел закричать, но мгновенно раздумал. Кто мог бы его услышать? Он решил не сопротивляться и молчать.

Раджабов принялся за очередной шампур, раздраженно махнув рукой, чтобы спектакль заканчивали.

Глава 2

Двое охранников поспешно протащили Полякова через террасу. Третий бежал рядом, направив пистолет на живот пленника. За то короткое время, когда полковника грубо, с пинками волокли двести метров от террасы до места парковки, Поляков успел профессионально определить принадлежность раджабовских телохранителей. Это были не просто демобилизованные армейцы, работающие ради хороших и, вероятно, казалось им, больших денег. Под клапанами нагрудных карманов на форме старый служака заметил отличительные знаки частей КГБ в форме маленьких щитов. Его даже передернуло от отвращения, хотя, по сути, удивляться было нечему: увиденное лишь подтверждало заявление Раджабова — что он осуществляет полный контроль над аппаратом ташкентских органов безопасности и дезертирство прежних сотрудников КГБ в Узбекистане.

Старший телохранитель подал знак шоферам, сидевшим покуривая и переругиваясь в темных углах под деревьями. Крики и приказы раздавались в прохладном полуночном воздухе, когда Полякова бросили на заднее сиденье государственной «Волги», машины, что еще недавно любили использовать работники партийного аппарата для выполнения секретных поручений и поездок своих жен по магазинам и базарам.

Охранники втиснули Полякова между двумя другими, которых оторвали от игры в домино. Они придавили его голову к спинке сиденья, предварительно заставив завести руки за спину. Полковник немало тренировался по части грубого с ним обращения, но все же его охватила дрожь. Он пытался определить, является ли суматоха вокруг него обычным способом выпроводить с дачи нежеланного гостя или же это специально разыграно с ним, представляющим Центр, как демонстрация могущества узбекского пахана. Грубые действия шофера, охраны, сидевшей с ним на пассажирском месте, и два приставленных к бокам пистолета не давали возможности сосредоточиться и сделать верное умозаключение.

Люди сидели молча и неподвижно, в то время как колеса вертелись с бешеной скоростью по горному пыльному гудроновому шоссе, обсаженному деревьями; машина поскрипывала и подпрыгивала на крутых поворотах. Голова у Полякова гудела, он быстро потерял ориентировку. Тело изогнулось в неудобной позе, пленник чувствовал себя отвратительно. Сдавленный с двух сторон, он все-таки не мог занять устойчивое положение, его болтало и швыряло, когда «тачка» громыхала по опасным изгибам той дороги, что, должно быть, вела с Тянь-Шаня к Ташкенту.

Даже старший офицер КГБ, закаленный в боях, каким был Поляков, не может оставаться спокойным в подобной ситуации. Его первейшей задачей было остаться живым, но он оказался абсолютно беспомощным, чтобы защитить себя. Не расценивал ли его Раджабов как опасного свидетеля, от которого лучше навсегда избавиться? Или полковник оказался просто помехой в делах и его нужно насильно убрать с узбекской земли как можно скорее?

Все же Поляков почему-то надеялся, что его везут не в одну из раджабовских тайных тюрем, где «крестный отец» выполнял роль и судьи и палача, где заключенных избивали и пороли плетьми в соответствии с племенными узбекскими обычаями.

Чувство времени и направления он утерял. Ехали, может быть, двадцать минут, а то и полчаса неведомо куда. Внезапно заскрипели тормоза, «Волга» пошла юзом — сначала налево, затем направо. Водитель не справлялся с управлением. Правым бортом стукнулись обо что-то похожее на оградительный барьер шоссе. Левой стороной зацепились за борт грузовика, тот, должно быть, поднимался по крутому склону. В конце концов легковушка с треском остановилась. Охранники беспомощно барахтались у ног Полякова.