Джина - Алексей Анисимов

Потом было полгода затишья. А потом снова стрельба. Поздно вечером Андрею позвонил новый шеф и попросил приехать со всеми документами на улицу Казанскую. Андрей спешно собрался и приехал в центр, к Казанскому собору. Долго ждал. Набирал шефа из автомата.

А на следующий день узнал, что нового шефа убили. Убили на улице Казанской, которая на «Новочеркасской», рядом с Шаумяна. Ему выстрелили сначала в живот, потом что-то у них заклинило, они вышли, дошли до своей машины, перезарядились. А он каким-то чудом, теряя сознание, успел позвонить жене Лане, нажимая кнопки, заляпанные красной жижей. Сказал ей, что любит ее, дочку, летом они вместе поедут на море.

– Она уже большая, будем заплывать далеко-далеко.

– Нет, она еще маленькая, она может испугаться.

– Ну ладно, тогда не будем. Будем плавать у берега. Ложитесь без меня. Я буду поздно.

«Просил поцеловать ее перед сном. Я даже ничего не заподозрила. Он говорил спокойно, я уже дремала».

А потом они вернулись и всадили всю обойму ему в голову. Его хоронили в закрытом гробу.

Вот так, такое было время. Есть такие виды бизнеса: добыча золота, обработка гранита, строительство, – которые являются очень рентабельными. В них есть за что бороться и убивать. Потому что это касается даже не тебя, а твоих детей и внуков. Вся страна тогда была брошена: бери и владей.

И Андрей остался с документами, доверенностями на руках. И опять началось. На полгода притих, сделал всего один объект. А бизнес-центр заморозил. А ближе к двухтысячным, когда порядка стало больше, развернулся вовсю. Нашел инвестора, достроил начатый бизнес-центр, и пошло-поехало.

Все разгадано. Но только что тобой движет, непонятно. Можешь не ходить на работу, но встаешь и идешь. И проводишь, как раньше, планерки в прокуренных бытовках, и поднимаешься на недостроенные этажи.

Хорошо помнил тот момент, когда можно было ничего не делать. Все было в управлении. Покупка чего-то вызывала отвращение. Уже была одна квартира, вторая, и заканчивали загородный дом. Но мама отказывалась переезжать в большую квартиру. Самым любимым человеком была мама. Она всю жизнь на него положила. Он ей в тот день позвонил, сказал: «Запиши название лекарства». – «Да-да, сейчас запишу, ручка на кухне». А потом грохот и тишина. Он все кричал в трубку: «Мама, мама!» А потом бежал, как сумасшедший, по ступенькам и не мог попасть ключом в замок. Так и нашел ее лежащей на полу, в коридоре.

Отца он никогда не видел. Мать его очень любила. Он уехал на север и не вернулся. Просто позвонил, сказал, что назад не вернется, да, еще сказал: «Извини». Мать рассказывала, что написала ему большое письмо со множеством вопросов, но ответа не было. И она осталась с маленьким Андреем на руках. И она полностью посвятила себя Андрею. Она его встречала, и провожала, и отправляла на секцию, и копили ему на велосипед, снова встречала. А когда пошла на работу, приезжала тетя Надя, чтобы следить за Андрюшей. А потом армия, поступление в институт, гульба. Работа. Но мама всегда была. Требовала аккуратности во всем. Жили они бедно, жили в коммуналке на Васильевском, на линиях. Но в домашних заданиях все делалось сначала на черновик, потом на чистовик. Брюки, галстук, воротнички – все должно быть выглажено. Вещи были старые, штопанные, но отутюженные. Наталия Игоревна – первая учительница. Мама ее обо всем расспрашивала, как, что, тянул ли руку. Как читал стих? Уверенно? Это вызывало у него чувство особенного, пристального внимания к себе. Был такой случай. В пятом классе уже другая учительница повела класс к ледоколу «Красин». Дети ужасно устали, пешком с линий добирались, и когда дошли, выяснилось, что косая линия перекрыта бетонным забором. Ну не вести же их обратно. Между домами и забором был проход. И учительница повела их вдоль этого бетонного забора. Все шли парами, держась за руки. Где-то на середине пути Андрей остановился и наклонился, чтобы застегнуть сандалик. И в следующую секунду бетонная плита забора захрустела и рухнула, подняв столб пыли и разделив строй ребят пополам. Все на мгновение замерли в оцепенении. Сбежались строители, больше всех кричал прораб. Выяснилось, что это пьяный крановщик сдавал задом и ударил плиту. После экскурсии учительница взяла с ребят слово, что они не расскажут об этом происшествии дома. Но Андрей не сдержался и маме вечером рассказал об этом, а она лишь отмахнулась: «Не придумывай».

