Занзибар, или Последняя причина - Альфред Андерш

Грегор, главный мотор действия, более всех остальных близок автору. Это фигура, воспроизводящая мотивы андершевской биографии. Он стремится бежать из Германии, и причин у него достаточно, прежде всего — глубочайшее отвращение к нацистам, именуемым в романе просто «эти». Но есть у Грегора и иные, не менее существенные соображения, заставляющие его искать способ выбраться из страны: он вдруг ощущает со всей определенностью, что не хочет «жить по заданию». Однако ненависть к нацизму и разочарование в коммунистической партии — лишь упрощенно изложенная мотивировка его решения о дезертирстве. Как и в «Вишнях свободы», экзистенциальное решение героя вырастает из сложного комплекса чувств и размышлений, где соединяются страх и мужество, жажда свободы и чувство ответственности. Герои Андерша хотят действовать не но указу «инстанций», а от собственного имени, повинуясь лишь чувству порядочности и внутреннему долгу. «Выход из игры» — не предательство, не цинизм, а решение, подсказанное «Богом и совестью». Единственная инстанция, которой они готовы подчиниться, зовется чувством независимости, достоинства, добра. Право «встать и уйти» не прихоть, а поиск свободы, протест против бесчеловечного государства: ведь всякая авторитарная, тем более тоталитарная власть прежде всего стремится опровергнуть само представление о свободе выбора, возможности нравственного решения, лишить человека права самому выбирать свою судьбу. Мотив безусловного приоритета личности перед политическими или партийными аргументациями нигде у Андерша не звучит так откровенно, так пронзительно, как в «Занзибаре». Его герои совершают свои поступки, руководствуясь побуждениями, неподвластными ни классовым, ни идеологическим обязательствам; при этом они рискуют жизнью. Изображенное в романе могло бы остаться абстрактно смоделированной конструкцией, не сумей Андерш так ярко передать человеческий смысл событий. Отточенный артистизм его прозы ощущается здесь с особой силой. Позднее еще одной вершиной тонкого психологизма станет его роман «Винтерспельт», а следом — посмертно изданная повесть «Отец убийцы», одним из главных действующих лиц которой является директор мюнхенской гимназии Гиммлер, отец будущего рейхсфюрера СС, едва ли не самого кровавого персонажа мировой истории.

Роман «Рыжая» (1960, переработанный вариант-1972) оказался высокотиражным и самым читаемым произведением Андерша. Автор решил расширить свою читательскую аудиторию за счет введения в роман детективной линии. В этом произведении он впервые, если не считать рассказов, обращается непосредственно к действительности ФРГ, вновь демонстрируя свой дар тонкого наблюдателя и блестящего рассказчика.

Осмысление трагического национального опыта сплавляется в романе с критикой тех сторон западно-германского бытия, которые в ту пору так волновали виднейших писателей и мыслителей этой страны: «непреодоленное прошлое», грубый прагматизм обывателя, едва ли не всеобщая жажда наживы в сочетании с бездуховностью (давний мотив мировой литературы).

Автор выстраивает остродраматический, напряженный, ни на миг не отпускающий читателя сюжет с преследованиями, опасными ловушками, коварными убийцами и жертвами. Контрапунктом звучат темы двух главных персонажей: молодой немки Франциски, рыжей красавицы, совершающей своеобразное дезертирство из комфортного мира «чековых книжек» в неизвестность и таинственность итальянских будней, и бывшего партизана и подпольщика, воевавшего против Муссолини, а ныне «просто» музыканта, ведущего «островное существование» в Венеции.

Героиня бежит от скучного, унылого франкфуртского благополучия, из страны «лживого порядка и лживой чистоты», из страны «без тайн». Как и большинство андершевских персонажей, она ощущает полнейшую несовместимость с миром бизнеса и коммерции. Экстравагантная молодая женщина оставляет своего преуспевающего мужа прямо на миланском вокзале и, подчиняясь внезапно принятому решению, садится в поезд, увозящий ее в Венецию. Она порывает с прошлым, чтобы начать новую жизнь.

Возможно, сегодняшнему российскому читателю трудно будет понять героиню, внезапно бегущую из такой устроенной и беззаботной жизни и устремляющуюся в неизвестность без всяких средств к существованию. «Ей чего-то не хватало?» — подумает гипотетический читатель, представив себе завидный уклад жизни этой молодой особы. У человека, живущего на скудные средства в не слишком обустроенной стране с трудным бытом, «рыжая» легко заслужит упрек в снобизме, барстве, легкомысленности. «С жиру бесится», — вздохнет уставший от борьбы за существование читатель.

