Затылок в зеркале - Виталий Бугров

«…перевести меня в другой отдел, — беззвучно шевеля губами читал Иван Сергеевич, и лицо его, по мере того как он вникал в смысл прочитанного, вытягивалось от обиды и недоумения, — …в другой отдел, так как считаю невозможным для себя продолжать работу под руководством такого непринципиального, самоуспокоившегося начальника, каковым… каковым, на мой взгляд, является т. Король И. С. Убедительно прошу…»

Лист, на котором было написано заявление, начал медленно исчезать. Иван Сергеевич попробовал придержать его… но, разумеется, безуспешно. «Что же это творится?..» — возбужденно подумал Иван Сергеевич и направился к столу, где сидел Беликов — действительный.

— Та-ак… Уходить, значит, надумали, Петр Николаевич? — атаковал он ничего не подозревавшего инженера. — И чем же мотивируете свою просьбу о переводе в другой отдел?

Можно было ожидать, что Беликов начнет смущенно оправдываться и юлить, сконфуженный тем, что его тайна — уже не тайна для начальства. Однако замешательство инженера не было продолжительным.

— Вас это в самом деле интересует? — медленно заговорил он, глядя на Ивана Сергеевича прямым, незаискивающим взглядом. — Видите ли, вам это может не понравиться, но я считаю, что с вами, Иван Сергеевич, работать трудно…

Во взгляде Ивана Сергеевича сквозило явное непонимание, и Беликову пришлось пояснить:

— Вам важен только план. А что скрывается за теми цифрами, которые проставлены в плане, — это вас, видимо, не касается. — Инженер пошевелил бумаги, лежавшие на столе. — Огнеупорные костюмы… в них так нуждаются наши литейщики!.. А вы накладываете «нет» на предложение Карпухинской фабрики о сверхплановом выпуске таких костюмов…

Иван Сергеевич вспомнил: да, действительно, недели две назад он отказался от дополнительной партии костюмов из огнеупорной ткани, Вспомнил — и разгорячился, Да кто же бы их взял, в конце-то года?!.. Когда у предприятий, как правило, все средства исчерпаны? Уж он кое-что смыслит в этом деле…

— Люди изыскивали резервы, расширяли производство на своей фабрике, а вы их — холодным душем… И добро бы, причина веская была. А то… — Беликов словно прочитал мысли Ивана Сергеевича: — План выполняем, а с лишним возиться — зачем они нам, лишние хлопоты? Ведь распределять-то нам придется. Вдруг не возьмут, вдруг — откажутся?.. Да из горячих цехов с радостью бы взяли, — думают, что нет их, огнеупорных… — Беликов шумно вздохнул, поправил сбившийся в сторону галстук. — Да что я, будто сами не знаете! И с рукавицами в прошлый раз так же было и с асбестовыми мешками, и… — Он замолчал, выразительно махнул рукой: чего, мол, вспоминать попусту.

Иван Сергеевич был вне себя. Мальчишка! Молокосос, вчера получивший диплом! Да как он смеет?!.

— Вы… я… Да вы понимаете, что вы говорите?!.. — Гнев, охвативший его, был столь силен, что он какое-то время не мог больше вымолвить ни слова. Лишь слегка остыв, продолжил, почему-то смягчаясь: — Я давно замечал, Петр Николаевич, что вам не нравится наш отдел. И раньше вы критиковали нашу работу, лично меня… Но такого… такого я все-таки не ждал от вас!.. И имейте в виду: удерживать вас не буду.

Резко повернувшись, не обращая внимания на сотрудников, дружно глазевших на него, он быстро прошел в кабинет. Уговаривать, убеждать молодого упрямца он считал унизительным для себя. Унизительным вдвойне, — после тех выпадов, кои допустил по его адресу этот безусый мальчишка…

У себя в кабинете Иван Сергеевич довольно бесцеремонно потеснил очередного своего двойника, невозмутимо восседавшего за столом, Даже не потеснил, а просто сел в него, не обратив на это никакого внимания. И с хмурой отрешенностью углубился в бумаги, ожидавшие его резолюции. Впрочем, он не видел того, что в них было написано. Все его мысли вились сейчас вокруг неожиданно прямой откровенности Беликова.

Что он прям и решителен, — в этом Иван Сергеевич убедился. Ну, а когда этот мальчиш-ка пойдет к начальству? Он же и там выложит все, что сейчас высказал Ивану Сергеевичу лично. Сомневаться в этом не приходится…

Громко пробили большие настенные часы, украшавшие одну из стен кабинета. Половина двенадцатого. Пора собираться на совещание…

С чем же он придет на это совещание? По давнему опыту знал Иван Сергеевич, что подобные совещания легко проходят только тогда, когда в отделе все в порядке, когда не чувствуешь ни единого грешка за собой. А сейчас…

Но что же делать, что делать?.. Идти к Беликову и дискутировать с ним, пытаясь доказать, что прав? Или обречь себя на томительное ожидание «критики со стороны»? Отпроситься, наконец, к врачу? Ведь с головой действительно творится что-то неладное, — вон, бумага, которую он сунул, не читая, в ящик стола, все еще белеет перед ним и даже прочитать можно; «…предлагаем сверхплановую партию прорезиненных сапог…» Что, что?!. Опять сверхплановую?!.

Иван Сергеевич в бешенстве обмакивает перо в чернила и торопливо, словно боясь передумать, накладывает наискосок заявления резолюцию.

— Иван Сергеевич!..

В дверях кабинета возникла фигура Софьи Андреевны, худенькой невысокой женщины средних лет. Оторвавшись от бумаг, Иван Сергеевич вопросительно взглянул на нее.

— Я от Ильи Фомича, — начала женщина, и в груди заведующего отделом снабжения неприятно похолодело. — Он просил передать, что совещание перенесено на пятницу…

— Вот как!..

Иван Сергеевич перевел дух. Когда Софья Андреевна ушла, он торопливо переложил разбросанные по столу бумаги в один из ящиков, поднялся и неуверенной походкой двинулся к выходу. Душевное равновесие и способность мыслить логически были вконец утрачены, и, не видя впереди никакого просвета, Иван Сергеевич решительно постучался в кабинет Ильи Фомича. И там, сославшись на недомогание, попросил разрешения не присутствовать денек на работе…

Сравнительно благополучно добравшись до знакомого сквера, Иван Сергеевич легко нашел приглянувшуюся ему еще утром скамью, — редкий снежок так и не скрыл утрамбованную кольцевую тропку вокруг нее- Грустно размышляя о бренности всего сущего, он просидел там почти до самого вечера, извлекая из помятой пачки «Казбека» одну папиросу за другой. А когда папиросы кончились, уныло зашагал домой. Идти в поликлинику почему-то не хотелось.

Остаток дня — а также и ночь — он проворочался на кровати, тщетно пытаясь установить диагноз своего заболевания и столь же тщетно призывая спасительный сон.

Впрочем, он все-таки уснул. А когда на следующее утро поднялся с кровати, бесценный дар — видеть то, чего уже нет, — покинул его. Болела голова, резко першило в горле, изредка знобило, однако ничего странного Иван Сергеевич вокруг себя уже не замечал.