Шурка - Елена Александровна Малова

косые, – поморщился Шурик. Помолчав, шепнул: – Учительша строгая, но красивая.

– Все учительши строгие и злющие, – Мишка почесал бритую голову. – Не пужайся. Учительша двойку влепит. Батя отлупит. Меня лупил.

– Злющие собаки, а учительши строгие, – Шурка сердито насупился.

Конечно, не хотел получать двойки. Эх, грустно. На дне ведра плюхались три золотых карасика: «Коту хватит. На уху бы наловить». Высохла роса, коровы лениво брели с водопоя, следом тащился пастух. День обещал быть знойным. Позёвывая, мрачный Мишка сматывал удочки, на его конопатом лице подергивались глаза. Обычно, без улова не возвращались, по ведру ершей и карасей рыбы приносил домой. В этот раз ничего не поймали. Шурка положил карася в пустое ведро друзей. Но Мишка нахмурился: – Не нать. Без улова, так без улова.

– Ай-ай-ай! – Гришка прыгнул в воду. Следом бросились Шурка с Мишкой. Гогоча и поднимая седые брызги, носились по мелководью.

Неожиданно замерли. На зелёном бережке два милых ангелочка плели ромашковые веночки, это были сестрёнка Маруся и незнакомая девочка с золотыми волосами. Шурка бросился на середину реки, сорвал три жёлто-белые кувшинки. Через мгновение протянул растерянной незнакомке.

– Красивые цветочки! – незнакомка взвизгнула, приставила к волосам мокрый цветок. – Маруся, глянь…

– Это кувшинки, – мальчик смущённо улыбнулся. – Я Шурка, Марусин брат. А это Мишка и Гришка.

– Ляля, а дома просто дочка, – на пухленьких щёчках девочки запрыгали смешные ямочки. Вскочив на ноги, закружилась с цветочками в руках. Спела забавную песенку и снова опустилась на мягкую траву, доплетая венок. Шурка схватил удочки, побежал следом за друзьями, те брели в сторону села. Шурка думал: «Ляля – самая красивая девочка на свете. Порхает как бабочка». Поливал огород и напевал Лялину песенку:

Я веночек сплету,

Я веночек сплету.

Ля-ля, ля-ля, ля-ля…

«Какая хорошая песенка. Эх, вот бы веночек из ромашки сплести, – думал мальчик. – И Ляле подарить». Вечером Маруся поведала, что Ляля приехала из самого красивого города Москвы, гостила у бабы Груни.

– В селе Лялей никого не кличут, – удивился Шурка. – Какое чудное имя… Ляля… Ляля…Лялечка.

– Ага, Ляля. – Маруся сняла с головы ромашковый веночек, вздохнула с сожалением: – Эх, жалко… утром завянет.

– Ничаго, завтра ещё сплетёшь, – Шурка погладил белые лепестки. Как Маруся и Татьянка похожи на матушку! Такие ореховые глаза, тихий голос.

– Не, утром с мамой будем стирать. Забыл?! – Маруся развела руками. – Пойдём к бабе Груне. У Ляли день рождения, восемь лет. Ты что подаришь?

Шурка в недоумении пожал плечами. В прошлом году Мишке подарил самолёт, Гришке – мяч. Что же подарить Ляле?

Вечером забежала баба Груня, о чём-то в сенях шепталась с Авдотьей. Когда гостья ушла, матушка достала из сундука отрез ткани голубого цвета.

– На платье в самый раз. Баба Груня сошьёт, – погладила дочку по волосам: – Ещё купим, правда, Маруся?

Маруся прильнула к матушке: – К Лялиным глазам в самый раз, а мне красное платье хочется.

На том и порешили. Шурка думал: «Сабля и футбольный мяч девочке не зачем». Вспомнил, что зимой плёл корзины. Залез на подловку, выбрал самую лучшую. «Ляле понравится» – успокоился Шурка. В саду набрал золотисто-красные ранетки, старательно вымыл уши и отправился к бабе Груне. Ляля ликовала, что у неё появились друзья.

– Шурка! Твой подарок в самый раз к шляпке с кружевами! – именинница достала из сундука плетеную шляпку, похожую на тарелку, и нацепила на голову. – Смотри!

– Сам, – смутился Шурка, разглядывая странную тарелку: «Сплету Марусе, – подумал он. – Пусть как городская, с тарелкой на голове бегает».

Дома пригорюнился: – Ляле восемь, а мне тока семь.