Однако на этом уровне судить литературу несправедливо. Сколько упреков заслужили бы за свои спонтанные, противоречащие «здравому смыслу» романтические поступки герои многочисленных произведений мировой литературы, проявлявшие явную непочтительность и даже очевидное презрение к материальному благополучию и власти денег. Что же касается литературы ФРГ послевоенных десятилетий, то вся она построена на жестком отрицании мира, ориентированного исключительно на материальное процветание, ведущее, по мнению таких авторитетных авторов, как Генрих Бёлль, к моральной деградации общества.

Так что в этом смысле Франциска — вполне традиционная фигура. Подобно героям «романов воспитания», столь распространенных в немецкой литературе, она отправляется в странствие, которое дает пищу уму и воспитывает чувства. Менее чем за трое суток, на протяжении которых длится действие, она проходит школу жизни, сталкиваясь с людьми и обстоятельствами, о которых и не подозревала в своей прошлой жизни. Эмоциональное неприятие мира, в котором голый расчет оказывается выше любви и чувства достоинства, — состояние ее души, и оно не нуждается в псевдорациональной перепроверке аргументами типа: как могла эта разумная молодая женщина все бросить и умчаться Бог знает куда, сжигая за собой мосты? Если бы она заблаговременно позаботилась о деньгах и пристанище, если бы в ее поступке не было спонтанности, то это была бы героиня совсем другого романа совершенно другого автора. У Андерша «рыжая» бежит, ощущая «миг свободы», бежит без оглядки, она человек, который, как утверждается в «Вишнях свободы», Никогда не перестанет совершать попытки изменить свою судьбу.

Включенная в роман детективная линия, подводящая героиню к проблеме «непреодолимого прошлого», вызвала главный упрек критики. Однако, напомним, обращение Андерша к остро закрученному сюжету имело свой резон: автор в высшей степени интеллигентной и интеллектуальной утонченной прозы стремился стать более доступным для массового читателя, что и было достигнуто. А с другой стороны, разве не полна поистине детективных сюжетов сама жизнь, в которой тайно, а то и открыто действуют избежавшие возмездия преступники, расставляющие свои злодейские ловушки; в одну из них едва не попадает решительная, но все же недостаточно искушенная Франциска. Действие «Рыжей» не случайно перенесено в Италию. Образ этой страны как символ прекрасного края, противостоящего «немецкому убожеству», имеет давнюю традицию в немецкой литературе (творчество Гёте тому пример). Но андершевское восприятие, переданное им настроение ближе, пожалуй, к тому, что запечатлел великий немец XX столетия Томас Манн (новеллы «Смерть в Венеции», «Марио и волшебник»). Это не безоблачно-дивная страна, приют поэтического вдохновения, а столь же противоречивый, во многом трагический мир, где гармония природы, красота пейзажей контрастируете несовершенством человека, с болью и страданием. В еще большей степени образ Италии у Анд ерша навеян неореалистическим кинематографом послевоенной поры, который произвел ошеломляющее впечатление на зрителей всего мира, в том числе и бывшего Советского Союза. В «Вишнях свободы» Андерш прямо говорит о том влиянии, которое оказал на него итальянский кинематограф тех лет. Опустевшая, мрачноватая зимняя Венеция «Рыжей» не имеет ничего общего с красочными туристскими проспектами и рекламными открытками. Темная зимняя вода, пустынные улицы, пугающе негостеприимные дешевые отели с не-топленными номерами так не похожи на романтически сверкающий образ Венеции иллюстрированных журналов. Все это усиливает чувство неприкаянности, испытываемое героиней, которая к тому же оказывается жертвой устрашающих интриг, которые легко могут стоить ей жизни.

Венеция «Рыжей» — символ островного существования, оторванности от мира, но в то же время, как и в «Занзибаре», остров и море — синонимы независимости, свободы. Море для андершевских персонажей всегда притягательно, идет ли речь о суровых пейзажах севера, как в «Занзибаре», или о зимней венецианской лагуне, как в «Рыжей». В эскизных пейзажных зарисовках особенно ощутим тонкий артистизм андершевской прозы. Если бы он, как его жена Гизела, был художником, то наверняка прежде всего пейзажистом. Этот мастерский дар писателя соотносить философский подтекст скупых пейзажных зарисовок со смыслом действия и характерами персонажей проявится позднее и в романе «Винтерспельт». Здесь с неповторимым блеском раскрывается его способность передавать атмосферу событий через сочетание точной фактуры и загадочности «магического момента», волнующей недосказанности, всегда присутствующей в его прозе.