Ветер перемен - Василий Владиславович Скородумов

Девочка кивнула и улыбнулась.

– Ну и умница! – я потрепал ее по головке и вышел из вагона.

Палатки у нас на станции располагались рядами, а по центру был проем, чтобы по нему можно было беспрепятственно попадать на любую линию. Их у нас было двенадцать и на каждой – по четыре палатки. Также по краям станции стояли два состава, включающие в себя по шесть вагонов. Выполняли они отнюдь не транспортную функцию, а были лишь дополнительным местом, где можно было отдохнуть. И несмотря на то, что вагоны состав представляли огромную ценность для нужд станции, руководству удалось настоять на том, чтобы их не разбирали на запчасти.

Мой путь лежал в палатку номер шестнадцать на четвертую линию, где находилась моя мама. Надо было проведать ее, в последние дни она была совсем плоха и состояние ее не улучшалось.

Мама была не одна. Рядом с ней сидел дядя Вова и держал ее за руку. Когда я вошел в палатку, он встал, и, пройдя мимо меня, жестами показал, что подождет снаружи – есть разговор. Я буркнул: «Понял» и сел на самодельную низенькую табуретку рядом с маминым матрасом.

– Как ты? – спросил я. Глупый вопрос, я и так знал, что чувствует она себя неважно. Ответ читался по ее измученным глазам. Но надо же было с чего–то начать беседу.

– Нормально, – мама всегда мне так отвечала. На ее морщинистом лице появилось некое подобие улыбки – таким образом она пыталась ободрить меня, а заодно и себя. Но я знал, что это стоит ей неимоверных усилий. – Сам-то как? – ее голос, такой сухой и усталый, заставлял мою душу буквально рваться на куски. Болезнь превратила маму – некогда сильную и волевую женщину – в беспомощную старушку. Ей всего лишь пятьдесят два, а выглядит на все девяносто.

– Нормально.

Я не хотел говорить «хорошо», потому что это было бы не совсем правильно. Это означало бы издевательство над мамой. По крайней мере, я так считал.

– Сынок, подай, пожалуйста, воды!

Я поднял с пола наполовину наполненный водой пластиковый стаканчик. Свободную руку подложил маме под спину, придал ей вертикальное положение и медленно стал вливать ей в рот жидкость. Когда в стаканчике осталась всего четверть, я поставил его на место и опустил маму обратно на матрас.

Даже такие сравнительно нетяжелые предметы она не могла держать в руках, что уж и говорить о большем. Она уже месяца два не вставала со своего матраса. Интересно, наступит ли тот день, когда она снова сможет ходить?

– Спасибо, мой хороший! – теперь мама говорила более оживленно, видно пара глотков придала ей силы, но все равно чувствовалась прежняя слабость в голосе. – Ты сегодня на дежурство не идешь?

– Нет, мне только послезавтра нужно.

Каждую неделю по четвергам я и мой друг Юра дежурим в туннеле за станцией «Лиговский Проспект». Все из–за того, что наша оранжевая ветка периодически подвергалась атакам со стороны жителей красной линии.

В первые годы после Катастрофы люди жили на тех станциях, в которых их отрезало от наземного мира. Но потом они поняли, что для того, чтобы прожить, нужно объединиться. Таким образом, появилось пять содружеств, каждое из которых жило на своей ветке. И стали они именоваться «красными», «синими», «зелеными», «оранжевыми» и «фиолетовыми», под цвет соответствующей линии.

Прошло несколько лет. На красной ветке появился некий Анимус, который подговорил ее жителей к тому, чтобы завоевать все метро. Так получилось, что линия эта была в основном заселена людьми кровожадными и честолюбивыми. Они с радостью приняли предложение Анимуса. Немногие из тех, кто был не согласен воевать, бежали с ветки.

Поговаривали, что этот Анимус вбил в головы всем «красным» мысль о том, что жители остальных веток метро завидуют их богатству и собирают силы, чтобы захватить красную линию. Разумеется, все это не правда. Но большинство, к величайшему сожалению, поверило своему правителю и «красные» загорелись идеей нанести удар первыми…

Новость о жестоких завоевателях быстро распространилась по всему подземному миру Петербурга. Несмотря на это, люди поначалу не воспринимали ее всерьез. Но когда вскоре им пришлось отбивать атаку за атакой, они поняли, что все очень серьезно и что, если так будет продолжаться, половина всего метро умрет в этой войне. Терпеть это никто был не намерен. На четырех линиях организовали круглосуточное дежурство, чтобы предупреждать новые атаки «красных».

На станциях пересадок больше никто не жил как раньше. В основном это было связано из–за нежелания делиться территорией. Разумное, в общем–то, решение. «Красных» хватает по горло и ни к чему всем новые распри. Вот разве что на пересадочном узле «Садовая–Сенная–Спасская» и поныне существует огромный рыночный комплекс, своего рода базар. И на каждой из этих трех станций представлены товары различных категорий. Здесь можно было найти вещи на любой вкус – от обычных деревянных зубочисток до каких-нибудь навороченных электроприборов. А охранялся он, дай боже. «Красные» при всем их вооружении и стремлении захватить метро никогда бы не пробили брешь в такой обороне. Но зато и попасть на рынок было очень проблематично. При входе шмонают так, что иногда хочется просто повернуться и уйти. Не дай Бог что-нибудь подозрительное заметят, могут и под трибунал отдать со всеми вытекающими отсюда последствиями. Одного человека проверяют по пять минут, просят предъявить все патроны, с которыми пришел. И если вдруг мало ли на выходе обнаружат, что сумма товара превышает количество потраченных патронов, то жди беды. И в большинстве случаев даже не будут выяснять, почему так получилось.

Вот, к примеру, был у нас на станции такой паренек, Жора Сычев. Пошел он на ярмарку, «таможню» прошел благополучно. А на базаре ему нужно было забрать долг у одного из торгашей. Забрал, значит. Прикупил себе кой–чего по мелочи. Возвращается. Обшмонали его снова на «таможне». И вдруг выясняется, что товар есть, а патронов сколько было, столько и осталось. Только Жора начал объяснять им сложившуюся ситуацию, как ему рот кляпом заткнули, чтобы не кричал, и увели. Так он и не вернулся на «Ладожскую». Расстреляли беднягу.

Такие вот дела творятся у нас здесь, в питерском метро.

– Хорошо. А теперь ступай, мне нужно поспать.

Мама вздохнула и закрыла глаза. Она права. Лучшее для нее сейчас лекарство – это отдых. Я накрыл ее