– Вырастешь. Наживёшься ашо, – буркнул сонный дед, – Мне тоже когда-то семь годков было. А топерьша и не помню, как долго землю топчу. Лучше скажи, чаго вкусненького цведал на празднике?

– Торт. Вкуснющий, как сладкий пирог, – невольно поморщился Шурка. – Девчонки по два куска съели. Мороженное сладкое и белое. Мне не по нраву сладкое.

– Эх, не цведал мороженое, – дед чмокнул губами.

Засыпая, Шурка вспомнил торт с цветами, странное мороженое, Лялю и шляпку-тарелку. Всё было удивительным.

Как Шурка болел

Шурка не сводил глаз с двери. Плюхнулся на крыльцо. Как назло, дед копошился в сенях, что-то искал в походном сундуке. Наконец, грохнула крышка, скрипнул ржавый замок, на крыльце появился дед Яков: – Доржи.

Шурка сжал в кулаке денежку, выбежал со двора. На завалинке позёвывали Мишка с Гришкой. Вскоре по пыльной дороге засверкали их босые пятки. Вот и клуб с красным флагом на крыше.

– Здрасьте! Проходьте, ребятки, проходьте! Ох, сказка про цвяточек! – на крыльце Тихон опирался на клюку, в нарядной рубахе и начищенных сапогах: – Кидайте пятачки в коробку, отрывайте билетики,

Как обычно, Шурка присел в первом ряду для «детворы». Огляделся. Уже все места заняты, сельский народ перешёптывался: – Новую сказку казать будут, «Аленький цветочек».

К ребятам подбежал взволнованный Тихон: – Ребятки, подсобите-ка!

Мальчики торопливо ставили в проходы высокие лавки, скрипучие табуреты. Наконец-то заиграла музыка, закрутился мультфильм. Усталый Шурка прислонился к стене. Дивился, как по морям-океанам плавают огромные корабли. Вдруг лента перестала крутиться, зрители повернулись к кабинке завклуба. Тот чуть слышно выругался, слегка прихрамывая, направился к щитку. Но, рыжий Гришка опередил его. Тихон истошно завопил: – Не тронь малец… под напряжением!

Но Гришка не слышал. Открыл щиток. Казалось, страшное мгновение длилось вечность. Раздался громкий крик и детский плачь в глазах зрителей застыли ужас и боль.

Тревожно тикали старые часишки. На печи охал дед Яков, ревели Маруся с Татьянкой, перед иконами застыла мать. Шурка открыл глаза. В ушах противно звенело, старый полушубок щекотал пятки. Хотелось пить.

– Мамка, что было в клубе? – пропищал мальчик, морщась и облизывая бледные губы. – Пошто ревёте?

– На радостях, что ты жив. Ничего, поправишься, – мать опустила голову на подушку и разрыдалась. – Что помнишь, сынок?

– Ой, мамка… Гришка побег к щитку, – вздохнув, Шурка медленно закрыл глаза, – больше ничего не помню.

– Спи-спи сынок! Ну и ладно, что не помнишь, – сквозь слёзы мать пыталась улыбнуться. – Всё будет хорошо. Поправляйся.

Шурка метался: «Гришка… Гришка… не тронь». Очнувшись, лежал с потупившимся взглядом, испариной на лбу и бледными губами. Ждал друзей, но никто не пришёл. Неужели о нём позабыли?!

– Деда, слышь! Сходи к Гришке, Мишке. Покличь их. Деда, хочу их увидать. Можно? – пропищал мальчик, опираясь на трясущиеся руки. Огляделся. Испуганно вытаращив глазёнки, на сундуке всхлипывали Маруся и Татьянка. Шурка показал им язык и натянуто улыбнулся. С радостным визгом сестрёнки подбежали к нему, защебетали о пушистых цыплятах, слепом щеночке и новой кукле.

– Эка, кого кликать-то? Все хворые по домам валяются! Такое пережить, страху натерпелись ребятки! А Гришка больнице, Тихон тоже, – дед подошёл к иконам, перекрестился и прошептал молитву: – Выздоравливай, внучок.

– Дядя Тихон не разрешал открывать щиток, а Гришка побег, – уронив голову на подушку, Шурка зарыдал. Скрипя зубами, накрылся одеялом.

Дед отвернулся. Кряхтя и кашляя, вышел в сени. Дверь тихонько скрипнула. Мальчик заснул. На огромной птице летал над ромашковой поляной.