И еще каждое лето они снимали дачу в Вырице, не дом, времянку. До реки Оредеж можно было спуститься пешком по настроению. Мама говорила, что еще его пеленки на этом спуске полоскала. В память впечатался вокзал Вырицы, сами эти буквы на песочного цвета фасаде и ожидание перемен. Замирание, новые запахи в доме, прошлогодние прикопанные под яблоней секреты: патрон, кусок свинца, модель машинки. И эти виды: река, лес, тропинка. Друзья, сверстники, изменившиеся за целый год. И дочка хозяйки Света, Андрей возил ее на своем велосипеде. Она запрыгивала на раму и держалась за руль, а он гнал что было сил с горки на горку, потом выскакивал к реке, вдоль нее и дальше через лесок. А Света визжала изо всех сил. А Андрей прижимался к ней с каждым годом все крепче и крепче, взрослей. Ее развевающиеся волосы облепливали его лицо, носом он прижимался к ее уху и ловил какой-то другой запах, какой-то будущий и дикий. А она на каждой кочке всхлипывала и кричала:

– Держи меня крепче!

А в один год, один из последних дачных с мамой, она не приехала. Дом был продан другим людям, но они все равно сдали дачу. А потом и вообще все переменилось.

Еще с Андреем Андреевичем надо увидеться. Познакомились, когда обоим было далеко за тридцать. По поводу разрешений в строительном комитете. Зашли в туалет, стояли рядом у писсуаров. А он ему говорит:

– К Слюсареву?

– Да, по поводу Савушкина.

– Такая мразь! Ничего он вам без денег не подпишет! Я ему уже второй раз заношу, чувствую, не последний.

– То есть еще помучает, поиздевается?

– Еще как! Только за это еще и платить нужно.

Разворачиваются, а этот Слюсарев из кабинки прямо на них выходит. То есть он был в туалетной кабинке, за их спинами и слышал разговор. Ничего не сказал, руки вымыл, зыркнул и вышел. А они так и стояли молча. Потом рассмеялись. Ну и пошли, ясно, что дело их теперь в этом комитете гиблое. Андрей Андреич приучил Андрея к охоте. Сначала просто брал с собой, потом подарил хорошее ружье. Потом серьезно стал относиться – мужчина должен охотиться. Так Андрей своей тогдашней жене говорил, когда она ныла, собирая его в очередное путешествие. Стали вдвоем выезжать в хорошие места. Даже в Африку ездили.

И вот был у них такой случай. Отправились они на Дальний Восток, по большому блату, в глухую тайгу, на медведя. Высадили их на сопке. Сказали, что на этой же сопке в это же время заберут через два дня. Разбили они небольшой лагерь у подножия. Но не везло: постреляли много разного мелкого зверя, но медведя не было. Видели следы, один раз даже нагнали почти. Ну, значит, не судьба. Стали выдвигаться к обозначенной сопке, поднялись. Но вертолет кружил от них километрах в пяти, спускался, зависал. Потом резко развернулся и улетел. Кричи, стреляй – бесполезно. Как выяснилось потом, пилот, который их привез, запил, от него жена ушла. А где их искать, сменщику не смог толком объяснить. В общем, вот такой экстремальный туризм. Для миллионеров. До ближайшей дороги двести километров. Немного патронов, три банки тушенки и пакет крупы. Шли по компасу, первые дни бодрости духа не теряли. Но на третьи сутки, когда продукты закончились, появились сомнения крепкие.

«Дойдем ли? По одному не дойдем».

Так-то понизу шли в небольшой разброс. Перекликались всё:

– Андрей!

– Андрей!

– Андрей!

– Андрей!

Последний день почти не разговаривали. Палатку на ночь не ставили, сил не было, кутались в нее. Утром проснулись опухшие, комарами закусанные. Голодуха, жрать охота. Табака нет.

Андрей говорит:

– Давай подымемся, осмотримся.

– Давай. Сил мало, давай кто-то один поднимется, всего-то делов осмотреться. Что вдвоем силы тратить?

Андрей и говорит:

– Давай на эту еще вдвоем, а дальше, если доведется, по одному уже подниматься будем.

Так она, сопка, к вершине на две расходиться стала. И там уступ такой скальный. От этой стены ничего опять хорошего не было видно. Лес до горизонта. Да сопки, но как-то вроде поменьше, вразброс.

– Я на ту, отдышись.

А вторая вершина метрах в трехстах. Ну, Андрей Андреевич туда и пошел быстрым шагом. Машет: ничего нет. Вниз стал спускаться.